Бабушкина Т. Археология детской памяти
Аннотация: Детская жизнь, на взгляд взрослых, светла и беззаботна. Еще бы! Ведь в нежном дошкольном возрасте ребенок начисто отстранен от жизненных проблем. Но так ли это? Что хранится в тайных уголках детской памяти?
Можно жить и прошлым, и настоящим, и будущим
в один и тот же момент сосредоточения души...
Галина Копыт «Атональная сказка»
Ранние детские воспоминания позволили мне предположить наличие таинственных вкраплений взрослости в цельность самых ранних лет жизни. Неожиданная яркость и четкость ощущений самых простых вещей, присущих ребенку, позволяет говорить о проникновении их в возрастную вершину человека. Мы просто не задумываемся над этим и относимся не только к ребенку в уменьшительно-ласкательном тоне, но и его чувства, переживания воспринимаем в возрастной усеченности.
Долгий путь к достоверности детского воспоминания из каждодневной взрослой суеты притупляет серьезность и значимость тогда пережитого и обрастает научными комментариями, столь чуждыми художественности событий, а иногда и догмами о границах и феноменах памяти хотя бы четырехлетних детей, заключающимися во мнении, что именно в этом возрасте они ничего не помнят...
Как и чудо археологического откровения, открывшееся историку, археология детских воспоминаний приносит весточку из глубины человеческой нажитости, подтверждая их реальность при всей труднодоступности. Всегда собираю, бережно храню подаренные уже самим рассказом, воспоминания близких мне людей. После уточнения параметров жизненных событий, вернувшихся в память взрослого, поражаешься глубине значимости запечатленного фрагмента или события.
Уверена, что публикация ранних детских воспоминаний, особенно четырехлетних детей, может быть поучительным дополнением к скрытым процессам этого возраста, незаметно протекающим в поразительной близости от нас, взрослых, что убережет нас от упрощения духовной жизни ребенка.
Когда я был маленьким...
Нина:
Когда я была совсем маленькой и ходила в детский сад, мои родители были очень заняты. Меня забирали по очереди дедушка с бабушкой. А один раз за мной никто не пришел. Всех детей забрали, а я осталась одна. И в этот момент меня охватило такое чувство страха одиночества, что даже когда за мной просто прибежала задержавшаяся на работе бабушка, оно не покидало меня. Интересно, что потом, во взрослой жизни, когда я потеряла близкого мне человека и пережила одиночество, по какому-то составу оно было точно такое, как в детстве.
Чувство было настолько схоже, что я его остро вспомнила и пережила вновь. Оказывается, в детстве доступны сложные переживания в полном взрослом объеме.
Лариса:
Мне было четыре с половиной года. Папа и мама учились и отвезли меня на время экзаменов к бабушке. Моя бабушка была учительницей и она была очень маленького роста. Мы обе были очень маленькие, и городок, куда меня привезли, был тоже небольшой. Каждый день бабушка брала меня с собой в магазин за молоком, и мы выстаивали большую очередь. А я ей громко задавала такие вопросы, чтобы все поняли, что она учительница. Для меня это было очень важно. Перед приездом родителей мы тоже пошли в магазин и накупили множество молочных продуктов. Бабушка размещала их в сумке, путалась, и в суете послала меня за оставшимся на прилавке бидоном молока. Когда я подошла к прилавку, пробираясь сквозь плотную очередь, оказалось, что я намного ниже бидончика и еле могу его достать, встав на цыпочки. Наконец, мне удалось его подвинуть к краю кончиками пальцев, и вроде даже подхватить... И тут что-то неожиданно мокрое полилось по лицу, по плечам. Мало того, что я перекинула бидончик, по возникшему шуму я вдруг поняла, что бидончик-то не наш. И что изменить я уже ничего не могу. Все это происходило как-то одновременно медленно и очень быстро. Когда бидончик упал, громче его стука стали кричать из очереди, и что меня страшно удивило - на бабушку. И так грубо и обидно. Я хорошо помню, как бежала по молоку это целое бесконечное расстояние метра в два - к бабушке. Стала перед ней лицом к толпе и расставила руки.
И защитила ее. Я, маленькая, защитила бабушку...
Илюша:
Помню, мне было четыре года, и я был в лагере Танаисе. И я был влюблен в студентку. В этот год цвело множество сиреневых бессмертников, я их собирал и дарил ей. Носил в палатку, плел что-то похожее на венок и одевал ей на голову.
Помню, волосы были светлые, большие. И она кормила меня не совсем созревшими сладковатыми молочными семечками из еще цветущих подсолнечников. Я был поражен, что она кормит меня цветами.
Люда:
Я была совсем маленькой и проводила лето у бабушки. Ночью я проснулась от того, что все взрослые были чем-то очень взволнованы, а на улице выли собаки. До сих пор не знаю, что тогда случилось, уже тогда мне стыдно было признаваться в своих страхах. Потом часть домашних животных запустили в дом. Когда все уснули, ко мне на кровать забрался недавно родившийся козленочек. И помню, как только я почувствовала его под боком, почувствовала, что его защищаю - страх исчез. Этот урок защищенности себя через защищенность меньшего сопровождает меня всю жизнь.
Татьяна:
Где-то в четыре года я очень любила задавать глобальные вопросы.
Однажды бабушка гладила белье, а я положила голову на ладошки на край стола, судя по ракурсу плавающего по белым волнам утюга. И спросила: «Когда в жизни бывает самое интересное?» Ответ очень запомнился. Бабушка, не переставая гладить, раздумывая вслух, сказала, что спешить не надо, и что самое интересное начинается после 35-ти лет. И как бы в подтверждение заметила, что в 35 лет она носила кремовые шляпы с розами, в 42 - парусиновые шляпы с розами, а в 50 - палевые. Эти палевые шляпы заинтриговали окончательно. И убедили, уже тогда, в непрекращающемся интересе к жизни. Благодаря этим шляпам, историю я запомнила. И что главное - никогда не спешила жить.
Ибо, как говорил Анчаров, сердце растет тихо, медленно, как трава. И его нельзя торопить.
Вадим:
Мне было 4-5 лет. И мне не разрешали смотреть страшные вещи по телевизору. А тут мама ушла на полчаса в магазин за покупками и оставила меня одного. Я включил телевизор и попал на программу о разных тяжких преступлениях. Мне стало как-то страшно, и я подумал, что хорошо бы быть каким-то другим, чтобы не чувствовать этот страх. Я представил себя другим человеком, но сразу почувствовал тот же самый страх. Хотя был уже другим человеком. Тогда я понял, что всем людям бывает страшно и больно. И что душа моя всегда останется моей, даже если бы я был или буду другим человеком. И с ней ничего не будет. Тогда мне стало и страшно, и хорошо. И я ужасно обрадовался, что я - это я.
Оля:
Я помню море. Берег, влажный воздух, серые с зеленцой камни в белесом налете. И мы с группой детсада сидим на берегу. И мне не разрешают купаться вместе со всеми, потому что я только что примерила шлепанцы своей воспитательницы. Я как сейчас помню свои маленькие, шоколадного цвета пальчики в этих огромных светлозеленых шлепанцах. Меня отшлепали и отправили наверх, в беседку. И я до вечера плакала, потому что меня не пустили в море всего лишь потому, что я захотела побыть взрослой.
Олег:
Почему-то в нашей семье детей не настраивали, что существует Дед Мороз. Я же всегда верил и ждал, что он придет. Хоть мама и говорила, что все это выдумки. И однажды, накануне Нового Года, я подошел к балконному окну и увидел огромную зеленую елку, запорошенную снегом.
Я был в восторге! У меня не было ни капли сомнения, что это и было тем новогодним чудом, которого я так долго ждал. Точно помню, что подтверждение его для меня было столь же значимо, как и сама елка...
Ксения:
Когда мне было четыре года, я жила летом у бабушки. Каждый вечер, когда она садилась смотреть «Новости», для меня было очень важным забраться ей на колени и сказать: «Бабушка, посмотри на меня.
Посмотри на меня!» Мне казалось, что тогда она точно любит меня больше всех тех людей, которых показывают, и что день прожит не зря.
Все приведенные истории чудом выверены в беседах с родителями по определенным фактам и деталям окружающей жизни. А следующий разговор произошел с четырехлетней девочкой, недавно побывавшей на летней даче в музее-заповеднике Танаис.
Интервью с Полиной
- Полина, расскажи, пожалуйста, про лагерь. Ты помнишь лагерь?
- Да.
- А что ты помнишь?
- Все жили в палатках, а когда разожгли костер, стали песни петь различные.
- А что ты еще помнишь?
- Там все летали.
- А что ты делала, когда все летали?
- Я ходила там везде. Я видела Богатыря - гора такая из земли. Папа говорил, я уже не помню, что там что-то страшное.... Оттуда мы летали. А я бегала с горы на землю, с кургана.
- А во что ты была одета?
- Вот такая нарядная рубашка на одно плечо, а на другое спущено. Одна тетя меня раскрашивала. Нос такой краснуля. А вот здесь вот такие брови. А еще вот такие мордочки...
Послание взрослым
Во всех этих россыпях детских событий поразительно сохранено зерно центральных жизненных проблем и смыслов: от ожидания чуда до раздумья о ценности жизненных периодов. Это не только воспоминания, это напоминание нам о сложных внутренних вопросах, казалось бы, в столь простой и беззаботной детской жизни. Это и предупреждение от упрощенности внутренних душевных задач в жизни взрослой.
Получается, что ребенок, по словам Б. Пастернака, «всесильный бог деталей». На языке этих деталей он посылает послание сам себе, только взрослому, через череду лет, только бы тот не утратил язык и понимание.
Наверное, точнее, чем у И. Бродского, сказать об этом невозможно: «Не это ли предвиделось уже тогда? Нет ли в этом переживании через пространство почти в сорок лет какого-то значения, какого-то смысла, ускользающего от меня? Не вся ли жизнь - об этом? Если нет, откуда эта ясность? Зачем она? Единственный ответ приходит в голову: чтобы то мгновение жило, чтобы оно не было забыто, когда все актеры, меня включая, сойдут со сцены. Именно вкус к детали роднит память с искусством...»
Татьяна БАБУШКИНА, г. Ростов-на-Дону