Костяшкин Э. "Их жизнь, как губка, пропитана репрессиями"
Следует обратить внимание педагогов на очень сложный и тонкий вопрос о
педагогических оценках аномального поведения. Истории известно множество
случаев, когда весьма плохое поведение или хроническая школьная неуспеваемость
не мешали отдельным людям достигать величайших вершин в науке и искусстве. Более
того, некоторые характерологические особенности, проявление которых порой
воспринимается как странное поведение, не только не препятствуют развитию
природных дарований и способностей к труднейшим видам деятельности, но и
способствуют ему.
К сожалению, учителя порой очень поспешны в своих диагнозах и оценках. Однажды в
праздничный день 1 сентября я обходил школу с заведующим роно. Классы и кабинеты
благоухали от множества букетов, глаза детей сверкали от возбуждения, учителя
были торжественно настроены. И вот около дверей первого класса мы увидели двух
крохотных малышей, понуро стоящих с новенькими портфелями. В ответ на наш
вопрос, почему они стоят в коридоре, один мальчуган... заплакал, а другой
бросился наутек к выходу. Вышла молодая учительница с гневным лицом.
- Да, я выставила их за дверь! Это отъявленные хулиганы, а Иванов к тому же и
ненормальный... Он пять минут не может спокойно посидеть и все время пристает ко
всем ученикам, тыча в них шариковой ручкой!
Бедный малышка! Он перевозбудился от обилия восторгов, ярких красок, необычной
обстановки и, наконец, не ко времени подаренной - великой редкости в ту пору -
многоцветной блестящей ручки. Как же было не показать ее всем! В дальнейшем этот
мальчик действительно доставил школе немало хлопот, но успешно окончил ее и
поступил в один из лучших вузов Москвы.
Патология характера развивается не только в семьях, где существуют плохие
отношения между родителями или нет за детьми достаточного надзора. Очень часто
такой причиной является избалованность ребенка, излишнее внимание к нему,
особенно если он воспитывается без братьев и сестер, да еще имеет, помимо
родителей, дедушек и бабушек, дрожащих над каждым его шагом, потакающих всем
капризам.
Однажды ко мне в кабинет привели мальчика семи лет, изысканно, с большим вкусом
одетого, очень выхоленного, с лукавыми глазенками. Сопровождала его робкая
бабушка. Войдя, мальчик вежливо посмотрел на меня и спокойно лег на пол. Подняв
ножку, он так же спокойно произнес: "Бабка! Домой!" Я решил, что он гонит
бабушку. Но чадо, топнув с размаху по полу, подняло другую ногу и на более
высоких нотах угрожающе закричало: "Бабка! Неси меня скорее отсюда!" Старушка
виновато засуетилась вокруг внука, испуганно косясь на дверь, откуда послышался
подозрительный шум. Дверь распахнулась, и в кабинет буквально ввалилась целая
толпа респектабельных граждан самого различного возраста.
Дите уже вовсю лупило по полу ногами, и руками. Раздумывать мне было некогда. Я
взял его легонько за шиворот, бережно встряхнул, как бы сдул с него пыль, и
поставил на пол. Мальчик мгновенно затих, испуганно посмотрел на мои руки, а
присутствующие замерли в немом ожидании педагогических чудес. Но чудом были они
сами. Один-единственный ребенок воспитывался в очень обеспеченной семье, в
которой, помимо отца и матери, были воспитателями два дедушки, две бабушки,
несколько теток пенсионного возраста и, разумеется, няня, некая тетя Поля,
которая и рассказала мне потом обо всей этой педагогической трагикомедии.
К ребенку никто не смел прикоснуться, что-либо приказать ему, заставить сделать.
Любое распоряжение одного из многочисленных "воспитателей" вызывало тут же
сперва теоретический, а затем обычный кухонный спор с переходом в ожесточенную
перебранку. Каждый стремился пробиться к сердцу ребенка самыми тонкими приемами,
в основе которых обычно лежал подкуп.
Уличные ребята - стихийные психологи. Привычки, особенности, склонности
подростков они знают до тонкостей. И действуют они не только на мальчишек;
14-15-летние девчушки также легко могут попасть под дурное влияние улицы. Только
путь туда девочек, как правило, совсем иной - исходным моментом является
психофизиологическое начало.
Их товарищи, однолетки-мальчишки, отстав в своем физиологическом развитии на 2,
а то и 3 года, в чем-то теряют для одноклассниц интерес. В то же время старшие
подростки, "взрослее" смотрящие на девчат и отдающие дань их женственности,
становятся ближе. Между ними природа протягивает незримую естественную связь,
которая легко может наполниться самым дурным содержанием: сексуальными
влечениями и всем тем, что сопутствует им в ранней юности - ложью, скрытностью,
гримасничаньем в подражании взрослой женщине и т. п.
Отклонения в поведении девочек и мальчиков - совсем не одно и то же. Трудные
девочки могут ничем не отличаться от своих подружек, не нарушать порядка и даже
внешне выглядеть аккуратными школьницами. Их трудность - в направлении
развивающегося характера, интересов и склонностей; у мальчиков же трудности
зримые, они на поверхности их поведения, мешающего повседневной школьной жизни.
Поэтому и кажется, что трудных мальчиков больше, и внимание педагогов школы в
основном концентрируется именно на них. В действительности же дело обстоит куда
серьезнее. Трудных, педагогически запущенных девочек не меньше, чем мальчиков.
Но эта запущенность касается их личной жизни, здоровья и нравственности, а не
школьного поведения, разве что много хлопот доставляют неуспевающие девицы. Но
это дело привычное, и учителя чаще видят здесь неспособность к учению, чем
глубокие душевные и моральные неполадки.
Среди некоторых педагогов бытует мнение, что детей с нервными заболеваниями
можно лечить только медицинскими средствами. Однако не меньшее значение для
компенсации или восстановления отдельных легких нарушений нервной системы имеют
чисто педагогические меры, имеющиеся в распоряжении каждого учителя.
В 544-й московской школе было несколько учеников, которым разрешалось заниматься
во дворе, а в плохую погоду на площадке лестницы, в библиотеке, в пионерской
комнате. И удивительное дело: в этих случаях они всегда все выучивали, а в
группе продленного дня не только сами не работали, но и другим не давали.
Вообще невротики требуют к себе постоянного и пристального внимания. Это
утомляет педагогов, требует от них дополнительного напряжения, но зато окупается
и порядком в классе, и лучшим поведением самих трудных подростков.
Основной методической линией в работе педагога с нервными учениками является
предупреждение возбуждения, а не торможение его и урезонивание уже
разбушевавшегося подростка, что намного труднее. Предупредить возбуждение
ребенка с неустойчивой нервной системой - это значит предвидеть его реакции и по
возможности устранить наиболее сильные раздражители: окрик, резкость, угрозу,
учебные неудачи, ссоры с товарищами. Порой лучше вообще не ставить ему в журнал
заслуженную двойку, тем более не записывать выговор в дневник, а посадить рядом
с собой после уроков и тихо, мирно побеседовать на невыученную тему, заставить
прочитать при вас нужный параграф, спокойно проделать во искупление
дисциплинарной провинности какую-то работу.
Интересен опыт работы с трудными подростками Татьяны Борисовны Дюшен, которая
много лет вела в специальной школе математику в V-VIII классах. Трудно даже
сказать, когда она больше учила своих трудных учеников: на уроках или до них.
(Именно до уроков, а не после). Собирая их утром, за час до начала занятий, она
не только повторяла ранее пройденный материал, но непременно объясняла тему
предстоящего урока. В результате эти ученики на самом уроке быстрее включались в
работу, часть материала им была уже знакома, они не сидели сложа руки, в
ожидании послеурочных дополнительных занятий.
И тон, и доброжелательные, чуть насмешливые глаза, и глубокое знание психологии
трудных мальчишек - все было на вооружении педагогической техники Татьяны
Борисовны. Но главным ее оружием было внимание, участие в судьбе, и прежде всего
самых нервных, запущенных ребят. Это был очень строгий, даже жесткий педагог,
однако ее индивидуальный подход к отстающим ученикам, беспредельная преданность
им, борьба за каждого снискали ей любовь и уважение. Бушевать, рвать тетрадки,
выбегать из класса после двойки, кидать в припадке ярости учебник на уроках
Татьяны Борисовны не смели даже самые тяжелые психопаты. Удивительное дело! У
других учителей эти же ребята устраивали невероятные сцены, буквально срывая
своим поведением урок. А на математике мучились по полчаса над задачкой, краснея
от натуги, чертили геометрические построения, словно и не было у них всяких
отклонений. Т. Б. Дюшен обходила все возможные "острые углы", предупреждала
вспышки, ибо отлично знала слабости каждого ученика.
Особенно трудно работать с нервными детьми в конце учебного года - апреле, мае,
июне, когда их переутомление достигает максимума. В эти месяцы и нормальные
ребята больше обычного шумят, на переменках открывают окна, высовываются чуть ли
не по пояс из них. Резко возрастает число прогулов, драк и особенно различных
конфликтов с девочками. В это время детям надо разрешить на переменах просто
побегать по школьному двору, по возможности больше уроков проводить на воздухе,
усилить внимание к туристской и спортивной работе.
В 1955 году мне пришлось с группой педагогов организовать большую школу для
400 трудновоспитуемых подростков - мальчиков IV-Х классов. Перед нами была
задача создать систему обучения и воспитания этих трудных ребят, основанную на
положительных педагогических началах.
Первого сентября мы их кое-как собрали. Это была очень своеобразная публика. Они
пришли не учиться, а просто так, посмотреть, повеселиться, чтобы уже через час
уйти на рынки, на вокзалы. Но мы их перехитрили. На них обрушилось что-то
непонятное, но интересное. Мы обратились к ним с предложением:
- Мальчишки, поехали послезавтра рыбу ловить! - В зале, где стояла серая,
разнокалиберная шеренга ребят, наступила гробовая тишина изумления и неверия.
- А что, поехали! - раздался чей-то авторитетный голос. Вся ватага зашумела,
засвистела в восторге от такого начала учебного года.
И 3 сентября мы повезли их на Пестовское водохранилище. Педагоги шли
перегруженные снаряжением, а за ними брели сотни лентяев, с папиросами в зубах и
ухмылками на лице. Около Тишкова разбили лагерь. Рыбы мы, конечно, не поймали,
но все же сумели увлечь и немного объединить ребят. Было купание, были костры,
рассказы, пытались петь под аккордеон, плясать цыганочку и чечетку - иных танцев
эти мальчишки не знали. Особенно сильное впечатление произвели на них мои
рассказы о собственном трудном детстве, о тяжкой работе на шахте во время войны,
о суровой военной школе... Их поразило, что из такого же мрачного, как и у них,
положения можно выбраться, окончить институт и стать директором школы.
На следующий день мы их снова не посадили за парты, а повели на
сельскохозяйственную выставку. Потом разгружали арбузы на причалах. Причем и это
преподнесли в такой форме:
- Давайте, ребята, арбузы разгружать! Наедимся до отвала!
Так и сделали. Причем заранее договорились об этом с бригадиром причала. И
съели-то ребята гораздо меньше, чем раскалывается арбузов при небрежной
разгрузке. Вдоволь насытились, кое-кто из них начал собираться по своим делам. Я
уже готов был взорваться, как сработала педагогика совести, выявив двух скрытых
от меня главарей этой толпы. Удивительно, что ими оказались два неприметных
мальца, с умными и лукавыми физиономиями. Несколько их слов, процеженных сквозь
зубы, произвели на ребят магическое действие.
- Побросаем немного для приличия, только осторожно, а то подумают, что мы все
лучшее сожрали, как шакалы...
Побросали. Получилось. Потом втянулись, разошлись наши молодцы и арбуз за
арбузом разгрузили огромную баржу...
С одним надо вовремя съесть бутерброд, а с другим, может быть, нужен мужской
разговор один на один. Порой надо быть и в какой-то степени суровым. Среди
педагогически запущенных ребят на первых порах авторитет силы личности, ее воли,
умения, ловкости, смелости выше, чем авторитет ума и знаний.
А иногда нужно совсем другое, сугубо интимное и тонкое. Я приведу лишь один
пример.
Отец ушел из семьи, и Коля остался с матерью. Одиночество высушило женщину, она
стала раздражительной, злой. Ее любовь к сыну смешалась с ненавистью к его отцу,
и каждая ласка к ребенку сопровождалась бранью в адрес бывшего мужа. Во дворе
Колю обжигали насмешки детей над тем, что у него нет отца: "Ты ничейный!" Он рос
угрюмым, ненавидящим всех и вся. К нам попал он в очень тяжелом состоянии, всех
бил, исподтишка и жестоко, словно мстя за свою судьбу. Никакие наказания на него
не действовали. Не принимал он и поощрений: они не восполняли его сиротства и не
уменьшали обиды.
Как-то после очередной выходки Колю втащили в мой кабинет визжащего,
кусающегося, царапающегося. Забившись за книжный шкаф, он сыпал какими-то
бранными словами, угрозами и проклятиями, в том числе и в мой адрес. Не знаю,
была ли то интуиция, но, не придумав никакого "воспитательного приема", я пошел
с Колей к себе домой, вместе с ним поужинал и, поскольку была пятница - мой
банный день, потащил его с собой в баню. Может быть, это было непедагогично и
разрушало все необходимые дистанции между директором школы и маленьким забиякой.
Но я тер его мочалкой, сидел с ним в парилке. Потом в буфете он пил лимонад, а я
свою кружку пива... Коля притих, как мышонок. Возвращаясь домой, он держался за
мой рукав, а прощаясь, посмотрел на меня каким-то странным, тревожным и в то же
время преданным взглядом...
Там, в бане, произошло какое-то маленькое чудо. У Коли появился отец. Не по
родству, не на всю жизнь, но хоть на чуть-чуть. Первый раз его тер мочалкой
мужчина, и никто со стороны не мог сказать в ту минуту, что у Коли нет отца.
Этого мгновения хватило, чтобы растопить маленькую душу мальчонки.