Ричард СОКОЛОВ
Из учебника "Социальное участие в отечественном общественно-педагогическом движении ХХ века".
КОММУНАРСТВО И ЕГО ЕРЕТИКИ
(из очерка об Игоре Петровиче Иванове)
Если обстоятельства вынуждают меня говорить (или писать) о коммунарстве кратко, я предпочитаю воздерживаться. Как социолог (моя специальность - социология культуры, образования, науки) всегда возмущаюсь, когда "архимногообразнейшее" в его проявлениях (а у каждого ещё и своя история!) сводят к узкому описанию какого-то фрагмента этого явления.
Когда мне кто-то скажет о "коммунарских хиппи" или "коммунарских цыганах" 60-х годов, я не стану возмущаться. Я попытаюсь догадаться, на кого намекают, ведь в период возникновения коммунарского движения оно было одной из немногих субкультурных "экологических ниш", в которых в полуофициальном виде можно было сохранять в себе и культивировать в окружающей среде (в ближайшем окружении) некие нетрадиционные для официальных социальных институтов ценности и моделировать свой стиль жизни.
Это была субкультура (преимущественно молодёжная), в которую каждый приходил со своими чаяниями, и разные люди привносили много всякого своего. И не удивительно, что в коммунарском движении даже в 60-е гг. было много разных параллельных течений, которые иногда не только не дружили, но и остро конфликтовали между собой "по идеологическим соображениям". (Например, по вопросу о взаимоотношениях с комсомолом или по вопросу о том, как относиться к изучению юными коммунарами философии...)
Со временем менялся возрастной и социальный состав коммунарских объединений. Если в конце 50-х гг. И.П.Иванов начинал с организации сводной дружины пионеров, то в начале 60-х гг. по стране разлетелось движение юношеских коммунарских клубов, в 70-е годы было несколько студенческих коммунарских объединений. В 80-е годы "случались" родительские коммунарские объединения. Известно и о попытке создать трудовую коммуну вполне взрослыми людьми.
Да что там говорить, сам И.П.Иванов так быстро менялся в развитии своих представлений о Коммуне юных фрунзенцев и перспективах развития коммунарского движения в Ленинграде, что его идеи иногда не успевали освоить и принять даже самые близкие сподвижники. Известно, например, что его предложения по созданию "спутников" в школах оказались не принятыми взрослыми сподвижниками по КЮФ, и ему пришлось покинуть эту коммуну. Может быть, КЮФ потому и прожила ещё 8 лет, что у неё была такая перспектива, оставшаяся "в наследство" от И.П. Иванова. Во всяком случае, приехав в Ленинград специально, чтобы понять, почему КЮФ прекратила своё существование в 12-летнем возрасте, я от многих "кюфовцев" слышал примерно один и тот же ответ: она прекратила своё существование, когда большинство школ района освоило коммунарскую методику, и она в качестве районной школы пионерского актива выполнила свою миссию. Имелось ввиду, что в школах района научились проводить коллективные творческие дела из "методической копилки" КЮФа, сборы (подобные коммунарским) и даже лагеря (подобные кюфовской "Ефимии"). Можно ли было это считать миссией КЮФа - другой вопрос.
Видимо, у И.П. Иванова было другое представление о миссии КЮФа в школах, если в письме от 24.02.70 г. он писал мне, что "КЮФ-то родимый и "скис" на решении этой самой проблемы - стать не просто могучей державой рядом и над школами, но оружием "подъёма целины"... ("спутники" - это ведь полумера, точнее, один только шаг...)". Для Иванова "спутники" (своего рода филиалы) в школах и умение организовывать творческие дела, включая сборы и лагеря, только первый шаг в "штурме школьных твердынь". Вот почему спустя много лет, несмотря на многолетнюю обиду, он согласился помогать Ф.Я.Шапиро и другим бывшим кюфовцам в "штурме" 308 школы Ленинграда.
И.П.Иванов не просто "умел строить перспективы ближней, средней и дальней радости", он "строил", как я понимаю, "с другого конца". Он шёл "от идеала", от "сверхзадачи", как сейчас сказали бы, "от миссии". А его молодые сподвижники по недостатку опыта вынуждены были осваивать "с начала"; и в том, как они могли понять "миссию коммунарства по И.П.Иванову", каждый мог продвинуться настолько, на сколько это позволяли субъективные и объективные обстоятельства. Большинство, к сожалению, после осуществления "первого шага" считало миссию КЮФ выполненной.
* * *
Полагаю, не сильно погрешу против истины, если скажу, что коммунарство в России второй половины ХХ века не менее многообразно, чем христианство этого периода. Пусть не обижаются (если смогут) на меня люди верующие за такое сравнение, а главное, за то, что из православного христианства я ушёл в... коммунарство. Тогда на меня за это чрезвычайно сильно обиделся один очень уважаемый мною учитель литературы школы рабочей молодёжи, который за свою самиздатовскую церковную публицистику много лет до этого провёл в сталинских лагерях (и ещё через несколько лет после этого вынужден был эмигрировать). Незадолго до моего "ухода в коммунарство" он дал мне рекомендательное письмо для поступления в Московскую духовную семинарию, поскольку хотел, чтобы я стал священником, иконописцем, его продолжателем в делах церковной публицистики.
Этому человеку было трудно понять, как двадцатилетний юноша, считавший своим идеалом Алёшу Карамазова, с увлечением принимавший участие в росписи купола одного из храмов, мог поменять великое и вечное христианство на мелкое, суетное и преходящее коммунарство... Он переживал, что я "замешкался" с поступлением в семинарию и попал под один из "мирских соблазнов". А с переходом из художественного вуза в семинарию я тогда медлил лишь по той причине, что уж очень захотелось при жизни построить Царство Божие на земле, а церковь, которую называли "церковью молчания" мне казалась "церковью спящей".
Когда довелось съездить в Сибирь, специально заехал в Тайшет и встретился там с иеговистами, которых туда сослали как раз за то, что они не молчали, стал приглядываться к этим смелым людям, но, одновременно с... коммунарами. Совершенно случайно, встретив в лесу около г. Братска юных коммунаров, попал на Всесоюзный коммунарский сбор в Братске (1964 г.). Три дня, прожитые на сборе, были днями, проведёнными в "земном раю". Там я увидел именно те человеческие отношения (заботы, любви, уважения, стремления "улучшить окружающую жизнь на пользу и радость людям"), о которых мечтал как об отношениях, присущих Царству Божию. Известно, что многие ребята после жизни на коммунарском сборе и в коммунарском лагере говорили: "Мы жили при коммунизме!"... Для меня, увлечённого тогда идеями христианского социализма, представления о Царстве Божием и коммунизме тогда почти совпадали.
То был первый период моего отношения к коммунарству. Отношения восторженного. Увы! Он быстро сменился вторым. Периодом модернизации. Мне показалось, что коммунары слишком эмоциональны и им не хватает духовности, интеллекта. И не успев стать обычным коммунаром, стал "еретиком". Стал в коммунарстве искать педагогические средства для воплощения идей христианского социализма и идей преодоления отчуждения (которыми я тогда был увлечён). Создавал "коммунарский университет юных марксистов" (КУЮМ).
Уже через год наступил период разочарования. Многие коммунарские объединения в условиях прогрессирующего в стране застоя увядали и даже самораспускались, как, например, это было (буквально на моих глазах) с большим коммунарским объединением г. Горловки.
* * *
Мне запомнились слова писателя С.Л. Соловейчика о том, что смысл имеет только то, что имеет продолжение. И я считал, что юные коммунары и их клубы должны иметь продолжение. Они должны стать "молодыми коммунарами" и, подрастая, создавать "настоящие коммуны" ("полные", как их называл А.С. Макаренко, т.е. трудовые и одновременно бытовые). Представлялось возможным "повсеместным распространением полных коммун" создать предпосылки для построения в стране "коммунарского коммунизма".
При таких взглядах самороспуск коммунарского объединения (или одиночный "уход обратно в лес") мне представлялся таким же грехом, как для верующего человека самоубийство.
К сожалению, мой собственный эксперимент по воспитанию "коммунарских марксистов", показал, что дело это куда более сложное и длительное, чем я думал...
Четвёртый период моего отношения к коммунарству начался после того, как я отчаялся в надеждах победить отчуждение и построить какой-либо рай или коммунизм на этой земле. Казалось, что человечество фатально обречено на неминуемую гибель и даже как бы жаждет этого.
К счастью, я недолго оставался абсолютным пессимистом (может быть, из-за того, что я Водолей, о чём я тогда и не подозревал) и придумал для себя "житейскую философию пессимистического оптимизма". Нужно двигаться, жить, "трепыхаться", даже если шансов на спасение ни в этой, ни в загробной жизни не осталось. Это как у героя фильма "Письма мёртвого человека", которого играет Р. Быков. После атомной войны обречённый на гибель (от облучения) учёный считал нужным последние дни своей жизни посвятить устройству для таких же обречённых детей новогодней ёлки. Он снаряжает их в путь со словами: "Пока вы идёте, вы живы"... Можно сказать, что период "пессимистического оптимизма" по отношению к коммунарству у меня продолжается уже больше 30 лет...
Оказалось, что при таком пессимистическом оптимизме всё-таки можно жить и действовать весьма долго... Но уже не надо было так торопиться и так напрягаться, как это было, когда жил под коммунарским девизом "Наша цель - счастье людей! Мы победим, иначе быть не может!". А ведь у коммунаров-фрунзенцев при И.П. Иванове было ещё "круче": "Победа, во что бы то ни стало!". А если не победа? Делать своему коллективу своеобразное "харакири", как это сделали самораспустившиеся коммуны?
* * *
Сейчас в среде "бывших коммунаров" не принято вспоминать, что у коммунаров был своеобразный гимн, который назывался маршем, и который совершенно добровольно пели во многих городах перед началом сборов. В нём были и такие слова: "Мы верны нашей партии, коммунары - это гвардия, все готовы на подвиг любой". И как пели! А ведь если считать себя гвардией партии, то что оставалось делать, например, в 1968 г., когда случились известные события в Чехословакии и желание быть гвардейцем партии и авангардом комсомола у многих пропадало... И самораспускались в первую очередь те коммунарские "гвардейцы", которые до этого считали себя "активом школьного комсомола". Те же, кто не связывал себя клятвами верности партии, о самороспуске не думали, но таких усердно стремились распустить бдительные стражи тогдашних идеологических устоев.
Есть мнение, что коммунары воспитывали свободомыслие. Думается, что это преувеличение. Инакомыслие некоторое воспитывалось, но оно было, во-первых, очень дозированным, а, во-вторых, как бы "справа". Коммунары часто были более "идейными", чем обычные комсомольцы. Например, в коммунарские клубы принимали "не всякого" комсомольца. Помню, при первой встрече с Ивановым, Игорь Петрович вслух размышлял, стоит ли в определение коммуны, кроме слов, что коммуна это "лаборатория методики коммунистического воспитания"; "школа педагогов-организаторов" и "бригада энтузиастов коммунистического воспитания" включить ещё и слово "авангард". В то, что это авангард, он не сомневался, но вот стоит ли в официальных документах это отражать...
Инакомыслие в том смысле, что к коммунизму нужно двигаться быстрее для коммунаров было типичным, проповедь о том, что коммунарство - это "моделирование коммунистических отношений в локальных условиях социального эксперимента" могла быть выслушана с интересом и найти в среде старших коммунаров своих сторонников. Но идеи о том, что к коммунизму можно перейти через создание выросшими юными коммунарами трудовых коммун, даже коммунарами "со стажем" воспринималась настороженно. Большинство видело себя после школы в вузах, а не на производстве. Говорить о том, что отчуждение при социализме возрастает, в коммунарском кругу было рискованно, а о возможности реставрации капитализма я разговоров и не слышал.
* * *
Но вернусь к своей "коммунарской биографии". Итак, во второй половине 60-х смысл жизни стал видеться в помощи тем, кому ещё хуже. В заботе о них. В том, чтобы их поддержать.
И вот тут вдруг мы для себя обнаружили, что кроме пионерского и комсомольского актива есть и другие подростки, есть "дети улиц", есть дети безнадзорные, дети, оказавшиеся в сложной жизненной ситуации, в ситуации аутсайдеров... И стало понятно, что разовыми операциями типа "Радость детям двора" таким ребятам не очень-то поможешь.
И началась работа моего клуба "ОРИОН" (созданного при доме культуры) с ребятами во дворах. Когда это стало получаться, мои "юные культармейцы" стали подумывать о поступлении в пединституты, а я не имел опыта работы со студенческим коллективом. Вот тут-то я и решился впервые (в конце 1969 г.) написать письмо Игорю Петровичу, который уже 6 лет руководил студенческой Коммуной имени Макаренко (КиМ).
Но именно тогда коммунарская методика стала нами наиболее смело переосмысливаться и адаптироваться к условиям работы в период "застоя", к условиям, диктуемым специфичностью "дворовой клиентуры", к условиям "домкомовской инквизиции"... Постепенно она трансформировалась в то, что коллега Иванова по преподавательской деятельности и работе в Педагогическом обществе (доцент МГПИ и председатель Макаренковской секции при Центральном совете Педагогического общества), научный руководитель нашего ЭСПО Э.С.Кузнецова стала называть "дворовой педагогикой", а я теперь называю так же, как назвал третий свой учебник: "Социальная педагогика детско-подросткового клуба по месту жительства".
По моим тогдашним наблюдениям, Игорь Петрович безусловно верил в возможность построения коммунизма. Более того, он верил, что педагоги с детьми могут существенно влиять на приближение коммунизма. И он, конечно же, не мог принять моего пессимистического на этот счёт отношения, тем более, - прогноза о том, что отчуждение будет прогрессировать и, следовавшего из этого вывода, что детей надо готовить не к "светлому коммунистическому завтра", а к жизни в усложняющихся условиях нарастающего отчуждения, что готовить надо не "просто коммунаров", а лидеров, способных организовывать взаимопомощь и помощь окружающим в условиях прогрессирующего социального отчуждения, экологического и всякого другого кризиса.
Я не радуюсь тому, что в этом споре мой пессимистический прогноз (увы!) во многом оправдался. Но моя тогдашняя "ересь" по отношению к коммунарству Иванова (а это было после "оттепели", когда коммунарские клубы "вымирали как мухи", а их лидеры, махнув рукой, "уходили обратно в лес"), способствовала сохранению на социально-педагогической ниве не только меня и моих друзей. До знакомства с Ивановым она помогла создать в сложном 1968 г. клуб "ОРИОН", а позже ЭСПО (в 1971), Форпост культуры им. С.Т.Шацкого, способствовала появлению в стране массового движения педагогических отрядов. Кстати, и КиМ И.П. Иванова включился в это движение.
Потом на смену этому движению пришло движение семейно-педагогических клубов, ещё позже в России вновь заявило о себе движение скаутов...
* * *
Наверное, не случайно, в двенадцатом клубе, из созданных мною за тридцать с лишним лет, (кстати, ему уже больше 12 лет, и он уже "пережил" Фрунзенскую коммуну, но при этом как-то не считает свою "миссию" выполненной и не стремится самоликвидироваться...) нет "коммунарского коллектива". А ведь очень старался сделать нашему клубу коммунарскую "прививку", для чего возил своих ребят на коммунарские сборы в другие города. Но то ли сборы оказались не столь зажигательные, нежели в 60-х, то ли дровишки оказались сырыми, но не зажглось "коммунарского огонька". Тем более, нет коллектива "коммунарских марксистов", а есть объединение самых "обычных" скаутов, которое, впрочем, в своём энтузиазме не уступает многим коммунарским клубам 60-х гг., и педагогическим отрядам 70-х... И летние палаточные лагеря устраивают (без дотаций от кого-либо), и праздники "на пользу и радость людям" проводят... И вообще оказалось, что наши нынешние скауты очень похожи на наш первый педагогический отряд 1971г. И даже их актив тоже, в основном, из студентов. Только то, о чём они мечтают, коммунизмом не называют. Вот ведь как бывает!
А что касается коммунарской методики, то и она (скажем скромно - её фрагмент), как дополнение к скаутингу и нашим другим "методическим средствам", помогал и помогает нашему клубу выжить в последние годы. Массовые праздники подвижных игр, которые наш клуб "Ровесник" проводит в микрорайоне каждые два месяца (а в этом году и чаще) и которые создали клубу авторитет в глазах населения и районной администрации, организуются по "классической коммунарской схеме организации коллективного творческого дела: коллективная подготовка, коллективное выполнение и коллективная оценка". Перед праздником создаётся совет дела. На празднике одновременно работает несколько "микроколлективов" (своего рода "творческих групп"). После праздника обсуждение по кругу трёх вопросов: "что было хорошо, почему и кому скажем спасибо"; "Что было плохо и почему"; "Как в следующий раз сделать лучше".
Конечно, в истории клуба было много разных коллективных творческих дел. И общеизвестных и своих "доморощенных". Но существенно коммунарскую методику меняет (и адаптирует к современным условиям) другое: всё, что связано с привлечением населения к работе с детьми и подготовкой этих воспитателей-волонтёров к работе с подростками в современных условиях...
А, кроме того, есть ещё и то, что реализовать не удалось, о чём приходится пока только мечтать...
И кто бы мог подумать тридцать лет назад, что я вручу в подарок свою книгу архиепископу Александру (ответственному за работу с молодёжью в Патриархате), а он попросит меня поделиться опытом работы с детьми в Православном молодёжном центре... И мой "отход" от церкви в коммунарство (который, не скрою, смущал когда-то мою душу) теперь уже не воспринимается таким греховным вероотступничеством, как казалось когда-то в 64-ом...
* * *
И что интересно: приближаясь к пенсионному возрасту, я замечаю изменения в своём "пессимистическом оптимизме". Пессимизма становится меньше, а оптимизма больше. Теперь смотрю на жизнь совсем не так пессимистично, как в период обучения в школе или в период своих жарких споров с Игорем Петровичем.
Перефразируя известную поговорку, можно сказать, что в молодости начал за упокой, а к старости заканчиваю во здравие... А если кто-то скажет: "Впал в детство" - не обижусь. Как-то в начале 80-х меня попросили сделать доклад о коммунарстве в общественном институте ювенологии. И я сделал доклад о "ювенатории", где происходит чудо омоложения. Моя шутка была воспринята переполненным залом так серьёзно, что я стал задумываться о том, что "коммунарская методика + методика пессимистического оптимизма" и впрямь может послужить основой для создания "санаториев-ювенаториев".
Вот такое неожиданное "последействие" (термин И.П. Иванова) жизни по "философии пессимистического оптимизма", если её рассматривать не как нечто сугубо индивидуальное, а как некое многоэтапное "коллективное творческое дело". Или как "длительную игру", как это мог бы сделать идеолог русского скаутизма начала века И.Н. Жуков. Как "длительную игру", как "игру в альтруиста" (в человека, который хочет помочь людям).
Кто-нибудь скажет: "Да всё проще - он же типичный Водолей!". Пусть так. Но этот Водолей был знаком с Ивановым, изучал коммунарское движение и был в нём еретиком... "Всякое дело - творчески! Иначе зачем?" Разве не так учил Учитель Иванов?
