1. Роль музыки в детской жизни
Вопросы, связанные с музыкой, ее местом и значением в детской жизни, настолько новы и малоизучены, что можно только намечать пути, по которым следовало бы идти в изучении этих вопросов. Я хочу поделиться своим опытом в деле общения с детьми на почве музыки, попытаться разобраться в накопившемся материале моих наблюдений и в тех выводах, которые сами собой напрашиваются на основании этого материала.
Если бы мне удалось показать, что музыка имеет важное и серьезное значение в деле воспитания, что роль ее гораздо глубже и шире, чем это принято думать, если бы эти заметки побудили людей, интересующихся музыкой и детьми, работать и продвигать эти вопросы, то я считала бы свою задачу выполненной.
Десять лет тому назад мне впервые пришлось столкнуться с детьми на почве музыкальных интересов. Здесь я хочу хоть вкратце коснуться всего этого пути радостей, разочарований, успехов и глубоких ошибок, чтобы яснее было, откуда выросли те мысли, которые я здесь решаюсь развивать и защищать, и те, на которых я строю весь уклад музыкальной жизни детей.
Я начала свою работу в 1905 году в клубах для детей и подростков, организованных обществом «Сетлемент» (впоследствии – «Детский Труд и Отдых»). Задачи рисовались очень большие. Хотелось, устроив хор для детей, посещающих клубы, внести в их среду настоящую музыку, познакомить их с хорошими песнями. Хотелось постепенно, через этих ребят притянуть более старших детей к участию в хоре, предполагалась целая серия концертов для подростков. Было очень много увлечения, масса надежд и никакого опыта и никакого знания окружающей среды. При первом же знакомстве с детьми оказалось, что дело это совсем нелегкое. Дети, а особенно подростки, явились ко мне с совершенно определенным репертуаром и с ясно установленным понятием о хорошей, «настоящей песне». Песня эта – городская фабричная песня, частушка, шансонетка из репертуара летних садов и пр. и пр. Изредка проскальзывали и хорошие народные песни, но изуродованные, неверно выученные и отвратительно исполненные; видно, что исполнение было подражанием окружающей их жизни.
Пока, вначале раз-два пели то, что они знали и так, как они умели; певунов было очень много. Когда же я предложила им научить их другим песням и некоторые из них раньше им известных предложила разучить на два голоса, то хор сразу поредел «Ну это что – это как в школе…» Постепенно все же отобрались особые любители из наиболее музыкальных детей и составили подобие хора. Говорю так, потому что занятия шли довольно вяло, доставляли мне массу огорчений. Правда, дети составляли себе понемножку репертуар, поправили кое-что из прежнего (вспоминаю теперь: «У зори то у зореньки», «Вдоль да по речке», «Возле речки, возле моста», приспособленные мной на два голоса), но стоило сравнить их оживление, их настроение, когда они пели свое, «настоящее», чтобы понять, что пока мое пение для них «не то».
Между тем хорошие, дружеские отношения у нас наладились довольно скоро; не раз в разговорах с детьми мы мечтали о том, как хорошо было бы выучить новые, хорошие песни; встречали меня радостно, посещали аккуратно, но все же чувствовалось, что что-то мешает настоящему увлечению, настоящей работе. Громадную трудность представлял и выбор песен. Учить приходилось всему с голоса, на слух, так как даже окончившие школу и певшие два-три года в церковных хорах в нотах разбирались плохо. Песни же приходилось брать довольно сложные, так как детские песни отвергались, как неинтересные. Чувствовалась часто полная беспомощность, не раз бывало желание бросить все, возникали вопросы, нужна ли эта музыка детям этой среды, не врывается ли она клином в их жизнь, не раздражает ли их только, как что-то совсем непонятное. Только сознание, что неудачи могут быть от собственного неумения, оттого, что не отыскался еще правильный путь, как подойти к детям, как их заинтересовать, заставляло продолжать начатое дело.
И вот однажды, неожиданно произошел поворот во всей музыкальной работе. Это был момент, когда дети в первый раз почувствовали музыку, когда мы все вместе пережили радость от этой музыки. В это время дети очень увлекались спектаклем, который мы готовили к одному из праздников в клубе. Готовили мы сказку «В лесу», музыка Никольского. Собственно пения было очень мало – всего несколько хорошеньких хоров. Было довольно много музыки, сопровождающей действия, несколько вступлений к действиям, и, кажется, два марша. Сказки детям очень понравились. Волшебный сюжет – гномы, феи, танцы с фонариками, красивая декорация, музыка, удачно распределившиеся роли – все создало настроение. В перерыве между действиями стали обсуждать пение. Все сошлись на том, что пели мы очень плохо. Колыбельную песню поем громко, кричим, и вообще нельзя понять, зачем в представлении песни. Я сказала, что, может быть, песни будут подходящими, если их петь по-другому и предложила послушать. Настроение было очень интимное, и дети были хорошо настроены. Мы вместе еще раз поговорили, какой характер должна принять вся сцена с песнями. Взят был момент, когда усталые карлики вернулись с прощальной прогулки по своему родному лесу, который они наутро должны были покинуть, чтобы переселиться в другое место, так как в этот лес пришли люди. Они в одноголосном хоре рассказывают о своей последней прогулке. Я им спела эти несколько фраз выразительно – они очень внимательно слушали, но сказали, что у них так не выйдет. Я предложила попробовать.
С большими усилиями, много раз повторяя, удалось все же в этот раз добиться некоторых оттенков. Дети увлеклись работой и, уже без всякого нажима с моей стороны, просили повторить еще и еще, пока не вышло хорошо. Я особенно отметила этот момент, потому что отсюда отношение ребят к нашей работе резко изменилось. Дети как будто приблизились к музыке, они почувствовали, какую радость она может им давать. Теперь они охотно шли на работу ради этой радости.
Решили отложить спектакль, чтобы разучить все как следует. Постепенно пришлось вводить довольно много упражнений, чтобы преодолеть трудные места – дети на все шли охотно. Работа начала становиться интересной и радостной, вопросы о том, чем бы во что бы то ни стало поддержать во всякий момент интерес детей, стали отпадать. У них уже появилось чувство, что пение для них что-то нужное, репутация пения стала прочно в доме нашего общества, так как теперь каждая новая песня давала нам радость. Если и теперь вновь приходящим детям приходилось переживать борьбу с самим собой, приходилось освобождаться от чуждых им по существу, но все же крепко приставших к ним уличных песен, то все же теперь эта борьба проходила легче при помощи пропаганды нового пения их же товарищами – нашими певцами.
Внешне работа эта очень расширилась и к январю 1908 года приобрела даже популярность среди наших клиентов и в их семьях. К этому времени к детскому хору присоединились взрослые – любители пения, отцы и братья наших детей, несколько учеников народной консерватории и кое-кто просто из соседей. Хор достиг значительной величины (человек 60), пели интересные вещи по нотам. Выучили целиком кантату Василенко «Сказание о граде Китеже» и пели ее с большим увлечением. Однако пение все же не удовлетворяло меня. Мне казалось, что в хоре участвуют, в основном, лица наиболее музыкальные, выдающиеся любителя музыки. Для них удалось найти интересные пути. Они были удовлетворены, но для всех детей в массе ничего не удалось сделать, чтобы повысить их музыкальность, их восприимчивость. У меня появилась мысль, нельзя ли так суметь подойти к детям, чтобы втянуть в занятия музыкой всех, по возможности, детей и посмотреть, не смогут ли они развиться в этом направлении, и не явится ли и для них музыка важной частью их жизни.
Как раз к этому времени относится начало работы с детьми в трудовой колонии. Условия жизни значительно облегчили работу. Живя вместе с детьми изо дня в день, можно было гораздо больше времени уделять музыкальным занятиям. Занятия эти сразу завоевали симпатии детей. Музыка стала частью нашей жизни. Занятия, упражнения в развитии слуха, чувства ритма, обучение музыкальной грамоте, тщательное разучивание нового – стали всеми признаваться необходимыми. Кроме работы, все чаще и чаще стали собираться для исполнения. Появились у нас и слушатели, которые постепенно переходили в разряд исполнителей. Правда, слушатели и сейчас переживали нелегкую борьбу приспособления к новым условиям и иногда устраивали нам оппозицию в виде исполнения где-нибудь отдельно своих излюбленных песен вроде «Маруся отравилась» или «Погиб я, мальчишка», но, постепенно, по мере того, как новые дети привыкали к обстановке в колонии, этот репертуар понемногу сходил «на нет».
Интересно было еще одно. По мере накопления у них интересов, близких им, и по мере устройства в колонии их «детской» жизни, стал пробуждаться у них интерес к детским песням. Многие песни по тексту, пожалуй, даже слишком примитивные, принимались и надолго становились любимыми за хорошую музыку. Постепенно музыка заняла в жизни наших детей большое и важное место. Они теперь не боятся даже очень больших трудов и работают с большим интересом и охотой. Из 65 человек, живущих в колонии, не больше 8-10 не участвуют в пении, да из этого числа надо отделить 4-5 мальчиков, которые пели раньше, но временно отошли, так как находятся в переходном возрасте. Дети разделяются на несколько групп по степени их музыкального развития. Каждую неделю для старшей группы бывают концерты, где дети слушают пение и игру на фортепиано. Обычно они ждут этого дня, как большого праздника, слушатели они превосходные. У них есть довольно много любимых пьес, которые они непременно хотят услышать каждый раз.
Есть у нас сейчас и любители духовного пения, причем довольного много вещей разучивается просто ради прекрасной музыки. Так, с громадным подъемом пели «Верую» Чайковского после нескольких херувимских.
Конечно, вся эта работа поставлена далеко не совершенно, но все дело в том, что сейчас уже удается получить и положительные результаты. Дети охотно идут на все. Но достигается это с большим трудом и для детей и для руководителя; приходится затрачивать очень много сил, получая сравнительно малые результаты. Приходится возвращать детей обратно с того ложного пути, по которому они пошли сами тогда, когда их потребность в музыкальных переживаниях была сильна, а удовлетворить ее впечатлениями, близкими детской душе, было совершенно неоткуда.
Между тем оказывается, что правильно развиваться ребенок будет только тогда, когда он пойдет по этому пути развития сначала, постепенно накапливая запас впечатлений, ощущая радость и необходимость этих впечатлений, близких и понятных ему. Следовательно, нужно позаботиться о музыкальных впечатлениях раньше, в дошкольном возрасте, в детском саду и в семье. Ведь иногда это предоставление ребенка самому себе в области музыкальных переживаний является для него совершенно пагубным, навсегда оставляя отпечаток на его вкусе, музыкальной восприимчивости.
В Париже мне пришлось посетить клубы для мальчиков и девочек в одном из рабочих кварталов. Там пение и музыка совершенно не были включены в число занятий. Руководители объяснили мне, что им пришлось совершенно отказаться от пения, так как вкус детей настолько испорчен улицей и кафешантаном, что ничего сделать уже нельзя. А между тем, судя по тому, как ясно схватывали, запоминали и часто пели дети всю эту массу шансонеток, видно было, что они могли бы бесконечно много получить от музыки, если бы направить их вовремя.
Моя личная работа показала мне, что к моменту поступления детей в школу у детей уже всегда имеется целый запас песен, совершенно им чуждых, песен, которые они восприняли механически от взрослых людей, часто совсем их не понимая, не вслушиваясь в них; но грубость, пошлость, которая вложена в эти песни, все же оставляет в детях глубокий след, тем более, что падает на почву, подготовленную всем ужасом и всей грязью окружающей этих детей жизни.
Ведь инстинктивное желание приобщить детей к музыке в самом раннем возрасте существует и существовало во все времена и у всех народов. И это начало в виде колыбельных, прибауток и песенок для маленьких детей всем хорошо известно.
Но после этого начала в музыкальной жизни детей существует какой-то провал. Дети предоставлены сами себе. О том, чтобы учить их музыке, начинают думать лишь тогда, когда они достигают школьного возраста. В то время, как во всех остальных вопросах воспитания к ребенку подходят чутко и осторожно, с музыкой в большинстве случаев происходит большое и обидное недоразумение. Когда ребенка начинают учить грамоте, он уже, чаще всего, понимает, что, выучившись читать, он сможет сам наслаждаться всеми прекрасными сказками и историями, которые ему раньше читали и рассказывали. Ребенок же 7-8 лет, которого начинают учить музыке, должен учиться нотам, счету, должен учиться держать правильно руку и поднимать пальцы, играть всевозможные упражнения, словом, проделывать целый ряд трудных работ, совершенно не связывая их с музыкой. Часто бывает, что ребенок, начинающий учиться на фортепиано, не знает ни одной песенки, сколько-нибудь ему близкой и понятной. Дома он музыки «для него» даже никогда не слыхал. Мудрено ли, что, сидя за фортепиано и проделывая все эти трудные и скучные для него вещи, он видит, ощущает пальцами, может быть, слышит отдельные звуки, но он себя не слушает и не слышит.
Получается беспочвенное, чисто внешнее обучение чему-то такому, что для ребенка часто совсем непонятно. Отсюда и огорчение родителей, а частью и учителей. Ребенка приходится заставлять учить уроки, музыка становится ненавистной и часто ведет к тому, что и совсем «бросают музыку». С детьми интеллигентными дело и того хуже. В школе они получают уроки пения. Редко-редко попадется учитель-энтузиаст, любящий и верующий в свое дело. Тогда случается, что песни из школы попадают в семью и надолго остаются среди детей-соседей. Чаще же бывает, что репертуар детям неинтересный, проникновения какого-нибудь в музыкальное переживание нет совершенно, уроки проходят формально и не оставляют на детях ни малейшего следа.
Мне кажется, что если бы у детей был известный запас музыкальных впечатлений, если бы они привыкли слышать, чувствовать и переживать музыку, они с радостью стали бы учиться и совершенно легко преодолели бы все внешнее, что служит лишь средством, а отнюдь не целью. Ведь есть же дети музыкальные «милостью Божией», которые, помимо нас, как-то накопили для себя запас музыкальных впечатлений, которые схватывают на лету все, что им предлагаешь, которым те же уроки – не мучение, а удовольствие. У этих детей уже есть фундамент, на котором они могут построить свое музыкальное развитие, и мы в этом фундаменте не участвовали, он заложен помимо нас.
Мне всегда казалось, что следовало бы попробовать и для других детей, менее счастливых в этом отношении и менее одаренных, попробовать заложить такой фундамент; и уже на этом фундаменте и только лишь постольку, поскольку он прочен и глубок, можно строить здание будущей музыкальной жизни человека. Ведь часто то новое и интересное, что дает современная музыкальная педагогика, терпит крушение или не достигает того, чего могло бы достигнуть, не потому, что само по себе плохо или ошибочно, а только потому, что падает на плохую, совершенно неподготовленную почву. Следовательно, думая о музыкальном будущем маленького человека, нужно создать в нем подходящую почву для восприятия музыки.
Конечно, и при таких условиях, при условиях музыкального воспитания далеко не все получат одинаково, но думалось все же, что если все стороны человеческой личности поддаются развитию в благоприятных условиях, то должна развиваться и музыкальность. Вот вкратце те мысли, с которыми я приступала к работе с детьми в детском саду.
Хотелось создать детям такую обстановку, такую среду, где они могли бы совершенно естественно, незаметно для себя набирать запас музыкальных впечатлений, и, таким образом, удовлетворять свою потребность в музыке таким материалом, который бы способствовал их музыкальному развитию. Хотелось, чтобы их слух и музыкальный вкус развивались всесторонне и в то же время незаметно и без всяких усилий с их стороны, просто пользуясь впечатлениями окружающей их жизни. Казалось мне еще, что ввести красоту и гармонию в жизнь детей, а особенно – детей наших городских окраин совершенно необходимо. Была надежда, что если дети будут расти в атмосфере музыки простой, близкой им, то бодрой, радостной, то нежной, успокаивающей, но всегда отражающей их детские интересы, то эти переживания хоть отчасти будут служить противовесом всему тому тяжелому и ненужному, чего они так много получают от своей домашней жизни.
Это же касается и детей интеллигентных семейств, хотя и с другой стороны. Мне частенько случалось слышать со стороны матерей опасения, не слишком ли нервен ее ребенок для занятия музыкой. Мне кажется, что нельзя ставить вопрос так: нервному ребенку не нужно музыки. Музыка все равно войдет в его жизнь и помимо нас, так как потребность в ней в зародыше все же существует у каждого. Мне кажется как раз наоборот, что для нервного ребенка как раз особенно нужно позаботиться, чтобы его музыкальные впечатления были для него подходящими. Для такого ребенка возбуждающая, раздражающая музыка, конечно, вредна, но можно, быть может, подобрать такие песни, которые по своему спокойному, гармоничному настроению могут умиротворяюще, успокаивающе действовать на ребенка и которые, удовлетворив его потребность в музыке, обезвредят и обесценят для него другие впечатления, которые он мог бы получить помимо нас.
