2. Подход к занятиям
Теперь я перехожу к практической стороне вопроса. Лично мне пришлось до сих пор два года работать в народном детском саду общества «Детский Труд и Отдых» и заниматься с интеллигентными детьми дошкольного возраста в дошкольных группах моей музыкальной школы. Отсюда я почерпнула те факты и наблюдения, которыми дальше иллюстрирую свои мысли.
То, что я здесь предлагаю, вовсе не есть метод обучения детей пению. Мысль, что в детском саду не должны учиться, а должны, прежде всего, изжить свою детскую жизнь и, накапливая запасы впечатлений, понемногу разбираться в этом запасе, не раз повторялась моими единомышленниками, так что я могу только подтвердить эту мысль. В отношении музыки есть и своеобразный оттенок, который приходится придавать этой мысли.
Во всех других областях дети получают свои впечатления от жизни, они только разбираются в них. В отношении музыки приходится пока не разбираться с ними в их впечатлениях, но только лишь помогать накапливать запас таковых; приходится подбирать им материал, создавая такую обстановку, естественную и жизненную, при которой эти впечатления отвечали бы потребностям детей и, без всякого насилия над ними, помогали бы им углублять и расширять свои интересы в данной области.
Следствием такой обстановки, такой атмосферы является музыкальное развитие, но оно приходит само собой, о нем не приходится заботиться – на первом месте стоят все же радости детей, удовлетворение их запросов.
Конечно, для такой работы необходимы и особые условия. Для того, чтобы создать детям особую обстановку, дать им музыкальную атмосферу, нужно знать детей, условия, в которых они живут, их характеры, их интересы, степень их развития; нужно сколько-нибудь ознакомиться с их музыкальной восприимчивостью. Все эти данные, конечно, необходимы во всякой работе в области искусства; но особенно это необходимо в таком новом и, мало, или, вернее, вовсе не изученном вопросе, как вопрос постановки музыки в детском саду. Я считаю поэтому тщательные, постоянные и, по возможности, объективные наблюдения за детьми необходимым условием для успешной работы. Соответственно этим наблюдениям приходится иногда менять весь задуманный план работы, изменять обстановку и приемы, так как какой-нибудь факт может показать, что все намеченное было для ребят еще преждевременно, или, наоборот, слишком примитивно.
Собственно музыкальная работа в детском саду распадается на несколько отделов. Дети поют песни, слушают песни, которые им поет руководительница, и делают в играх различные ритмические движения под музыку. Описывая практическую сторону работы, я все время имею в виду групповые занятия детей, так как вообще считаю их наиболее успешными в этом возрасте. Такие занятия подбадривают детей, дают возможность достичь большего, и дети получают удовлетворение от общей работы. Наиболее успешно занятия музыкальные в детском саду идут, по-моему, тогда, когда руководительница данной группы сама налаживает и музыкальную жизнь детей. Это случай довольно редкий, так как для этого необходимо, чтобы руководительница, кроме врожденной музыкальности, обладала и некоторым, хотя и небольшим, но все же устойчивым музыкальным образованием. При наличии таких данных музыка непременно займет надлежащее место, так как такая руководительница, зная своих детей, всегда найдет для музыки надлежащий момент в своей группе. Часто невозможность для руководительницы вести эту работу самой заставляет ее совсем отказаться от пения из-за боязни нарушить интимную обстановку своей группы, впустив туда чужого человека, учителя пения, который приходит только затем, чтобы научить детей петь; он детям – чужой, и дети ему – чужие. Такие опасения со стороны руководительниц детских садов, сетования которых мне часто приходилось слышать, конечно, совершенно основательны.
Музыкант в детском саду – это пока еще дело будущего. Вот как мне представляется работа такого человека. Тот, кто приходит в детский сад ради пения, должен, по-моему, прежде всего, быть близким человеком этих детей. Он должен слиться с их жизнью, войти в их интересы, знать, что делает и чем живет данная группа и постараться связать с этой жизнью свою работу.
Из всего этого сам собой напрашивается вывод, что из такой работы нельзя сделать себе профессию. Мне кажется, самым правильным было бы для лиц, интересующихся этими вопросами и любящих детей, взять на себя такое дело как часть всей музыкальной работы. Как было бы прекрасно для многих, вместо бесконечного давания уроков на фортепиано, иметь 2-3 группы детей, для которых нужно было бы налаживать музыкальную жизнь, вести с ними интересную живую работу, продолжая наряду с этим свои фортепианные уроки, и, быть может, занимаясь еще какой-нибудь музыкальной работой. Скажу по собственному опыту, что разнообразие работы делает работу свежее, интереснее и интенсивнее.
Самое трудное, по-моему, это начало работы. Я думаю, что начало это должно прежде всего иметь целью знакомство с детьми. Первое время (я имею в виду младшую группу) придется, быть может, даже отказаться от того, чтобы непременно петь с детьми. Надо, прежде всего, стать в группе своим человеком, сделать так, чтобы приход в группу всегда дал детям что-нибудь интересное для них. Иногда приходится долгое время (раза три – четыре) только играть с ними в песок, рассказывать им сказки, бегать с ними, приучать их к себе; в момент подходящего настроения спеть им песенку и постепенно, незаметно, все чаще и чаще втягивать их в пение.
Припоминаю свое первое занятие с 4-5-летними детьми нашего детского сада. Когда я пришла в группу, дети играли в игрушки. Кое-кто возился с цветными карандашами и пытался что-то рисовать. Две из девочек были знакомы со мной по яслям, куда я заходила раньше. Я подсела к ним; разговорились, они показали мне свои игрушки; рядом стоял мальчик лет пяти, который только что начал ходить в сад, очень дичился и ни за что не соглашался приходить в сад без старшей сестры, которая второй год ходит в сад и чувствует себя совсем как дома. Я спросила, между прочим, умеют ли дети петь песни. Старшая девочка и две из яслей ответили, что умеют петь «Елочку» (сборник Е. и Л. Бекман). Я рассказала им всем «Елочку», потом запела вместе с девочками, которые немножко подпевали. Остальные как будто не обращали внимания и занимались своим делом. Я еще немножко посидела с ними и скоро ушла. Через день я пришла опять; дети встретили меня приветливо и некоторые сказали: «Ну, давай песни петь!». Я спела им еще раз «Елочку» и заметила, что, хотя они и остались на своих местах и занимались своими игрушками, однако все что-то шевелили губами и, по-видимому, все же участвовали в пении, хотя ясно их голосов не было слышно.
Потом я попробовала спеть им песенку «Во саду-садочке» из сборника Залесской и предложила им научить их этой песенке. На этот раз, однако, учить их песне не пришлось, так как, когда я им после пения снова стала рассказывать содержание песни, сама собой наладилась беседа. Подошли мало-помалу почти все ребята, и совершенно неожиданно заговорил бука Миша. Очевидно, песня произвела на него впечатление; оказалось, что он очень любит цветочки; он нам рассказывал, что видел на кладбище (почти единственное место прогулок ребят нашего соседства) желтенькие и беленькие цветочки; рассказывая, он очень оживился и даже подвинулся совсем близко. Разговорились другие ребятишки. Кто любит катать тачку, кто – играть в песок, одна девочка вспомнила, что у нее «была маленькая сестричка, да померла» – словом, завязался оживленный разговор в связи с текстом песни.
Я была рада, что дети группируются вокруг меня, и старалась только не торопиться, чтобы не смущать общего интимного настроения. В следующий раз почти все уже сошлись вокруг меня, и мы пели. Вначале пела, конечно, главным образом, я, но я уже слышала довольно много голосов, которые шли за мной правильно. Те, которые не пели, все же, видимо, в пении участвовали, так как, занимаясь своим делом – рассматривая игрушку или чертя карандашом, они шевелили губами, и сидели очень тихо. В несколько первых моих посещений мы выучили две-три песенки совершенно незаметно для ребят, так как я пела, они подпевали, иногда просили сейчас же: «Еще раз про это», и тогда мы повторяли. Остальное же время мы просто играли или я им что-то рассказывала. По мере накопления знакомых им песен и время занятий постепенно удлинялось, однако я с ними никогда не занималась больше 20 минут, включая сюда все разнообразие занятий. Ребята к занятиям относились с интересом и, по-видимому, не утомлялись.
Итак, выяснилось, что в детском саду пение и вообще музыка отнюдь не должны принимать форм урока. Это должны быть моменты детской радости. Моменты хороших переживаний, моменты чутких и интимных настроений и прекрасного общения детей со взрослым человеком.
Но, скажут мне, при такой полной свободе, как сделать, чтобы был порядок, как внести дисциплину, без которой, конечно, невозможно никакой музыки устроить. Мне кажется, что вопрос этот очень сложный. Идеально идут занятия тогда, когда совершенно не приходится налаживать вопросы дисциплины, когда о дисциплине не приходится вспоминать. Чтобы легче удалось наладить такую атмосферу, приходится думать не только о главном – чтобы детям было интересно, приходится думать и о многих мелочах, которые, как оказывается, имеют очень большое значение.
Я наблюдала, что, если дети начинают шуметь, двигаться, вообще перестают быть внимательными, то это происходит от того, что они очень устали. Усталость может быть от разных причин. Детям, быть может, было дано слишком много материала, может быть, они слишком напряженно слушали. Бывает, что само пение продолжается слишком долго и утомляет однообразием. Иногда дети просто устают сидеть неподвижно, и потребность движения становится совершенно непреодолимой. Соблюдение всех этих условий, т. е. подходящий материал, небольшое его количество, игры и движения, вводимые в занятия музыкой, очень помогают тому, что о дисциплине не приходится думать.
Настроение, которое вносит руководитель, должно быть спокойным, простым и тихим. У меня дети всегда сидят во время пения. Я нахожу, что в сидячем положении они меньше утомляются и чувствуют себя спокойно и уютно, когда им рассказываешь что-нибудь. Если все же кто-нибудь один (особенно вначале) не хочет петь, продолжает свое дело и, играя, шумит, приходилось обращать внимание на то, что это мешает всем, и если не хочешь петь, то лучше, пока другие поют, заняться чем-нибудь тихим. Обыкновенно в моей практике обычай тишины очень скоро устанавливается в группах. Понятно, что для маленьких детей такая тишина была бы совершенно неестественна на долгий промежуток времени. И прекрасным выходом накопившейся энергии является движение. Игры под музыку, а вначале, когда дети еще не могут играть под музыку, просто движение, беготня, простой какой-нибудь «поезд» отлично дают им возможность опять после сосредоточиться.
Если занятия музыкой в детском саду ведутся руководителем группы, то, конечно, лучше и правильнее всего заниматься музыкой не по расписанию, а в моменты подходящего настроения. Понятно, что если занятия ведет специальное лицо, то приходится вводить расписание, и тогда иногда приходится переживать трудные моменты. Как бы дети ни любили пение, бывают случаи, когда им очень трудно оторваться от какого-нибудь нового интересного дела, которое им было предложено перед пением. Вспоминаю, например, как нашим детям дали в первый раз большие куски фанеры, чтобы строить себе дома, где они могли бы помещаться по несколько человек вместе с мебелью и игрушками. Хотя фанера была дана накануне, но дети были настолько увлечены, что никакого пения не вышло, так как мы все время говорили о домах, и они даже просили: «Пойдем лучше сидеть к нам в наши дома». Я бы сказала, что необходимо сговариваться с руководительницей группы, чтобы в дни пения другие занятия были обычными, спокойными, привычными для детей, так как сама музыка уже дает много подъема и одно должно дополнять другое.
