Звонок на урок. Учителя нет (он болен). Ученики, выждав несколько минут, начинают заниматься своими делами. В результате шум постепенно усиливается и наконец перерастает предельно допустимый уровень (в каждой школе свой). В класс влетает учительница из соседнего кабинета. И начинается…Подростки коротко обозначают такие ситуации словом “разоралась” и точно знают, какие учителя в их школе могут и любят пользоваться подобным умением.

Это умение чаще всего применяется учителями в ситуациях, по их мнению, безвыходных (“а по-другому ученики просто не понимают!), и обычно педагог приобретает весьма неприглядный вид.

Но, подчеркнем, нас занимает техническая сторона этого умения, которая достаточно сложна.

 

Во время общения одни люди более настойчивы, другие – менее. Но в настойчивости как самых скромных, так и самых уверенных можно уловить некоторые общие закономерности, общие способы действия. В режиссерской теории действий, разработанной П.М.Ершовым (1910 – 1994), эти общие способы поведения именуются средствами, или рычагами настойчивости, так как позволяют преодолевать даже мощное сопротивление оппонента.

Умение делать назидание складывается из владения, прежде всего, двумя рычагами настойчивости. Первый из них – мобилизованность. Поясним этот специфический театральный термин. Когда человек готовится к чему-то, он может еще не знать, как именно начнет действовать. Ни наблюдатель, ни исполнитель еще не знают, какие действия последуют, но готовится ли человек к преодолению препятствий или отказу от борьбы, всегда можно определить.

В мобилизованности можно различить физическую и психическую стороны, они взаимосвязаны. В театральном искусстве мобилизованность рассматривается прежде всего как физически проявленная собранность внимания. Собранность видна во взгляде, в дыхании и в общей подтянутости мускулатуры тела, в частности спины, позвоночника. Чем больше подтянутость, тем выше степень мобилизованности, которая особенно явственна у человека перед совершением прямолинейного наступления на собеседника.

Успешность многих дел, в том числе и такого, часто неприглядного, как распекание, во многом зависит от предварительной телесной мобилизации учителя. Недаром многие педагоги буквально врываются в расшумевшийся класс, что само по себе уже оказывает на учеников усмиряющее действие. Не будь такого или иного, но не менее мобилизованного появления – и осуществить свои цели учителю станет гораздо труднее.

Чем сильнее шум в классе, тем большая мобилизованность должна быть у педагога (вне зависимости от стиля его работы – авторитарного или, например, дружеского). Тогда в мобилизованности учителя ученики начинают чувствовать непреодолимое (или труднопреодолимое) препятствие, и это их отвлекает от посторонних забот, приведших к шуму. Такое отвлечение – уже серьезная победа в осуществлении учителем своих целей.

 

Мобилизация не обязательно должна быть прямолинейной или выражаться в быстрых движениях. Так, замедленность действий часто гораздо больше концентрирует мобилизованность и ярче выявляет ее, чем суетливая скорость. Поясним на примере выполнения актером физического действия подметать комнату. Мобилизация к тому, чтобы подметать быстро, не равна мобилизации подметать тщательно. Хотя обе они могут достигать больших степеней (в первом случае – очень быстро; во втором – очень тщательно), но первая мобилизация ярче, проще, легче для исполнителя и понятнее для зрителя. Вторая менее заметна и понятна; она сложнее. Для исполнителя она всегда гораздо труднее, а для зрителей – интереснее.

Подобным образом различаться мобилизации могут не только при выполнении физических действий, но и при общении. И здесь тоже накал прямолинейной мобилизации проявляется явно и ярко. Но этот накал имеет тенденцию вызывать межличностный конфликт. А в сложной мобилизации большая напряженность проявляется в неброском деловом терпении, которое если и может восхитить своей мудрой предусмотрительностью, то только лишь заинтересованно-внимательный взгляд.

Для быстрого, четкого, дружного выполнения учениками тех или иных организационных моментов, часто являющихся необходимой разминкой перед большим основным делом, учителю необходимо самому задавать тон упругим, энергичным голосом, собранностью движений, то есть своей мобилизованностью, гамма оттенков которой может быть весьма широкой – от сухо-деловой (которая, кстати, всегда более уместна и полезна на уроке, нежели мобилизация враждебно-деловая) до доброжелательно-деловой (являющейся мечтой многих детей, родителей и самих учителей). И задавать этот тон лучше всего сразу при входе в класс.

 

Второй рычаг, часто составляющий личный секрет педагогической настойчивости, заключается в повышении и усилении голоса в начале каждой последующей фразы по сравнению с предыдущей.

Представим ситуацию: в расшумевшийся класс послали студентку-практикантку, и ее попытки утихомирить ребят оказались неудачными. Подумаем, почему. Во-первых, она пересекла порог класса, скорее всего будучи телесно демобилизованной. Потом спохватилась и, впопыхах(!) собравшись, прикрикнула на класс. Тот, заинтригованный новизной, на какое-то время притих. Студентка, чувствуя, что ее возможности иссякают, раз-другой повторила окрики, обеспечивая себе тем самым полное поражение. Вместо желаемой настойчивости она почувствовала бессилие. И кричала она вроде бы громко, даже громче, чем опытная учительница, а результат совершенно иной.

В быту при общении, привлекая к себе внимание, отбирая инициативу и удерживая ее, люди обычно повышают и усиливают голос. (Поэтому борьба за инициативу часто выражается в стремлении перекричать друг друга, и в спорах по неотложным делам люди легко переходят на крик.) При этом громкость сама по себе не главное, важнее ее “прирост”. Фразы могут произноситься и не очень громко, но так, чтобы каждая последующая звучала сильнее предыдущей.

Когда практикантка всю энергию вложила в первые слова, то произносить громче остальные фразы она уже не могла. Здесь громкость, вместо того чтобы создать эффект настойчивости, оборачивается бессилием, неубедительностью и растущей раздражительностью (часто ведущих учителя именно к авторитарному стилю поведения). Для того чтобы увеличивать эффект от каждой последующей фразы, используется не только громкость, но и повышение звука. Получается своеобразная комбинация: впечатление прироста силы произношения возникает благодаря то повышению голоса, то его усилению.

 

В неприглядном умении напористо и продолжительно распекать, отчитывать провинившихся используется еще один рычаг, который сам по себе неприглядным конечно же не является. Рычаг этот обеспечивает нескончаемость подобного учительского воздействия и заключается в манипулировании контрастами.

После того как во время шумного назидания голос педагога добирается, например, до своих предельных верхних нот звучания, на помощь приходит, как было отмечено, нарастание громкости. Но вот и запас громкости исчерпан. И тогда голос как бы прыгает назад, на исходные позиции, и следующая фраза произносится на басах и достаточно тихо. Это ярко контрастирует с высоким и громким произнесением предыдущей фразы, и у учителя опять появляется возможность добиваться прироста настойчивости и демонстрировать ее неиссякаемость.

Такие контрастные прыжки (после верхних нот – бархатные, вальяжные низы, а после предельной громкости – оглушающе-враждебная тихая речь) позволяют добиваться впечатления неудержимо усиливающейся и все на своем пути сметающей лавины. Контрасты в силе и высоте звучащего голоса часто успешно маскируют отсутствие изобретательности в подборе аргументов или даже восполняют это отсутствие. Контрастный поворот рычага или смена одного рычага другим создают впечатление смены аргументации, и тогда уже высказанные претензии начинают выглядеть как новые, хотя таковыми и не являются.

 

Другой типичный пример из школьной практики. Урок физики. Учительница, объясняя новый материал, замечает, что за одной из парт идет оживленная беседа явно на постороннюю тему. И хотя учительница не отвлекается и по-прежнему продолжает объяснение, ее речь изменяется: гласные (особенно ударные) стано-о-овятся до-о-олги-ми и кру-у-уп-ны-ми. Болтуны покорно смолкают.

Укрупнение речи, возникающее при растягивании гласных (прежде всего ударных) с параллельным включением сочных верхов и низов в голоса, – еще один рычаг настойчивости. К сожалению, он часто используется при запугивании учеников: “Не-е-ет, вы у меня попля-я-шете!” Но, вспомнив поведение ведущего в различных подвижных и интеллектуальных играх, мы легко обнаружим прежде всего естественно, яркое и явно педагогически ценное использование укрепления речи. Вспомним и школьный урок физкультуры. Эстафета. Учитель: “На СтАрт! ВнимА-А-Ание… мАрш!” Представим, что эти сигналы он подал бы без приемов укрупнения. Наверняка энтузиазма и азарта у учеников заметно бы поубавилось.

Если гласные постоянно удлинять, то смысл речи теряется. Поэтому необходимы умеренность в использовании этого рычага и сочетание его с манипуляцией контрастами.

 

Когда о педагогике говорят, как об искусстве, то случается, что ее сравнивают с поэзией. Если развивать эту аналогию, то рычаги наступления – это скорее всего знаки препинания, явно необходимые читателям и потому существующие в письменной речи. Сами по себе точки, запятые, тире, кавычки, вопросительные и восклицательные знаки несут только технический смысл, неоспоримо нужный для записи мысли на бумаге. И было бы странно банальность или неприемлемость для нас образа мысли поэта объяснять использованием им тех или других знаков препинания.

В педагогике же подобные объяснения существуют. То тут, то там само владение рычагами настойчивости расценивается, например, только как стремление учителя к подавлению или преследование им педагогически неприглядной цели. Но из того, что знаки препинания используются в банальных стихах (и используются грамотно!), вовсе не следует, что поэтам (тем более поэтам начинающим) вообще следует их избегать. Результаты учительской деятельности, так же как и стихи, могут быть и банальными, и неприглядными, и восхитительными, хотя слагаемые настойчивости, затраченной на их достижение, одни и те же. А так как негативные результаты получать всегда проще, то становится особо актуальной проблема оказания учителям режиссерской помощи в чтении своего поведения, что позволило бы им собственные и часто безотчетные находки сделать достоянием их профессионального самосознания.

Что же может внести в учительский труд знание режиссерских секретов настойчивости? Очевидно, их использование в сложных ситуациях поможет избежать коварных трясин занудства и монотонности, избавит от дискредитирующих эффектов заезженной пластинки. Скорее всего учитель станет более осмотрительным, и вместо легкого пути отпугивающей прямолинейности он с помощью освоенных режиссерских знаний выберет более убедительный способ реализации поставленной цели.

Более того, он сможет по-новому посмотреть на то, что делает или собирается сделать, и задуматься: а стоит ли это дело продолжать и быть в нем настойчивым? Благодаря возросшей взыскательности в выборе тактики и средств достижения поставленных целей учитель сможет заняться корректировкой некоторых профессиональных намерений, поиском новых или неординарных сочетаний профессионального целеполагания с технологией мастерского осуществления своих устремлений.