...Солнечный субботний день. Копошится народ вдоль дороги, кто с граблями, кто с лопатами - субботник. А я иду мимо - у меня рабочий день в библиотеке, и мне надо торопиться. И все же не удерживаюсь, останавливаюсь, смотрю.

Несколько мужчин грузят на машину мусор - разбирают свалку. Рядом с одним из них мальчонка лет четырех, суетится, бегает, подает что-то отцу. На нем сапоги, старенькое пальтишко, рукавицы - настоящий «мужичок с ноготок», сразу видно: вышел человек работать. Отец похваливает его, и тот старается вовсю. Вдруг малыш присел на корточки и замер. «Папа, папа», - позвал он минутку спустя. Негромко позвал, видно, боясь кого-то спугнуть. Отец тотчас отозвался, подошел к нему и тоже присел на корточки. Минуты две-три они сосредоточенно наблюдали за чем-то, потихоньку переговариваясь. «Ну, ладно, перенеси, только осторожно», - разрешил отец и вернулся к работе, а мальчик захлопотал с какими-то веревочками и бумагой, потом перенес что-то к забору, в безопасное место. «Жука спасает, - улыбнулся отец, - лопатой, говорит, зашибут, он маленький, не видно его».

Мальчонка около жука не задержался, вернулся снова к работе, только изредка подбегал посмотреть, цел ли жук. Потом радостно сообщил: «Уполз, в травку уполз». «Хорошо, ты его больше не трогай», - опять сразу откликнулся отец. Они с сыном были словно настроены на определенную волну: продолжая работать вместе со всеми, видели и слышали друг друга постоянно.

«Вот у этого парня, - неожиданно подумалось мне, - никакого трудного возраста не будет, ни через 3 года, ни через 10 лет. Факт». Я иду дальше в приподнятом настроении: мне нравится улица, дружная работа кругом, солнечный денек. И вдруг слышу сзади истошный вопль:

«Ма-а-ма!» А навстречу мне уже грузно бежит молодая женщина с испуганными глазами. Я оборачиваюсь, хочу бежать туда же, но ноги сами останавливаются... Лежит на боку трехколесный велосипед, лежит на боку человек лет пяти от роду и, не делая попытки встать, требовательно орет: «Ма-а-ма!» Сразу видно, что он не ушибся, даже не испугался - просто недоволен, что «скорая помощь» замешкалась где-то и не поднимает его сразу. Мама подхватывает ревущего сына, мама правильно ставит велосипед, мама не без труда приподнимает «пострадавшего» и усаживает его на седло. Ногами, однако он начинает двигать сам, но мама семенит рядом и, придерживая руль, виновато приговаривает: «Я тут, я тут, не волнуйся...»

А я подумала: «У этого чада трудный возраст уже наступил...»

Причем, ну при чем здесь вообще возраст?!

Сейчас много пишут о подростках, и ни одна книга или статья не обходится без слова «трудный»: трудный возраст, трудности в переходном периоде, трудно найти подход и т. п. и т. д. Успели уже общими усилиями не только себе, но и самим ребятам внушить, что все эти трудности неизбежны и даже закономерны. Моя тринадцатилетняя дочь, всегда раньше меня успевающая прочитать всевозможные статьи на педагогические темы, когда что-нибудь не по ней, морщит нос и нарочито обиженным тоном заявляет: «У меня трудный переходный возраст. Ко мне нужен особый подход, а ты...» Она, конечно, шутит, но всё-таки и слегка надеется на поблажку: а вдруг? Но этого «вдруг» от меня не очень-то дождешься - я просто не верю в фатальную неизбежность трудностей этого «самого-самого» переломного возраста. В этом убеждает жизнь многих семей, знакомых мне, да и собственный опыт. По-моему, каждый возраст сложен и интересен, а трудные моменты бывают - независимо от возраста! - с первых дней жизни человека до последних. И всё же, всё же - никуда не денешься - именно вокруг тринадцати-семнадцатилетних сейчас больше всего сосредоточено родительских тревог, огорчений, растерянности и обид: «Эгоисты, только о себе и думают. Все им дай, дай, дай. Сами же помочь не догадаются», «Курят, даже девчонки! Дерзят на каждом шагу - никакой управы на них...», «Ничем не интересуются, книг не читают, даже телевизор не смотрят, им бы только болтаться где-то с приятелями до полуночи - время убивать...»

И объяснение, напрашивающееся как бы само собой: «От безделья это. Слишком легко все им достается - на готовеньком живут. Мы-то в их возрасте...» Справедливо? Вроде бы да. Дети, попадая с самого начала в условия полного благополучия, ни разу не изведав, почем фунт лиха, и не зная цены трудовой копейки, действительно быстро становятся барчуками со всеми вытекающими отсюда последствиями. Юрий П. из Калинина прислал настоящую «Исповедь» современного Обломова.

«Хорошие дети - это «дешевые» дети», - услышала я однажды от очень доброго и проницательного человека. Я согласилась с ним сразу: сама наблюдала избалованных детей в так называемых обеспеченных семьях. И всё-таки точило меня какое-то неясное сомнение: выходило, что бедность - не только не порок, но и необходимое условие нормального воспитания? Что-то тут не так. А что?

Два года тому назад попала мне в руки (спасибо одному хорошему человеку) удивительная книжечка, неброская такая и совсем далекая от педагогической тематики: И. Чутко. «Красные самолеты» - документальный рассказ о жизни одного, пока, к сожалению, мало известного нам человека. Я перечитывала её несколько раз и не переставала удивляться. «В детстве, в родительском доме, Роберто имел все, что только могла пожелать душа, и вскоре привык к этим возможностям»... «гуляет с собакой, старой умной Алисой, в саду при вице-губернаторской резиденции... поднимается по мраморной лестнице дома, идёт в отцовскую библиотеку, куда вход разрешен только ему», «катался по дорожкам верхом на пони»... «мог в любое время, если ветер был не слишком крепок, выйти в море на вице-губернаторской двухмачтовой шхуне»... «захотел получить заводную куклу в человеческий рост и музыкальную шкатулку - кукла и шкатулка были немедленно доставлены...» Что же вышло из этого балованного мальчишки, не знавшего ни в чем отказа? Прекрасный, удивительный человек огромных творческих возможностей и великой самоотдачи, один из первых итальянских коммунистов и один из крупнейших советских авиаконструкторов - Роберто Бартини. Как? Почему? Значит, сама по себе сверхобеспеченность не столь уж пагубна?

Вспомнила: будущие декабристы росли ведь тоже в богатейших домах России. Так как же все это понять? Читаю в книге: отец Роберто, барон, считал: «Развитие человека должно быть гармоничным, воспитание - трудовым». И его наследник был постоянно занят... Чем?

Я не буду пересказывать книгу, её лучше прочитать самому, но я скажу о главном, что стало для меня открытием: Роберто были предоставлены богатейшие возможности не для потребления, а для творчества, для пробы своих сил в самых разнообразных видах деятельности. Отец дал сыну главное богатство жизни, главную привилегию человека - возможность самостоятельно постигать окружающий мир и преобразовывать его для блага людей. Упоение творчеством и высшее наслаждение, испытанное при этом, дали маленькому Роберто как бы точку отсчета для всех будущих человеческих радостей, из которых все были ниже этих двух - радости творчества и отдачи.

В 24 года он, сын богатейшего сановника, стал коммунистом и ничего никогда больше не взял из отцовского наследства. Он вообще всю жизнь довольствовался весьма малым - «твердо на всю жизнь усвоил: в старом обществе человек богат тем, что сумел отнять у других, в новом - тем, что дал другим...»

Но началось-то это с детства!

И я вдруг - даже дыхание перехватило от этой мысли! - подумала: мы, конечно, не семейство Бартини, по всем статьям не бароны, но мы ведь в своей семье тоже дали ребятам с самых младенческих лет эту радость творчества - расширили, как могли, сферу приложения их сил и способностей: спортивная комната и мастерская, приборы и химические реактивы, книги и географические карты, учебные пособия и развивающие игры. И свобода - никакой заданности, принуждения, и радость общего труда для всех...

Может быть, поэтому не вижу я никогда своих ребят скучающими, изнывающими от безделья? Может быть, поэтому их и не тянет всякая модная дребедень или сомнительные соблазны вроде курения, выпивок и «балдения» в подъездах. Да они им просто неинтересны!

Теперь у меня мысли идут уже по другому руслу: не в обеспеченности и материальном благосостоянии зарыт корень зла, а в том, чем обеспечивают современных детей, на что это самое благосостояние идет.

Боюсь, что нашему «привилегированному классу», как теперь любят называть детей, иные родители торопятся в самом начале (я подчеркиваю это!) дать не то, что нужно: возможности для творчества и отдачи приближаются к нулю, зато потребления - от еды до развлечений - сколько угодно. А надо-то наоборот! Растут дети, и вместе с ними - в меру нашего старания и непонимания - растет проблема. Как? А вот так.

«Я сам», - говорит двухлетний малыш и пытается исследовать, пробовать, познавать мир. «Нельзя! - говорят ему - Ты ушибешься, упадешь, обожжешься, испачкаешься, простудишься».

Он хочет шить - как мама, стучать молотком - как папа, писать ручкой - как старшая сестра, но слышит: «Уйди, ты только мешаешь, пойди лучше поиграй».

Пятилетний сын приходит со двора в заляпанном пальтишке, но сияет: «Мама, я перепрыгнул самую большую лужу!» «Какой ужас! Немедленно раздевайся - ничего хорошего надеть нельзя - обязательно куда-нибудь влезешь».

Десятилетнему: «Ну, разумеется, Петька твой всегда прав, а учительница ничего не понимает. Додумался ведь! И слушать ничего не хочу - садись за уроки!»

Его не слушают - взрослым неинтересно; ему не дают ничего делать самому - не верят; с ним фактически не считаются - это с одной стороны. А с другой...

Годовалому: «Кому самую большую конфетку? Митеньке, никому больше не дадим».

Семилетнему: «Сиди, сиди, здесь детские места, а я постою, ничего». В десять лет: «Купим, купим, не реви. У Петьки есть, и у тебя будет...»

Всё - ему, единственному: самое вкусное, самое дорогое, самое удобное, самое лучшее.

Примеры могут быть иные, суть остается: безудержное, избыточное потребление - лучший способ вырастить... Кого? Да тех, на кого жалуемся: «Все ему дай, дай, дай... Ни учиться, ни работать не желает...»

Я начала эту главу с двух эпизодов, которые произошли друг за другом на моих глазах. Но я не сказала о самом главном. За те полчаса, пока я шла по длинной улице, наполненной работающими людьми, мне встретилось много детей: маленьких и постарше. Все они были нарядно - и дорого - одеты, веселы и забавны, их развлекали, с них не спускали глаз заботливые мамы и бабушки. За малое это время я трижды услышала: «Не лезь в грязь, испачкаешься!» Дважды: «Брось эту дрянь сейчас же!» Раз пять или шесть: «Тише, тише, не беги».

Кто слушался, кто не очень - в общем, дети как дети.

Только вот рядом с занятыми делом отцами и матерями я больше не встретила ни одного маленького помощника. Ни одного!

Уйдут в жизнь подросшие люди и... «Трудно в армии!», «Трудно в семье!», «Трудно с ребёнком!», «Трудно на работе!». И с ними трудно. Кто же скажет спасибо тем, кто их вырастил?