Информация об авторе: Валентина ИВАНОВА
Валентина Тарасовна Иванова - один из самых знаменитых педагогов нашей страны. Она стала воспитателем ещё в блокадном Ленинграде, потом многие годы сотрудничала с ведущими ленинградскими учёными-«дошкольниками», а со временем вместе с Н.М.Крыловой создала педагогическую технологию «Детский сад - Дом радости».
Эта книга составлена на основе бесед с Валентиной Тарасовной о тайных законах профессии воспитателя детского сада и её собственных дневниковых записей разных лет.
Эта книга составлена на основе бесед с Валентиной Тарасовной о тайных законах профессии воспитателя детского сада и её собственных дневниковых записей разных лет.
Глава 1.
Взлёты на фоне трагедий, трагедии на фоне взлётов
В блокадном Ленинграде все дети, ходившие в детские сады, остались живы. В чём был секрет «блокадной» дошкольной педагогики? И что произошло с детскими садами потом?
КОГДА ВСЁ МОЖНО УВИДЕТЬ ПО-НОВОМУ...
Я попала в детский сад именно из-за блокады, и мне долгое время казалось, что это - временная работа, вызванная обстоятельствами. Хотя сложилось иначе.
Собиралась же я стать историком или учительницей истории. В нашей школе большинство учителей рассказывали о своих предметах так, словно в них всё давно и навсегда было решено. А вот историк читал с такими, например, уточнениями: «Но это ещё нужно как следует проверить. Мы нашли новые документы в архиве - и всё наше представление о событиях перевернулось вот так-то...»
Его убеждённость, что не всё известно, что всё можно проверить и увидеть по-новому, увлекла меня и заставила поступить на исторический факультет.
И началась война. Институт эвакуировался. Но отец сказал: «В такое трудное время семья должна быть вместе, не уезжай с институтом». Так мы все остались. Отец вскоре погиб, не от голода, от бомбежки, а мы прожили в Ленинграде всю блокаду.
О первой блокадной зиме вспоминать страшно всем. В городе жизнь почти замерла. Мы с матерью вязали шарфы и какие-то безрукавки (на какой-то бывшей фабрике осталась шерсть, мы её вручную и использовали), относили к Московскому вокзалу - а потом сделанные нами вещи отправлялись на фронт. За это мы получали рабочую карточку. Так мы выжили тогда.
БЛОКАДНЫЕ КУРСЫ
А уже в 42 году, весной, стали открывать детские сады. Но сначала объявили курсы подготовки воспитателей. И я решила пойти: всё-таки я собиралась быть преподавателем, а здесь тоже что-то близкое. Хорошо, историей займусь потом, когда закончится война - а сейчас надо же где-то работать.
Курсы проводили очень серьёзно и отбирали туда строго, несколько недель читали большой ряд педагогических дисциплин.
Потом заставили сдать экзамены и допустили в сады только того, кто сдал. Таким удивительно серьёзным по нынешним меркам было отношение к детским садам. А ведь только-только завершалась самая суровая блокадная зима.
Эти курсы оказались единственным моим официальным педагогическим образованием. Мы часто смеёмся, что такой уж необразованный я человек. Нет высшего, нет даже среднего специального. Какие-то курсы в войну.
ГЛАЗА И КУКЛЫ
И вот я закончила курсы и начала работать. Я вспоминаю детей, которые приходили той весной.
Они пережили жуткие месяцы. Они были страшно истощённые и страшно заторможенные. И огромные глаза. Откроет глазищи, уставится и будет сидеть, не шевелясь. Ты к нему и так, и так, а он, если спросит, то только об одном: «А скоро есть будем?» И понимаете, один ребёнок хоть как-то шевелится, какую-нибудь игрушку ему дашь, он хоть чуть-чуть выходит из состояния этой совершенной неподвижности. А другой.
Я никогда не забуду одну девочку четырёх лет, Ирой её звали. Глазищи огромные, сама худенькая, и ей ничего не надо, и не говорит ничего. Мать берёт её только на субботу - воскресенье - ведь работает с утра до вечера. Мама говорит, что давно нет писем от мужа, с ним что-то случилось. И, похоже, девочке ещё передаётся и беспокойство: «Что-то случилось с папой...» Как тут вывести из этого состояния?
А у меня была кукла, большая, старинная, длинные косы, фарфоровая головка. Отец рассказывал, что эту куклу ему подарила балерина, которую он выручил в другую голодную эпоху - в гражданскую войну поделился привезённой из деревни картошкой.
И вот я приношу куклу и обращаюсь к девочке: «Ирочка, это твой папа прислал тебе куклу. И сказал, чтобы ты её назвала. И мы будем писать папе письмо, и ты ему напишешь, что у тебя теперь есть кукла». И Ира спрашивает: «Папа?» И сразу называет мне эту куклу: «Маша».
Она была настолько взволнована этой куклой! Она её взяла - и, видимо, разорвалась та цепь, которую мама всё время выстраивала: «Что с папой, папа погиб, как же без него...» А тут кукла от папы, и папа сразу стал, видимо, таким, как до войны, таким, как она его помнила. Папа, наверное, был очень жизнерадостным, я так поняла.
И Ира заговорила, и мы написали письмо.
ОЗОРСТВО КАК ВЫСШЕЕ ДОСТИЖЕНИЕ
Это один ребёнок. А сколько таких блокадных детей, которые ни говорить, ни двигаться не хотели? И было видно, что к каждому необходимо найти свой ключ.
Да к тому же у меня была опытная сменщица, долго работавшая в детском саду и до войны. Она многое и объясняла: «Конечно, надо к каждому подойти, а как ты думала? Один на другого не похож!» - «Да как же его узнать, какой он?» - «А так вот: поговоришь, да и узнаешь». Она меня и учила первым шагам в этом личном общении с ребёнком.
И вот прошёл месяц, другой - и дети ожили, стали радостные; начали двигаться, начали шуметь и начали безобразничать. Дети безобразничают! Какое счастье!
Ведь что означает: «безобразничают»? То есть своими действиями реагируют на мои планы и предложения не так, как я ожидаю. Так ведь? Мы к ребёнку: «Ты пойди, сядь». А он вместо того, чтобы сесть - прыгает, крутится, стул переворачивает, сам куда-то забирается и прячется.
Ах, какая это для нас была победа!
- А вы знаете, как Оля сегодня на одной ножке прыгала?!
Так постепенно возвращалась натуральность детской жизни. Закованность - это же не детское поведение. Но ведь и происходило это всё на фоне продолжающейся блокады. То и дело ночью объявляют воздушную тревогу, всех надо поднимать, нести на руках в бомбоубежище (мало кто мог идти сам, да ещё быстро), потом нести обратно - ложиться спать дальше... Дети же чувствуют наше напряжение. Мы ведь были (особенно сперва) очень взволнованы - а вдруг кого-то забудем, потеряем. И детям, конечно, это передавалось. Потом стали уверенней в себе, спокойней. И дети начали спокойней себя вести.
ДЕТСКИЙ РИСУНОК
Время было очень жестокое. Но не было злости по отношению друг к другу или к кому-то. Ничего подобного той озлобленности в отношениях между людьми, которая повсеместно сквозит сейчас. Люди словно пытались противопоставить жестокости времени взаимную чуткость и стремление к поддержке в общей беде. И эти чувства передавались детям.
Даже врагом у нас считались не немцы, а «фашизм» - некое почти сказочное злодейство. Детские рисунки, конечно, были про войну. Там летали самолёты, взрывались танки - но почти не было гибнущих людей.
Сейчас перед детскими глазами ежедневно в телевизоре мелькают стреляющие, падающие, гибнущие люди. Для детей мирного времени смерть человека выглядит куда большей обыденностью, чем в годы военные. А телевизионное обесценивание жизни и смерти дополняется безразличием взрослых и по отношению друг к другу, и по отношению к самим детям.
О ПРЕКРАСНОЙ НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТИ
42-й год стал для меня (как и для многих ленинградских педагогов) школой, учившей индивидуально подходить к каждому ребёнку.
Ведь что означает «индивидуальный подход»? Я хочу, чтобы ребёнок решил мою задачу, а он не решает. Это моё желание, мне это надо - а он мне мешает. Что делать? Ищи дорогу. Подходи слева, подходи справа, отступи, потом опять наступай.
В чем красота нашей профессии? Ты неожиданно для себя находишь эту дорогу - и видишь, что ребёнок вдруг самостоятельно решает ту задачу, которую ты от него до смерти хотел добиться. Ну надо же! Получилось!
А рядом другой. Ты пытаешься подойти к нему тем же путём - а он той дорогой не идёт и задачу решать не собирается. Надо искать другие пути. В этом счастье, в этом весь интерес педагогической работы.
ЧТО УДЕРЖАЛО В САДУ?
В войну я была убеждена, что детский сад - временный этап моей биографии. Но в 45-м уже и не получалось уходить - столько начало происходить всего интересного!
Важная научно-методическая работа, серьёзные дошкольные конференции проводились ещё в войну - а сразу после войны была особая общая увлечённость. И к тому же мне просто везло на хороших людей. Всё время находились те, кто ставил задачу, которую надо было решать - и интересно было решать.
После войны как раз началась в питерских садах большая работа по игре. Собрали воспитателей, актив: «Смотрите, ведь живая детская игра в садах не идёт.» И мы начали заниматься играми. Кто-то показывает, а после того, как игра проведена - разгромный анализ: ничего не получилось.
Постепенно все начали отказываться проводить открытые игры. Только я продолжала с радостью поднимать руку на вопрос: «Ну, кто нам в следующий раз покажет игру?» Почему ж не провести? Я же не виновата, что чего-то не умею.
Зато если я ещё раз повторю, учитывая то, что мне покажут - явно же будет лучше.
Вот провожу игру, начинается анализ: «Как же так, смотрите, дети договорились на игру, распределили роли - ну а зачем вы вмешались? Вы сбили игру, игра не получилась».
Куда ж уходить? Стало интересно. Ту же математику я, например, терпеть не могла. Но математика-то есть. А как её дать детям? Рядом оказывается учёный, пишет конспекты, просит: «Проведите, пожалуйста, занятие». Не выходит. Почему не получилось? Разбираемся. «Давайте писать конспект вместе». И вот когда мы стали писать конспекты вместе, я стала понимать, какую предварительную работу я должна сделать, чтобы конспект пошёл.
У меня прекрасно получается занятие, автор приходит: «Как хорошо дети отвечают!» Отдаёт в другой сад - там опять провал. Впрочем, это всё уже несколько позже происходило.
ЗАНЯТИЯ. НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ТРИУМФ
Жизнь в детских садах резко поменялась в пятидесятых, когда стали вводиться занятия, разработанные Усовой, когда вышла книга с её конспектами, когда занятия вышли на первый план.
И первое время у нас в Ленинграде проводились очень интересные занятия.
Но у ленинградских методистов была такая присказка: «Занятия и конспекты очень хороши - но сперва посмотрите, готовы ли дети, ваши дети заниматься по этому конспекту». Усова-то надеялась, что подход к занятиям будет именно такой.
Понимаете, как получилось: были военные дети, они требовали особого отношения. По-другому было невозможно. Да и первые послевоенные тоже. И у воспитателей сложился огромный опыт индивидуальной работы.
Глядя на эти результаты, Усова поняла, что, опираясь на них, можно проводить очень серьёзные занятия. То есть её идея занятий и сложилась именно потому, что была наработана педагогическая культура - и эту культуру считали как бы само собой разумеющимся явлением, которое можно ещё замечательно усилить.
И первые годы занятия успешно пошли, потому что были те воспитатели, которые помнили подходы к детям.
Но когда занятия стали широко внедрять - время-то пришло уже другое. Дети приходили уже мирные, благополучные, с ними вроде как полегче - необходимость искать особого пути к каждому уже не выглядела такой очевидной.
И пришли новые воспитатели, их уже в пединститутах учили, ориентируясь на занятия, а не на поиски подходов к детям.
И все стали обсуждать только занятия, занятия, занятия.
И ЦЕЛИ ПЕРЕВЕРНУЛИСЬ...
На этом фоне обрушилась новая беда. В пятидесятые годы было очень мало первоклассников. И в сады пришли учителя. И они занятия перевернули по-своему, они решили, что занятие - это всё равно, что урок.
И несколько десятилетий приходящие из педучилищ юные воспитательницы и не представляли, что значит «работать индивидуально». Они приобретали опыт культуры дошкольной работы только в том случае, если им повезло с коллегами.
В результате с занятиями стало уж совсем не получаться. И потом, в шестидесятые, пошла обратная волна: «Не получается? Работайте творчески. Это вы творчески не работаете - поэтому не получается. Пишите сами себе конспекты».
Так и чередовались эти две волны: «Работайте творчески!» и «Внедряйте предусмотренные занятия!» А ведь если занятие - это как урок, то у воспитателя неизбежно возникает задача: первым делом детей усмирить, обеспечить дисциплину и неподвижность. А «творческий» ли у него конспект, или нетворческий - дела не меняет. В результате та жуткая закованность детей, та неестественность их поведения, с которой мы мучительно боролись в блокаду, словно превратилась теперь в желанную дидактическую цель для воспитателя.
...Были военные дети, они требовали особого отношения. По-другому было невозможно. Да и первые послевоенные тоже. И у воспитателей сложился огромный опыт индивидуальной работы.
Глядя на эти результаты, поняли, что, опираясь на них, можно проводить очень серьёзные занятия. Идея занятий и сложилась именно потому, что была наработана педагогическая культура - и эту культуру считали как бы само собой разумеющимся явлением, которое можно ещё замечательно усилить...
