Содержание:
Информация об авторе: Яснов Михаил
Михаил Давыдович Яснов – знаменитый детский поэт, один из ведущих отечественных переводчиков, главный неофициальной координатор мира детских писателей и детской литературы в Санкт-Петербурге.
Участник и организатор многочисленных детско-взрослых литературных замыслов.
Автор многих поэтических книг. Ведущий рубрики «Литературная радуга» в газете «Детский сад со всех сторон».
Участник и организатор многочисленных детско-взрослых литературных замыслов.
Автор многих поэтических книг. Ведущий рубрики «Литературная радуга» в газете «Детский сад со всех сторон».
4. ВЗЯЛИСЬ ЗА РУКИ ДРУЗЬЯ
А вот еще один поэт маршаковской школы, о котором хочется говорить особенно внимательно и подробно.
Александр Александрович Шибаев (1923-1979) не вошел, как еще недавно говорили, «в обойму», в первый ряд послевоенной детской поэзии.
Ленинградец, а не москвич, человек скромный, домашний, а не публичный, - он и не претендовал на роль литературной звезды, а уж тем более литературного начальника, перед которым открылись бы двери центральных издательств.
Полтора десятка тоненьких книжек для детей, вышедших при его жизни; итоговая, как оказалось, книга «Взялись за руки друзья» (1977) и уже появившаяся посмертно еще одна большая книга «Язык родной, дружи со мной» (1981), которую он дописывал на больничной койке, - вот, собственно, и все его литературное наследие. «Было в его характере что-то от русского мастерового старой закваски, - вспоминал писатель Александр Крестинский, - недаром он так любил всякую столярную и слесарную работу. Он разрабатывал свою поэтическую делянку не спеша, и когда тоненькие его книжечки, любовно и талантливо оформленные Вадимом Гусевым, вдруг буквально «взялись за руки» и составили веселый и умный хоровод под одной обложкой - вот тогда-то все увидели и осознали, какой труд стоит за этим изданием и какое мастерство наработал автор за протекшие годы...»
За годы, протекшие со дня преждевременной смерти Александра Шибаева, его стихи так и не стали достоянием широкой детской аудитории, хотя некоторые из них и входят в разного рода хрестоматии. Переиздаются они редко, но каждому профессионалу - особенно воспитателям, учителям языка и литературы, знакомым с его творчеством, ясно: поэзия Шибаева - значительное художественное явление, связанное с непосредственной педагогической практикой, поскольку занятия с детьми невозможны без игры с языком и в язык.
Во второй половине 60-х, в 70-е годы, когда наша поэзия для маленьких нередко ограничивалась описанием детского и семейного быта, Шибаев обратился к основам культуры - к языку как таковому, его законам, его богатству. Он опоэтизировал школьную грамматику и для каждого урока нашел точный, познавательный, занятный ход, открывая в стихах и волшебство речи, и одновременно методику обучения. Загадки, скороговорки, перевертыши, небольшие сюжетные истории про звуки, буквы, слова и знаки препинания - Шибаев пошел в этой игре дальше многих: возможно, впервые в поле зрения детского поэта попала столь обширная область практического языка:
- Читаешь?..
- Читаю.
Не шибко пока...
- А ну-ка, прочти это слово.
- Сейчас прочитаю.
ТЫ-Ё-ЛЫ-КЫ-А.
- И что получилось?
- КОРОВА!
Уже одно перечисление некоторых разделов в книге «Взялись за руки друзья» представляет суть и разнообразие шибаевских тем и сюжетов: «Буква заблудилась», «Волшебные слова», «Удивительные названия», «Прислушайся к слову», «Стихи играют в прятки», «Точка, точка, запятая...» Причем за «невинными» названиями подчас скрываются тонкие находки, по-моему, ни разу до Шибаева не становившиеся предметом такой последовательной игры.
Кому в детстве не приходилось, быстро повторяя какое-либо особое слово, «вылущивать» из его звуков другое, схожее с ним по звучанию? Шибаев доводит эту игру до поэтического совершенства, подталкивая читателя на поиск таких «двойных» слов, раскрывая их внутренние связи:
- Зверек, зверек, куда бежишь?
Как звать тебя, малышка?
- Бегу в камыш-камыш-камыш,
Я - мышка-мышка-мышка.
На эвфонической стороне языка Шибаев особенно заострял внимание. Это и понятно: со звука начинается постижение речи, один-единственный звук, одна буква часто становятся главным различием совершенно чуждых друг другу слов. Поэт подчеркивает это различие весело и остроумно:
Букву «Д» на дне пруда
Отыскали раки.
С той поры у них беда:
То и дело Драки.
Переходя от звука к слову, Шибаев и здесь демонстрирует меткость глаза и остроту слуха. То он заставляет прислушаться к самим словам, в их звучании обнажая смысл:
О твердом камне говорит
И слово твердое ГРАНИТ.
А для вещей, что мягче всех,
Слова - помягче:
ПУХ, МОХ, МЕХ.
То, отталкиваясь от смысла - через звук, - показывает удивительную многогранность, неожиданность родной речи:
Я шел по лужайке.
Гляжу - АДМИРАЛ...
Я тихо подкрался к нему
И - поймал!
Поймал!
Наконец-то поймал адмирала!..
Богатой
Коллекция бабочек
Стала!
Слова-близнецы и знаки препинания, слоги и предлоги, правила чтения и навыки культурной речи - все становится объектом внимания. И в стихах, посвященных более сложным законам языка, Шибаев всегда ищет способ растормошить ученика своей поэтической школы, заставить его правильно ответить на вопрос, а то и выставить самому себе заслуженную отметку:
Мы изучаем перенос.
Вот как слова я перенес.
«Едва» я перенес «е-два»
И получил за это «два».
«Укол» я перенес «у-кол»
И получил за это «кол».
«Опять» я перенес «о-пять».
Теперь, надеюсь, будет «пять»?!
Эти строки хороши тем, что играют в рифменное ожидание: прочитав слово, читатель уже догадывается, какую оценку заслужил герой, и, смеясь, может легко восстановить правильное написание при переносе. Подобным объектом иронического недоумения, а то и откровенной насмешки становятся и школьные орфографические ошибки. Вот, например, в какую переделку попал учитель Лев Кузьмич, проверяющий дома тетради своих учеников:
Он долго думал, например,
Раскрыв тетрадку Тани,
Что это значит: «Пионер
Играет на баране?..»
Ах, неужели гвозди
Вбивают... молоком?!
(Написано у Кости
О чуде о таком).
А кто-то тяпкой вытер стол!
(Ах, неужели тяпкой?)
А кто-то каской красит пол!
(Напрасно. Лучше - шапкой).
А кто-то пишет: «Наш каток -
Такой хороший, гадкий...»
- Ай-яй! - промолвил педагог
И отложил тетрадки...
И лоб пощупал он тайком
И поспешил к дивану.
И слышит: кто-то молоком
Колотит по барану!
Такой гротеск не просто смешон - это юмор с двойным дном: за шуткой всегда скрывается познавательность. Безусловной педагогической заслугой Шибаева можно назвать его постоянное стремление разрушить тривиальность - в отношении к слову, к языку, да и в самом детском сознании.
Есть примеры, подтверждающие его правоту с иных позиций. Известно, что у людей, обладающих необычной, феноменальной памятью, существует своя методика запоминания, своя система мнемотехники. Помню, лет пятнадцать назад об этом упоминал один из подобных феноменов Самвел Гарибян. По его словам, суть такой системы кроется в парадоксах, абсурде, игре воображения: «К примеру, надо запомнить слова «паркет», «пингвин», «таблетка», «рация»... Вы сочиняете сюжет, в котором последовательно играет каждое из предложенных слов. Допустим, «по паркету гуляет пингвин...» Не впечатляет - обычно. А если так: «паркет натерли пингвином, затем дали ему таблетку, посадили за рацию...» Абсурд? Да. А слова уже впечатались в память. Необычное всегда запоминается лучше, развивает фантазию, избавляет от стереотипов мышления любого человека...». Слова Гарибяна заставляют вспомнить об ответе Хармса на вопрос, каков номер его телефона: «Его легко запомнить: 32-15, - отвечал Хармс. - Тридцать два зуба и пятнадцать пальцев».
Говоря о развитии памяти, С. Гарибян невольно затронул одну из главных проблем поэзии для детей - создание такого образа, придумывание такого поэтического хода, которые бы уже с детства и развивали выдумку, и избавляли от трафаретности мышления. Думаю, что одним из тех, кто открыл перед юным читателем двери в мир «языковой» фантазии и был поэт Александр Шибаев.
Можно с уверенностью сказать: никто из наших поэтов прежде не писал о родном языке так, как это сделал Александр Александрович. Хотя, конечно, его стихи стали прямым развитием уже существовавшей и довольно мощной традиции детской поэзии, идущей от словесной игры. Перечитывая Шибаева, видишь, на что поэт ориентировался: прежде всего, это школа Маршака и творчество ее создателя.
Влияние Маршака иногда сказывается напрямую, - допустим, в ритмических реминисценциях:
Воробьи повадились
В огород.
Ну-ка пусть их пугало
Отпугнет...
В этих строчках Шибаева так и «прощупывается» характерный ритм маршаковского стихотворения «Кот и лодыри», который ни с чем не спутаешь.
Нередки образцы и более скрытого, косвенного влияния. Б. Бегак в книге «Дети смеются», опубликованной в 1971 году, приводит небольшой эпизод из работы Маршака над стихотворением «Про художников и художниц»:
«...Стыд и позор Иванову Василию,
он нацарапал на парте фамилию,
Чтобы ребята на будущий год
Знали, что в классе сидел...
Большой поэт критически отнесся к собственному тексту, - пишет Бегак. - «Идиот» из стихов был выброшен, а Иванов заменен красноречивым Пустяковым:
...Чтобы ребята во веки веков
Знали, что в классе сидел Пустяков».
Психология творчества - вещь потайная, трудно утверждать что-либо наверняка, но в этой работе мне видятся ходы, которые впоследствии нашел или подхватил Шибаев, когда придумывал неожиданные загадки, где до рифмующего слова-отгадки надо добираться, преодолевая эвфонический «обман»:
За окном шумит буран,
за стеной поет ба... (баян)
Или:
Я осла узнаю сам
по его большим у... (ушам)
Эта последняя загадка напрямую отсылает к другому, уже упоминавшемуся двустишию Маршака из азбуки «Про все на свете»: «Ослик был сегодня зол - / Он узнал, что он осел», которое в практике поэтического воспитания тоже может быть разыграно как загадка - с недоговоренным для маленького слушателя последним словом.
Кстати, еще один тип загадок Шибаева - более описательный и распространенный - тоже восходит к вполне реальной традиции...
Кто кусается
- Сердит!.. - закрыв лицо рукой,
Сказал прохожий глухо.
- Ударил как!.. - ворчал второй,
Поглаживая ухо.
Шла мимо бабушка с клюкой,
В платок упрятав нос.
Она сказала: - Ишь, какой.
Кусается, как пес... -
И я скорей лицо прикрыл
Воротником пальто:
В тот день и впрямь сердитый был...
Вы догадались - кто?
Эта загадка вызывает в памяти «странные дощечки» и «непонятные крючки» Д. Хармса - не столько, естественно, своим «зимним» характером, сколько приемом изображения: свойства отгадки описываются в стихе, сквозь косвенные улики «брезжит» ответ. Однако и здесь у Шибаева - своя манера: отгадку надо искать в синонимическом ряду примет, она зашифрована не в картинках (Хармс замечательно их « рисовал» стихами), а в самом языке.
Воздав дань традиции, Шибаев работал рука об руку с поэтами-современниками, иногда исследуя вместе с ними конкретный словесно-поэтический ход.
Вспомним стихотворение Бориса Заходера «Никто»: маленький проказник на все упреки и вопросы родителей «Кто это сделал?» бесстрастно отвечает: «Никто!». Само собой, дело кончается плачевно:
НИКТО сегодня не пойдет
Ни в гости, ни в кино!
Это - типичная «мораль» Заходера, которая подается в системе игры, определенной самим автором.
В стихах другого детского поэта, Генриха Сапгира, «Не знаю кто» и «Кто-то и фото» анонимные герои Кто и Кто-то выступают почти в одной обнаженной «грамматической» функции. В первом стихотворении Кто неизвестно с Кем идет непонятно Зачем, встречает Кого-то, просит Что-то и так далее. Во втором - Кто-то никак не может сфотографироваться без Когото, этих «кого-то» становится множество, на чем и строится сюжет. Здесь тоже типичная для автора игра с отвлеченными понятиями - в данном случае с персонифицированными частями речи.
Схожим путем идет и Александр Шибаев. В сказке «Тот, который...» он словно табуирует названия разных животных, не называет их впрямую, а герой-щенок просто выступает под именем Тоткоторый. Оригинальность и узнаваемость Шибаева проявляется в том, что в отличие и от Заходера, и от Сапгира он создает именно стихотворение-загадку, разгадывая которую читателю приходится преодолевать веселые метонимические преграды.
А вот стихотворение «Загадочная история»: здесь в роли «героя» выступает неопределенное местоимение «какой-то», за которым, однако, уже не скрываются таинственные явления, все приметы и персонажи понятны:
- Шел, шел - и устал, и присел на пенек.
Присел и увидел какой-то цветок.
Порхала какая-то бабочка. Села.
Какое-то дерево рядом шумело.
На нем я увидел какую-то птаху.
Какой-то червяк мне заполз под рубаху.
Какой-то зверек пробежал по дорожке.
Ужасно кусались какие-то мошки.
В траве копошился какой-то жучишка...
Рассказывал это какой-то мальчишка.
Мальчишка. Какой-то.
Но я про него
Не знаю и знать не хочу ничего!
Моральные поучения, как правило, не свойственны Шибаеву, они если и появляются в его стихах, то показывают прежде всего широкие возможности языка как средства общения: в определенной ситуации даже незамысловатое слово «какой-то» может приобрести неожиданный смысл - стать символом равнодушия.
Не менее любопытно еще одно свойство шибаевской поэтики - его пристрастие к путанице, к перевертышу. Этой поэтической формой, идущей от фольклора, пользовались самые разные авторы. Тем интереснее и плодотворнее выглядит каждое новое решение.
Классика жанра - «Путаница» Чуковского и «Иван Топорышкин» Хармса, сказка и скороговорка. Чуковский первым обратил внимание на то, что отступление от нормы, нарушение привычных представлений и понятий неминуемо вызывает смех, посредством которого только укрепляются представления ребенка о жизни. «Путаница» - типичнейший пример «перевернутого» мира. Слушатель и читатель легко, как из кубиков, создают из выдумок Чуковского мир правильный, воспитываются на этом «переделывании», усваивая и нормы поведения, и чувство реальности. То же самое, но уже на более углубленном, языковом уровне происходит и со стихами Хармса. При этом Хармс никогда не поучает: он показывает абсурд как таковой, позволяя читателю самому в силу своих возможностей разбираться и «выправлять» смешной гротескный образ.
На память приходит немало последовательных сторонников этой традиции - от младшего современника Хармса и его соратника по работе в «Чиже» и «Еже» Юрия Владимирова до Эдуарда Успенского и Андрея Усачева, с их известными перевертышами и «комедиями положений».
А вот, например, «Повар» Олега Григорьева:
Повар готовил обед,
А тут отключили свет.
Повар леща берет
И опускает в компот.
Бросает в котел поленья,
В печку кладет варенье,
Мешает суп кочережкой,
Угли бьет поварешкой,
Сахар сыплет в бульон,
И очень доволен он.
То-то был винегрет,
Когда починили свет!
О. Григорьеву было свойственно создавать в стихах статические образы - когда абсурдные понятия, словечки, комические ситуации смешивались вот в такой «винегрет» и от этого становились еще более нелепыми и смешными.
Совсем рядом, параллельно со стихами Григорьева, строится перепутанный мир Шибаева. Даже тема родственна. Однако вместо замершей картины, которую, смеясь, можно долго рассматривать, здесь мы находим чисто шибаевский выход: смешна не столько ситуация, сколько ее языковое, словесное разрешение.
На плите обед доваривается,
Тетя с нами договаривается:
- Значит, так: промыть лапшу
Я вас, дети, попрошу.
Покрошите в суп картошку
И - варите понемножку,
Эту рыбу дайте киске...
И так далее... Теперь ребята рапортуют:
- Значит, так: лапшу - промыли,
В суп очистки покрошили
И - варили понемножку,
В сахар всыпали картошку,
Кости бросили в компот,
Рыбу - в мусоропровод.
- А куда несете киску?
- Вон туда, в собачью миску...
- Мое сердце раз-ры-ва-ри-ва-ет-ся!.. -
Это тетя заговаривается.
Типичная шибаевская находка: слово контаминируется, обрастает дополнительным смыслом, звук становится носителем обогащенной, а то и вовсе новой, неожиданной информации. Именно на этом строятся многие уроки языка Шибаева, его учебно-познавательные штудии, его поэтическая азбука, грамматика - та игра в язык, о которой писал иллюстратор шибаевских книг художник Вадим Гусев:
«Мне было очень интересно играть в язык, в такую большую, очень сложную игру, в которой столько нужно думать!
В эту игру играют знаками: знаками препинания, буквами, словами, которые складывают буквы, - все это - знаки.
У них предназначение - обозначать значение.
Это и есть самое интересное - обозначать. Для того и надо думать. Думать всегда интересно, а когда придумаешь, выдумаешь, додумаешься - весело!
Во всякую игру играют по правилам. Правила надо знать. Кто не знает даже простых правил - над тем смеются. «Он (она, они) - смешной! (Смешная, смешные). Нам весело - мы-то знаем, как правильно! Стихи Шибаева смеются с нами».
Сегодня без стихов Александра Александровича Шибаева немыслима ни поэтическая педагогика, ни традиция русского детского стиха ХХ века.
Вспомним разнообразные азбуки С. Маршака, его «Знаки препинания», «Живые буквы»; вспомним родственное шибаевским стихотворение Б. Заходера «Кит и кот», в котором замена одной буквы на другую становится истоком сюжета, вспомним его же «Букву Я» и «Песенку-азбуку»; в очередной раз вспомним стихи Г. Сапгира и О. Григорьева - опять называю их имена, поскольку эти поэты особенно близки Шибаеву поисками «внутри» языка. А ведь в 70-е годы - время основных удач А.Шибаева - выходили и другие близкие ему книги: например, загадки, написанные акростихом и собранные в книжке Я. Сатуновского «Где загадка, там отгадка», или целая антология поэтических каламбуров в книге Я. Козловского «Веселые приключения не только для развлечения».
В этом ряду место Шибаева весомо и оригинально: сделав язык главным персонажем стихов, он показал, что игра - когда она существует не ради незамысловатой забавы, а ради учения и постижения культуры - в высшей степени необходима детской поэзии.
Когда-то обэриуты приглашали взглянуть на предмет «голыми глазами».
Об Александре Александровиче Шибаеве можно сказать, что он услышал слово-предмет «голыми ушами», - и этот обостренный слух передается внимательному слушателю и читателю его веселых и познавательных стихов.
Подзаголовки
