Содержание:
Информация об авторе: Яснов Михаил
Михаил Давыдович Яснов – знаменитый детский поэт, один из ведущих отечественных переводчиков, главный неофициальной координатор мира детских писателей и детской литературы в Санкт-Петербурге.
Участник и организатор многочисленных детско-взрослых литературных замыслов.
Автор многих поэтических книг. Ведущий рубрики «Литературная радуга» в газете «Детский сад со всех сторон».
Участник и организатор многочисленных детско-взрослых литературных замыслов.
Автор многих поэтических книг. Ведущий рубрики «Литературная радуга» в газете «Детский сад со всех сторон».
6. РИФМОПЛЕТ В КЛЕТКЕ
Лет десять назад в журнале «Таллин» попросили меня написать о переводе стихов эстонских детских поэтов на русский язык. Я в то время как раз переводил замечательные детские стихи Эно Рауда и Леэло Тунгал и с удовольствием согласился. В поисках переводов я наткнулся на книжку прозаика Калью Кангура «Сны в хрустальном чемодане» в переводе Наталии Калаус, а в книге - на остроумную сказку под названием «Рифмоплет в клетке».
Злая колдунья Сутрапутра заманила к себе рассеянного рифмоплета и решила сварить из него похлебку. Дальше было так:
- Кость собачья и два куриных крыла... - приговаривала она, бросая все в варево.
Рифмоплет, сидевший понуро в клетке, в глубокой рассеянности принялся незаметно для себя рифмовать слова Сутрапутры:
- Пугало грачье и старая метла...
Не теряя времени, Сутрапутра вылетела из дому и вскоре вернулась, таща голик и громадное пугало.
Затем опять забормотала:
- Сюда б еще перчик, фасоли стручок...
- Сюда б еще ларчик и банный полок...
Колдунья тотчас впихнула в котел огромный ларец и снова выскочила за дверь.
Не прошло и минуты, как она приволокла банный полок. Булькнув, он тоже исчез в котле с похлебкой.
- А теперь я... масла ложку... - пробубнила колдунья.
- А теперь - колдунью-крошку... - срифмовал рифмоплет.
- А теперь колдунью-крошку? - Сутрапутра призадумалась. Оп-ля! - и она была в котле...
Так погибла злая колдунья, а рассеянный поэт оказался на свободе.
В этой сказке заключена мудрая метафора, которая лучше любых рассуждений показывает, что детская поэзия - это такое включение в игру, когда сама игра становится реальностью, жизнью.
Дети часто спрашивают:
- Как пишутся детские стихи?
Я отвечаю:
- Вот прихожу к вам в гости, смотрю, что вы делаете, как разговариваете, над чем смеетесь, - вы сами не замечаете, сколько подсказок во всем этом для меня таится!
Такой ответ - правда, но не полная. И впрямь, важны словечки, ситуации, «ходы». Но это путь поверхностный. Пишущий стихи для детей хорошо знает, как нетрудно обыграть то или иное словцо, срифмовать имя, набросать сюжет. Однако чем глубже копаешь, тем быстрее доходишь до понятий, прежде всего необходимых для детства: честности и нравственности.
А это весьма твердая порода.
Тому свидетельство - вся история советской детской поэзии. Понятно, что в условиях тоталитаризма детская литература, которая призвана воспитывать нравственность и честно говорит о ней, становится антигосударственным делом. В противовес такой литературе тоталитарное государство «придумывает» и пестует свою детскую литературу, иногда - как показывает наша история - весьма талантливую.
С этой точки зрения интересно и познавательно проследить за взаимоотношениями советской детской поэзии и государства. И, возможно, не случайно наша современная детская поэзия начиналась с «передразнивания», пародирования взрослых голосов русских поэтов. Так был написан знаменитый «Крокодил» К.И.Чуковского - об этом пишет, в частности, в превосходном исследовании «Книги нашего детства» Мирон Петровский:
«Система отзвуков превращает «Крокодила» в предварительный, вводный курс русской поэзии. Чужие ритмы и лексика намекают на образ стихотворения, с которым сказочник хочет познакомить маленького читателя». Тот же исследователь показал, что известные каждому стихи из «Золотого ключика» А.Толстого - тонкая пародия на лирику А.Блока.
Однако уже в этих произведениях пародируются не только литературные штампы, но и штампы поведения, а главное - мышления. Именно такая пародия становится чуть ли не главным творческим методом - у Чуковского и Вольфа Эрлиха, в ранних стихах Маршака и у обэриутов. Нетрудно протянуть ниточку и к нашим дням - к Г. Сапгиру и Э. Успенскому, Г. Остеру и Тиму Собакину... Начиная с двадцатых годов одним из героев детской поэзии (в противовес «героям дня») становится «человек рассеянный», чудак, прежде всего в своем бытовом поведении противопоставленный обществу, существующий сам по себе, по своим, казалось бы, странным законам, - однако при ближайшем рассмотрении эти странности оказывались вполне естественными и человеческими на фоне античеловеческой действительности.
Детская поэзия 20-30-х гг. точно зафиксировала значительное общественное явление - чудачество, как форму социальной, внутренней эмиграции. И - противопоставленную ей форму политического и нравственного приспособленчества, особенно внедрявшегося в сознание подрастающего поколения апологетами системы. «Стихотворение «Шпион», - пишет Е. Путилова, разбирая в предисловии к своей антологии творчество С. Михалкова, - хотел того автор или нет, передает характерный для тех лет комплекс: можно было знать, любить человека, дружить с ним чуть ли не всю жизнь, но так же легко можно было принять версию о том, что человек этот враг и шпион и поэтому репрессия его оправданна. Сейчас это звучит особенно трагически, заставляя вспоминать тысячи выдающихся и просто обыкновенных хороших людей, в вину которых автор так легко и бездумно предлагал верить своему читателю».
Знаменитые партийные кампании по переименованию улиц и городов привели к принципиальным неупоминаниям в альтернативной детской поэзии реальных топонимов (при сохранении микротопонимов - Садовая, Сенная, и т.п., - в разное время переименованных) и придумыванием игровых - особенно в поэзии 60-70-х годов («Цыпленок шел в Куд-кудаки» Эммы Мошковской, «Моя Вообразилия» Бориса Заходера, «Вымышляндия» Эллен Нийт в переводе Юнны Мориц - примеров множество!). Юмор переместился в наиболее защищенное место - в язык, в каламбур.
Любой детский поэт, соприкасавшийся в своей работе с советскими детскими издательствами, безусловно припомнит немало столкновений с цензурой и попыток оболванивания, урезания и переосмысления его стихов разного рода «рецензентами». У меня тоже были случаи - сегодня они кажутся идиотскими и смешными, - когда начальственный цензор пытался вторгнуться не только в творческий процесс, но подчинить своим представлениям о литературе и жизнь автора.
Всего два примера.
В конце семидесятых - начале восьмидесятых годов чудесная и дружеская по отношению к авторам атмосфера сложилась в «Колобке» - многие, конечно, помнят этот журнал с гибкими пластинками, журнал не только для чтения, но и для «слушания». И я, и многие мои друзья и коллеги с радостью в нем печатались: стихи, сказки, многочисленные переводы, веселые рисунки - все на его страницах было интересно и познавательно! Приезжая в Москву, я первым делом, как правило, отправлялся именно в «Колобок» в надежде получить заряд оптимизма для всех дальнейших, увы, достаточно сложных отношений ленинградского провинциала со столичными издательствами.
В один из таких визитов я обнаружил в редакции взволнованных редакторов, которые сообщили, что в «Крокодиле» готовится разгромная рецензия на публикации «Колобка» - не исключено, что после них журнал «прикроют». А одним из поводов для скандала послужило мое стихотворение «Песенка про летний дождь», героями которого были милые и безобидные существа - Услик, Сослик, Паукан и Кисанькая Мокренька. Сюжеты литературных скандалов до безобразия одинаковы: кому-то из высокопоставленных детей попался в руки номер «Колобка» с этой моей публикацией, а дальше по инстанции было доложено самому Михаилу Андреевичу Суслову о том, что про него напечатано черт-те что в детском журнале (Сослик!).
К счастью, все тогда обошлось. Хуже было с внутренними рецензентами. Один из них в своем погромном опусе так упорно настаивал на том, что в моих детских стихах постоянно присутствует «мотив поедания одного героя другим», что это сыграло роковую роль в моей книжке, готовившейся в издательстве «Малыш» - книжка так и не вышла.
А вот еще одна незабвенная история. В детском разделе журнала «Аврора» как-то появилось мое крохотное стихотворение под названием «Я помогаю на кухне». Звучало оно так:
Ну-ка, мясо, в мясорубку!
Ну-ка, мясо, в мясорубку!
Ну-ка, мясо, в мясорубку
Шагом... марш!
Стой! Кто идет?
Фарш!
И надо же было такому случиться, что это стихотворение оказалось опубликованным сразу же после того, как советские войска были введены в Афганистан! Поэтому тогдашнему первому секретарю нашей писательской организации не стоило большого труда обрушиться на меня за эти стихи с трибуны очередного писательского собрания - аргументация была примерно такая же, как немного позднее по поводу стихов Олега Григорьева: надо разобраться с детскими поэтами, которые пишут стихи по заказам западных спецслужб! Но когда эти стихи были прочитаны с высокой трибуны, зал разразился таким неподдельным хохотом, что вся аргументация пошла насмарку.
Подзаголовки
