Мы уже представляли Машу Лукашкину - представляли как поэта, обладающего своей интонацией, тёплой, домашней, и узнаваемым голосом. Подобно многим современным поэтам, пишущим для детей, Маша Лукашкина не ограничивается только стихами - она переводит, в частности, английскую и американскую детскую поэзию (в том числе, знаменитые сказки знаменитого Доктора Сьюза), и пишет прозу. Причём проза, рассчитанная на маленьких читателей, сохраняет достоинства её стихов - мягкость, доброту, лукавство, ненавязчивую дидактику.

Хотя, признаться, аудитория этих рассказов может быть самой разнородной. Если в стихах Маша Лукашкина сторонник психологического детского лиризма, когда стихи пишутся «как бы» из глубины детского сознания, в прозе она исповедует другой путь писания для детей, - то, что с лёгкой руки Валентина Дмитриевича Берестова, мы называем «туризмом в детство». Воскрешая своё собственное прошлое, писатель старается создать произведения, одновременно обращённые и к ребёнку, и к взрослому. Взрослый в таких воспоминательных рассказах узнаёт себя, своё детство, и эта узнаваемость диктует ему свои законы чтения и свои впечатления, а ребёнок, не обладающий подобной памятью, прочитывает в них истории, связанные с его ещё незначительным, но таким дорогим ему жизненным опытом.

И в том, и в другом случае автор может рассчитывать на успех, если, как мне кажется, говорит о «человеческом»: каждая крупица памяти должна быть тонка, остра, своевременна и богата жизненным содержанием. По-моему, у Маши Лукашкиной получается именно так. Из осколков её памяти складывается трогательный - и что немаловажно: красивый! - калейдоскоп нашего детского быта, с деталями, которые хочется повторить и усвоить.

В конце концов, забываешь: взрослый ли это рассказывает о своём далёком детстве, или ребёнок переживает его у нас «на глазах». Может быть, такой опыт позволит кому-нибудь из наших юных читателей при необходимости разобраться и в своих собственных ощущениях и наблюдениях. Бог в помощь!

 

Когда я была маленькая, мама пела мне колыбельную:

 

 

А потом мама отходила от моей кроватки и на цыпочках шла к двери.

И тогда я поднимала голову с подушки и спрашивала:

- А обезьянки спят?

И тогда мама возвращалась и пела мне другую колыбельную:

 

 

Я лежала тихо и мама думала, что я уснула. Но только она делала шаг к двери, я открывала глаза и спрашивала:

- А кисельку нальёшь?

И тогда мама садилась со мной рядом и брала меня за руку.

И я засыпала.

 

У меня был друг - пластмассовый Буратино. Я повсюду его за собой таскала и за стол с собой рядом сажала.

Однажды папа спросил, какой подарок я бы хотела получить на День рожденья. И я ответила, что живую обезьянку. Из Зоопарка.

Папа сказал:

- У тебя же есть друг - Буратино.

И тогда я бросила Буратино на пол.

Я рассказать не могу, как рассердился папа.

 

После лета я пришла в детский сад и увидела новенького мальчика. С пластырем на щеке.

- Больно было? - спросила я его. Он сразу понял и ответил:

- Меня пчела укусила. Очень больно.

И тогда Лена сказала:

- А меня собака укусила. За руку. Когда я к её миске подошла.

А Димка сказал:

- А меня в прошлом году - змея. Ужас!

И тогда я сказала:

- А меня - крокодил. - А потом добавила, чтобы на правду похоже было: - Когда я его огурцом кормила.

И все замолчали.

 

Мы в детском саду играли с Наташкой в дочки-матери. Я была дочкой, а Наташка - мамой.

А Игорь смотрел-смотрел на нас и вдруг говорит:

- Давайте я вашим папой буду. Хотите, я вас в Турцию отвезу? На самолёте. Только вы сначала вещи свои соберите.

И тогда Наташка из раздевалки большой платок принесла и стала игрушечные кастрюльки и сковородки в него увязывать.

А я взяла на руки голубую собаку Тимку, потому что испугалась, что так просто Тимку в самолёт не пустят. А потом Света Мамаева нарисовала нам красивые билеты. А потом мы сели в самолётные кресла, каждый в своё, а Игорь взял в руки руль от машины и стал его крутить, надув щёки. Валерка загудел:

«У-у-у!» - и стал носиться по комнате кругами. И мы ... полетели-полетели!

Было здорово, но пришла нянечка с кастрюлями, которые пахли капустой, и нам пришлось сдвинуть самолётные кресла в сторону.

После тихого часа Игорь сказал:

- Мы же ещё не прилетели, давайте снова играть.

Мы попробовали, но это было уже не то. И тогда Наташка-мама посмотрела в окно и сказала:

- Нелётная погода. Туман.

 

Дюдюка - это старый-престарый пень в парке. Со смешным сучком-носом. Но Дюдюкой этот пень стал не сразу, а когда кто-то подрисовал ему оранжевые глаза и рот.

Мы с мамой гуляли в парке, и я обязательно трогала Дюдюку за нос, и не я одна, поэтому нос у неё был блестящий-блестящий.

Однажды осенью мы пришли в парк, а Дюдюки нет. И дворник, который подметал листья, сказал, что Дюдюку сожгли. Я потом весь день плакала. И мама сказала, что дворник ошибся, дворник не знал, что ночью, пока все спали, к Дюдюке приехал её друг - жираф - и увёз её далеко-далеко, в Африку, где всегда лето.

 

У коровы родился телёнок. У той самой, у которой мы брали молоко.

Мы жили летом под Зарайском, на даче, и каждый вечер ходили за этим молоком в деревню. А мне всего пять лет было. Я знала, что у коровы родился телёнок, увидела её в поле и захотела поздравить. Я подошла к корове, а корова меня боднула.

Я помню, как мама закричала, когда я домой пришла, и как мы с ней сразу в Москву поехали, чтобы мне губу зашили.

Мама рассказывает, что когда водитель автобуса «ЗАРАЙСК-МОСКВА» увидел нас, он дал отправление на двадцать минут раньше расписания.

А через десять дней, когда мне швы сняли, родители опять стали собираться на дачу. И я не могла уснуть, потому что всё время о корове думала. Как я её увижу.

Сначала ко мне пришёл папа и сказал, что корову накажут и она никого больше бодать не будет.

Потом рядом со мной села мама и сказала, что мы никогда больше не будем ходить мимо того дома, где плохая корова живёт.

А я лежала и представляла, как нам теперь только огородами ходить придётся. И как мама с папой кричат на корову. И как кто-то бьёт её кнутом.

И я сказала:

- Давайте простим корову.

И мама с папой сразу успокоились. А я уснула.

 

Мы с папой ходили в Музей Минералов. Я очень любила ходить в музеи с папой, потому что он всегда покупал там что-нибудь. В Музее Минералов продавались камушки и открытки. Папа купил мне красный камень. Я положила его в карман и попросила купить зелёненький, с белыми полосками.

А папа мне ответил:

- Потом, Ирочка.

А я сказала ему:

- Ну, хоть открытку купи.

А он опять ответил:

- Потом, Ирочка.

А рядом стояла старушка, очень похожая на фею. Маленького-маленького роста, в высокой шляпе и с палочкой.

Она постучала палочкой по красивому мраморному полу и сказала:

- Запомни, Ирочка. Главное в жизни - это уметь сказать себе «нет».

 

Недавно мы с Наташкой пошли забирать из детского сада её младшего брата. Я ни разу не была в своей бывшей детсадовской группе, с тех пор, как в школу поступила. Пока Наташка одевала Павлика, я поднялась по лестнице в свою бывшую группу и заглянула в свою бывшую раздевалку. И ко мне вышла нянечка.

- Как же ты выросла, Ирочка, - сказала она. - И всё такая же хорошенькая. А кефир ты теперь пьёшь? А сестричка твоя как учится?

Я всегда молчу, когда мне сразу столько вопросов задают.

А нянечка вдруг спросила:

- А меня как зовут, ты помнишь?

Мне стыдно стало и я опустила глаза. И увидела её туфли с красными пряжками. Те же самые. И я сказала:

- Я туфли ваши помню.

 

Недавно нас с Ванькой Репкиным пригласили в детский сад, чтобы мы от нашей школы показали малышам сказку. Я надела красную шапочку, взяла в руки корзинку, а Ванька натянул настоящий театральный костюм волка. Серый такой, мохнатый и с хвостом сзади.

- Репкин, - сказала я, - учти, детки маленькие. Увидят они тебя в таком костюме - испугаются! Поэтому сначала объясни им, что ты, то есть волк, на самом деле не страшный.

- Ладно, - согласился он. - Я понимаю.

Детей в той группе, где мы собрались выступать, было немного.

- Я серый волк, - сказал Ванька, выходя на середину игровой комнаты. Дети приветливо заулыбались.

- А меня зовут Андрюша, - доверчиво сообщил один, - и у меня зуб вчера выпал.

Я незаметно махнула Репкину рукой, мол, дети тебя не испугались, не надо им ничего объяснять! А он подумал, это я ему, наоборот, напоминаю, что детей морально подготовить надо.

- Детки! - продолжил Ванька неестественно сладким голосом, - Вот вы думаете, раз я волк, я и вправду могу кого-то съесть? - Дети насторожились.

- Конечно, я могу сделать так! - Тут Репкин принял боевую позу каратиста, выставив вперёд перчатку с чёрными волчьими когтями. - Но ведь это когти ненастоящие.

- Я могу сделать и так! - Ванька разинул пасть и лязгнул несколько раз зубами. - Но ведь и вы можете сделать то же самое, если зубы будете по утрам чистить.

- Я могу сделать ещё и так! - Ванька завыл тоненько: «Ууууу...», закрыв глаза.

Когда он их открыл, в игровой комнате никого не было. Потому что когда Ванька завыл, дети убежали. И меня, схватив за руку, за собой уволокли. Хоть они и маленькие, а знают, что друга, то есть Красную Шапочку, в беде, то есть в компании серого волка, оставлять нехорошо.

 

У Наташки круглое лицо, поэтому она считает себя толстой и даже в гостях старается не есть печенье и вафли.

А ещё Наташкин папа построил у себя на даче настоящую русскую баню с парной. Потому что папа у Наташки - плотник высшего разряда.

И сама Наташка чего только не умеет!

Она и пельмени на обед сварит, и омлет с помидорами пожарит, и даже горчичники своему брату Павлику поставит.

Если нужно.

Мои родители очень любят Наташку. Им очень понравилось, когда в ответ на мой прикол о том, что она, мол, курит, Наташка серьёзно, как взрослая, ответила:

- Ира шутит, я даже и не пробовала курить.

После её ухода родители мне такое устроили! Сказали, что я не умею себя вести с гостями и что я не могу не то, что горчичники кому-то поставить, а кран за собой до конца завернуть в ванной. И что я даже зимой хочу ходить в кедах с тёплыми носками, а Наташка, как нормальный человек, зимой ходит в зимних сапогах.

Родители считают, что если судьба забросит меня на необитаемый остров, то я наверняка погибну, потому что не смогу разжечь костёр и построить себе шалаш. Но это не так. Потому что судьба, если и забросит меня на необитаемый остров, то только вместе с Наташкой.

 

Каждое лето в Зарайске мы ходим в краеведческий музей.

Хотя мы всё там уже знаем. У входа чучело огромного медведя стоит, а сбоку - в витрине - крошечные фигурки людей в шкурах. И даже костёр маленький, который они разводят. И река нарисованная. И игрушечные деревья. И пластмассовая пещера. И всё это называется «СТОЯНКА ПЕРВОБЫТНОГО ЧЕЛОВЕКА».

А та женщина, которая по музею экскурсии водит, всем из года в год одно и то же говорит:

- .Узнать, как жили первобытные люди, учёным помогают археологические раскопки.

Мы археологов в этом году видели. Они стояли у самого входа в Зарайский Кремль и пили «Пепси», прямо из бутылки. А рядом с ними была большая и какая-то очень сложная яма. Женя спросила археологов, что они ищут, и они ответили:

- Кости динозавра.

И мы решили, что если динозавры здесь водились, то почему бы нам тоже не поискать эти кости. Ведь динозавр, конечно, гулял везде. И по Зарайску, и по его окрестностям. И мы решили вырыть на даче в саду большую яму. Как археологи. Мы взяли лопаты и стали копать.

Было очень трудно. Мы несколько раз забегали в дом и пили воду. Зачерпывали кружкой прямо из ведра.

Я бы, наверное, бросила копать, если бы не Женя. Женя упорная, уж если что решит, то. Она даже обедать не стала, схватила кусок хлеба - и к яме.

- Скоро, - говорит бабушке, - первобытный слой покажется.

А когда яма сделалась Жене по шею, мы отыскали на дне ямы колокольчик.

- Зачем первобытному человеку колокольчик? - спрашивает Женя.

А я говорю:

- Этот колокольчик первобытный человек динозавру на шею надевал.

А что, ходят же по полю коровы. И колокольчиками звенят.

Мы с Женей посмеялись немного, а потом в дом пошли, потому что устали очень. А яму еловыми ветками прикрыли.

А вечером к нам папа приехал.

- Откуда у нас в саду западня для мамонта? - спрашивает. - Надо в эту западню что-нибудь посадить. Пока в неё не упал кто-нибудь.

Бабушка очень обрадовалась и говорит:

- Мне как раз саженец яблони обещали. Хорошего сорта «Штрифель».

И теперь у нас на том самом месте яблоня растёт. Правда, яблок мы пока не видели, яблоня только на седьмой год их даёт, так бабушка говорит.

Поскорей бы прошли эти семь лет! Очень интересно, какого цвета яблоки будут. Всё же эта яблоня «на костях динозавра».

Папа до сих пор так её называет.

 

Когда моя сестра Женечка ходила в детский сад, её там очень любили. И вот однажды маме с папой позвонила заведующая детским садом и сказала:

- Вы всё-таки уговорите свою Женю. Почему она не хочет на новогоднем утреннике быть зайчиком? Мы все очень просим её быть зайчиком.

А Женя, как услышала, сразу плакать и кричать начала:

- Не буду зайчиком! Буду снежинкой!

- Ладно, - сказала мама, - если хочешь быть снежинкой, я сошью тебе белую юбочку и шапочку с кружевами.

На новогодний утренник пришло много народу. И все долго хлопали, чтобы утренник начался. И занавес раскрылся, и мы увидели зайчика. Зайчик сидел на пеньке и принимал от всего леса подарки. А потом пел песенку о зиме. А вокруг зайчика кружилось много снежинок и одной из них была наша Женечка.

- И от этой роли Женя отказалась? - спросила мама, когда увидела зайчика.

А папа ей ответил:

- Ты посмотри, как счастлива наша девочка.

 

У Шарика не одно, а сразу три имени. Потому что наше дачное товарищество, как и некоторые государства на карте, разделено на несколько частей. И эти части называются «ПОЛЕ», «ЛИПОВАЯ АЛЛЕЯ» и «ЗА РУЧЬЁМ».

Мы живём в поле, и Шарика у нас называют Шариком. А на Липовой аллее его кличут Дружком, а за ручьём - и вовсе Малышом.

Но на все эти имена Шарик откликается, даже на Малыша, хотя Шарик - совсем не маленькая собака. «Малыш, так Малыш», - думает, наверное, Шарик. И принимает угощенье из рук.

Деликатно и осторожно, чтобы не прихватить ничью руку.

Шарик, конечно, не единственный беспризорный пёс в посёлке, но других собак здесь по имени не называют. Собака и собака. А вот Шарика.

Во-первых, Шарик белого цвета. Мама говорит, что это просто невероятно для бездомного пса - быть белым, как облако.

Но Шарик такой. Всегда, даже когда грязно.

А во-вторых, Шарик умеет улыбаться.

Каждое утро он прибегает к нам на участок и улыбаясь глядит на маму, будто спрашивает:

- Ну, что у нас на сегодня?

И мама отвечает ему:

- Подожди, я ещё бельё не достирала. Вот достираю, тогда за земляникой пойдём. - И Шарик в ответ своим пушистым хвостом вежливо машет, мол, ладно, я подожду. И ложится в тень. И ждёт.

Когда мы идём по дороге, Шарик обязательно бежит впереди, время от времени лая. Лает он внушительно и только по делу. Мимо нас то машина проедет, то пастух со стадом пройдёт. И Шарик лает, предупреждает: «Проходите, проезжайте. А этих девочек и эту женщину не трогайте. Они со мной».

А когда мы возвращаемся, Шарик весело, но требовательно глядит на маму. Совсем как тот рабочий, что строил нам сарай. Он его построил, широко улыбнулся и сказал:

- Ты видела, хозяйка, я старался. Корми меня.

Так и Шарик. И мама быстро проходит в дом и скоро выносит ему большую дымящуюся миску с кашей.

Когда у нас появилась такса, мы поначалу думали, что чужой собаки она на участке не потерпит. Но Дуня сделала для Шарика исключение. Стоит нам увидеть из окна веранды, как Шарик неторопливой походочкой бежит от калитки к дому, и крикнуть: «Шарик!», - как Дуня с разбега распахивает дверь.

На крыльце они и здороваются с Шариком, «церемонно», как говорит мама, но «дипломатически вежливо».

Мы видим, как стареет Шарик. Каждый год, приезжая на дачу, мы замечаем, что он то на лапу прихрамывает, то улыбка у него без одного зуба.

Прошлой осенью мы хотели взять его с собой в Москву. Но потом вспомнили, что в дом Шарик не заходит никогда. А ещё мы вспомнили, как кто-то сказал о нём: «Собака, рождённая для счастья».

А какое счастье Шарику в Москве, где одни машины и дома в девять этажей?.. Как ему без этого поля, без этих дорожек, без этой сторожки?

И мы не взяли Шарика. А на следующее лето его в посёлке уже не было.

У Жени день рожденья в июле. Она вошла в калитку с большим воздушным шаром, который ей подарили соседи, а я поглядела в окна веранды и сказала маме: «Гляди, какой шарик!», - а Дуня вдруг залаяла радостно и дверь с разбега открыла. И нам стало тепло-тепло. И хорошо до слёз.