Во второй книжке нашей серии мы представляли Марину Яковлевну Бородицкую как известного детского поэта, но упоминали также и о том, что она - как это свойственно многим детским писателям - не менее замечательно переводит зарубежную поэзию, а также прозу; а ещё и пишет: лирику - для взрослых, а прозу - для детей. Книга М.Бородицкой «Телефонные сказки Маринды и Миранды» одно время просто была моей настольной книжкой, и когда мне хотелось подзарядиться оптимизмом и душевной весёлостью, я открывал её наугад и читал какую-нибудь сказку. Начать хотя бы с маленького предисловия, которое звучит так:

 

Давайте и мы послушаем эти истории. К тому же Марина Яковлевна рассказывает их чудным разговорным языком - свежим, сегодняшним, а в то же время аккуратным и по-настоящему литературным. Прямо позавидовать хочется и попросить внимательно к нему прислушаться. В конце концов, что важнее для детского писателя, чем родная речь?

 

Был ненастный осенний вечер. В заклеенные окна плескался дождь со снегом. Громыхал обитый жестью балкон.

- В нынешнем году, - сокрушался диктор на экране, - собрано всего только 80 миллионов тонн зерна! Это на целых 20 миллионов тонн меньше, чем прошлой осенью!

Миранда поскорей выключила телевизор. Сегодня была её очередь рассказывать. Ох, подумала она, кажется, сказка выйдет унылая...

В некотором царстве, в некотором... э-э... графстве жил-был - ну, естественно, граф. Богатый, знатный, ещё не старый, только ужасно одинокий.

И был этот граф большой мастер унывать. Встанет, бывало, с утра пораньше и давай унывать до самой ночи, разве что на завтрак прервётся, на обед да на ужин. Даже табличку велел повесить у входа: «Замок Уныллоу. Просьба не беспокоить.»

Он эти таблички сам сочинял. В ванной, например, такая висела:

 

 

Шума граф не переносил совершенно: шум его отвлекал. Стёкла в замке не дребезжали, балконы не громыхали, полы были устланы толстенными коврами, и по ним неслышно ступали вышколенные слуги. Вслух никто не разговаривал: все шелестели, как сухие листья.

Но однажды случилось вот что. Граф, как всегда, слонялся по комнатам, предаваясь любимому делу.

 

 

- бормотал он в рифму. И тут в дверь постучали.

Швейцар открыл - а там никого. Только на верхней ступеньке крыльца лежал аккуратно перевязанный свёрток.

- Младенца подкинули! - ужаснулся граф.

Но в свёртке оказался не младенец, а духовой музыкальный инструмент. Блестящий, странно изогнутый, весь в золотых клапанах и каких-то штучках. Сверху лежала записка:

 

 

Граф машинально поднёс инструмент ко рту и дунул в мундштук. Саксофон тихонько запел:

 

 

А что, неплохо получается, подумал граф и подул сильней. Звук осмелел и окреп.

 

 

- Эй, так не пойдёт, - спохватился граф. - При чем тут «весело», ты развивай тему уныния!

- А я что, не развиваю? - обиделся саксофон. - Сперва слушать научись. И убери ты эти ковры, они меня заглушают!

Граф скатал ковёр и попробовал ещё разок. И правда, выходило, что унывать вдвоём в ненастный вечер - это очень, очень весело.

- Ну, ничего, - пробормотал граф. - Завтра с утра попробую сыграть весёлую тему, и тогда посмотрим!

- А на окно вели приладить какую-нибудь жестянку, - распоряжался саксофон. - Пусть погромыхивает, для ритма. А спать я буду с тобой, на соседней подушке. И ещё...

- Хватит, хватит! - закричала Маринда. - А то у тебя саксофон к утру превратится в прекрасную принцессу. Спокойной ночи!

Миранда хихикнула и повесила трубку.

 

У старушки Лизаветы домашняя техника всегда работала исправно. А всё почему? Потому что у неё каждый прибор назывался по имени. Стиральная машина - Катей, пылесос - Шуриком, плита Электра - Эллочкой. Немецкий миксер, подаренный внуками, именовался уважительно: герр Теодор, а у холодильника была даже фамилия - товарищ Папанин.

Собирает Лизавета бельё в стирку, а сама приговаривает:

- Здравствуй, Катя-Катерина, ненаглядная моя! Время воду набирать да бельишко постирать. А ты, Эллочка-пострелочка, обожди, не горячись, далеко ещё до обеда-то...

Другие бабушки на лавочке жалуются, бывало: у кого утюг перегорел, у кого телевизор барахлит. Лизавета их поучает:

- Да как же это можно, чтоб без имечка! У нас в деревне, как сейчас помню, матушка всякую живность, даже курочку, по-своему назовёт, да со всякой потолкует на особицу. Скотина, она ведь ласку любит! Вот ужо поговорю я с твоим утюгом, как бишь его - Гарик, что ль?

И говорила. И представьте себе, помогало! Ну, не всегда, но часто. И вот так, потихоньку, помаленьку, утюги за пирогами... в общем, пошёл о Лизавете слух по всему микрорайону.

Будто бы она электротехнику «заговаривает», порчу с неё снимает, биополе восстанавливает и прочие глупости.

Потянулись просители: кто с вентилятором, кто с полотёром. Дальше - больше. Сосед Колька прибежал, продавец магазина «Канцтовары».

- Баб-Лиза, выручайте, «Жигули» мои не заводятся!

Тут Лизавета прямо обалдела. Руками на Кольку замахала:

- Не умею я с «жигулями»-то! Я ж тебе, милок, не автосервис!

Но уговорил-таки Колька, вытащил старушку на улицу. Села она в машину, ладошкой подперлась.

- Холодно, - говорит, - тебе, Ладушка? Холодно, касатушка? А ничего не поделаешь, ехать надоть. Хозяин на работу опаздыват...

И что вы думаете? Вот именно.

После этого случая Лизавете от автолюбителей проходу не стало. А однажды зазвонил у неё телефон.

- Елизавета Прокофьевна? - солидный такой мужской голос.

- У телефона генерал авиации Орлов. Мы сейчас испытываем новую модель истребителя...

- А её дома нету! - неожиданно для самой себя пискнула Лизавета. - Это с вами племянница ейная говорит. А она в деревню уехала... э-э, как его... биополе заряжать!

Выдернула старушка телефонный шнур из розетки и целую неделю из дому не выходила и дверь никому не открывала.

Спасибо товарищу Папанину, а то бы отощала совсем.

Но потом всё обошлось. Лизавета приглашение получила из Энергетического института и с тех пор каждую неделю читает у них там лекции. Её предмет называется «Хорошее отношение к электроприборам». Студенты в бабушке души не чают, сама она тоже довольна: и к пенсии прибавка неплохая, и поговорить есть с кем. А на работу её Колька возит, на «Жигулях».

 

В одном некрупном, но вполне самостоятельном королевстве жила-была принцесса. Красивая и образованная, только ужасно... впрочем, нет, не ужасно, а так, чуточку одинокая. Потому что у неё была большая, дружная семья: папа, мама, бабушка и дедушка с папиной стороны, и то же самое - с маминой.

У папы научилась принцесса ездить верхом и управлять государством. У мамы - шить на кукол, вышивать крестиком и гладью, лепить зверюшек из пластилина и жарить яичницу.

Бабушки с дедушками, которые вышли уже на пенсию и жили на дачах, научили её выращивать разные растения: с материнской стороны - пахучие цветы, с отцовской - полезные овощи.

Вот какая наша принцесса была образованная. А уж красавица! И что вы думаете, у неё от женихов отбоя не было? Ничего подобного. Подруги её, кто с веснушками, кто без всякого образования, - ну буквально все повыходили замуж! Иные даже по два раза. А к принцессе приедут женихи, поговорят с ней, поглядят, повздыхают - и в один голос:

- Это нам-с не по зубам-с! Нам бы чего попроще-с.

И удаляются, приседая и кланяясь. Думаете, не обидно?

Родители ради принцессы и турниры устраивали рыцарские, и викторины с подсказками, и просто дискотеки. Только всё напрасно! Понаедет молодёжь, натопчут, намусорят - казне убыток, а толку никакого.

И решила принцесса взять это дело в собственные руки. Размяла пластилин и села лепить принца. Не сразу, конечно, получилось то, что надо, ну да пластилин переделок не боится.

И вышел у неё принц - посмотреть приятно. Она ему и штанишки сшила с кружавчиками, и камзольчик гладью вышила.

Башмачки смастерила, в шляпу цветок воткнула настоящий и посадила готового принца в капустный кочан. Который тоже сама вырастила.

- Не почитать ли ему, пока не поздно, - думает, - чего-нибудь из папиных книжек про государство и право? А, ладно, обойдёмся, куда такому хорошенькому ещё и науки!

И пошла жарить глазунью из двух яиц. Глазунья у неё с первого раза изжарилась просто божественно: кружочки ровненькие, по краям корочка аппетитная, желтки посерёдке как солнышки, не жидкие, не твёрдые, а в самый раз. Ну, и аромат, конечно...

Наклонилась принцесса к принцу - теперь его только поцеловать осталось - глядит, а он уже и так ожил. Он всё-таки не железный был, а пластилиновый. Ожил, вырос, потянулся и говорит:

- Как вкусно пахнет! Дорогая, я ужасно проголодался. Ах да! Сударыня, не соблаговолите ли принять мою руку и сердце?

Принцесса соблаговолила. А поскольку сделан был принц, что называется, с душой, то и зажили они - душа в душу.

 

Правой рукой Маринда мешала суп. Грибной, из пакетика.

Такие супы надо мешать и мешать, а то убегут, как молоко, и плиту не отмоешь.

В левой она держала список, составленный сыновьями:

 

 

Далее в списке значились ручки, карандаши, обложки для учебников, альбомы, калькуляторы, настоящая взрослая готовальня и пенал («красивый, только не с цветочками!»).

Все это надлежало купить завтра. А надо бы ещё в июне, с досадой подумала Маринда: накануне учебного года в «Канцтоварах» не протолкнёшься. Потом она прикинула, сколько денег уйдёт на покупки, мысленно урезала заказанное количество наполовину, и ей захотелось плакать.

Но Маринда была не плакса! К тому же от слёз мог пересолиться суп и дети сделали бы ей замечание. Она вытерла нос рукавом, зажмурилась покрепче и представила, что сама собирается в школу. Чистые глянцевые тетрадки, деревянный лаковый пенал с тугой выдвижной крышкой... Все эти чудесные вещи продавались тогда в магазинчике под названием «Писчебумажные товары».

И вдруг у неё в голове заплясали слова, замелькали картинки. Она ловко отставила с конфорки убегающий суп и бросилась к телефону.

- На меня СТИХ НАПАЛ! - крикнула она в трубку. - Вот, слушай!

 

 

Странное было настроение в тот вечер у Миранды. Щёки у неё пылали, глаза и зубы блестели, ноздри как-то залихватски растопыривались. Маринда всего этого не видела, но прекрасно чувствовала: по голосу, да и по самой сказке...

В одном несуразном королевстве жила-была принцесса. Некрасивая, потому что злая, а может, наоборот.

И было в этом королевстве всё так неприглядно, неприбрано, что даже солнце от него нос воротило и поэтому там всё время шёл дождь.

Судите сами. Встанет принцесса поутру, часиков этак в одиннадцать. Умываться ей неохота - всё равно кругом сырость, причёсываться незачем - всё равно волосы немытые, постель застилать смысла нет, всё равно расстилать придётся, а уж зубы чистить и вовсе ни к чему: чего их чистить, если ты никогда не улыбаешься.

Выйдет принцесса на крыльцо, попадётся ей на глаза ктонибудь из придворных. Она сразу:

- Ты чего тут шляешься?

- Да я так, ваше высочество... подышать вышел.

- Лоботрясы вы все! Нет бы делом заняться, тучи разогнать!

Попадётся кто-нибудь ещё, она опять:

- Чего без дела слоняешься?

- А я, ваш-высочество, тучки вот разгоняю, веничком.

- Дурака валяешь? Марш на кухню картошку чистить!

И так со всеми. Даже король с королевой не выдержали, купили садовый участок за сто километров от дворца и поселились там в развалюхе без всяких удобств. Лишь бы от принцессы подальше.

Впрочем, было у неё одно любимое существо: мотоцикл. Настоящий Харлей Дэвидсон. Принцесса его и мыла, и чистила, и смазывала, а уж гоняла на нём по лужам так, что прохожие шарахались.

И вдруг, в один ненастный день мотоцикл заартачился. Встал - и ни с места. Лучшие механики проверяли: всё у него в порядке, а ехать не желает.

Принцесса ходит мрачнее тучи, механиков поувольняла, всех слуг придирками извела.

И вспомнил тут один молодой подмастерье, что слыхал он от дедушки, будто живёт в некотором далёком государстве старушка по имени Лизавета.

- Эй, так нечестно! - завопила Маринда. - Руки прочь от Лизаветы, она из моей сказки!

- А тебе жалко, да? Вон, Пушкин Гоголю целый сюжет подарил, не пожмотничал. А я поиграю и отдам. Хочешь, возьми пока моего заморского султана.

- Это с гаремом, что ли? Ну, ты даёшь! Так они у нас все перепутаются.

- И пускай. У меня сегодня вообще такое настроение - будь что будет! Слушай дальше и не перебивай.

Послали за Лизаветой. Вызвали её из Энергетического института, прямо с лекции, и самолётом доставили во дворец.

Глянула старушка на мотоцикл, потом на принцессу, и головой покачала.

- И не совестно тебе, девонька? Да как это он тебя до сих пор не сбросил, как он тебя близко-то подпускает, вот ведь чудеса! У нас, помню, в деревне бабка Чумазиха была, так её неумытую чуть корова не затоптала. Разве ж можно к машине да в таком виде! Верно я говорю, Харлампий свет Давыдович?

Мотоцикл заурчал и уткнулся в Лизаветины колени.

- Ступай приберись, - велела она принцессе, - тогда и потолкуем.

Но когда принцесса вновь появилась на крыльце - щёки розовые, зубы почти белые, волосы пушистым хвостиком - то и толковать стало не о чем.

Проводила она старушку до самолёта, поцеловала её на прощание, а тут и дождь перестал.

Оседлала принцесса свой мотоцикл. Глянула на себя в зеркальце заднего вида: рубашечка свежая, джинсы в обтяжку, и сама ничего, жить можно.

Застегнула шлем, и умчались они в даль светлую.