УЧИТЕЛЬ
Осмаев Хасмагомет Хасанович. Директор школы № 3 Ачхой-Мартана. Историк. Закончил Грозненский университет.
Это он в сентябре 1995 года сказал про свое село: «Прямых артиллерийских попаданий не было, но война сделала свое дело».
Как историк Хасмагомет утверждает однозначно:
— Войну надо закончить. О победе в таких войнах речи быть не может. Что такое победа или поражение в сравнении с гибелью нации?
Учитель был среди тех, кто приветствовал суверенитет Чечни.
— Когда взметнулся наш флаг и зазвучал гимн, я почувствовал что-то сродни зову могучих предков, как сказал бы Лермонтов. Да, я плакал. Но на этом же представительном собрании моя эйфория по поводу независимости закончилась, и вот почему: вторым или третьим взял слово вице-премьер и зачитал грязную анонимку про Россию.
— Почему анонимку?
— Скажите, такой текст может иметь имя? И тогда я понял, что суверенизация сопровождается еще каким-то процессом. Тайным. Нам не известным. Помню и генерала Дудаева той поры. Мятежный генерал был задумчив и тих. Он был тогда гостем всего-навсего. Сидел ряду в тринадцатом, кажется...
- Что же делать?
— Все что угодно, но войну надо закончить. Как вы думаете, могу я говорить на чеченском языке о том, о чем мы сейчас с нами говорим? Нет! И знаете, почему? Многих понятий просто нет в нашем языке. Он не развивается. Или плохо развивается. Разве это не трагедия?
...Наконец-то я имею возможность посмотреть не только на чеченскую тему изнутри, но и на то, как она больно отзывается в чеченце, будучи преломленной через кривое зеркало российского общественного сознания. Кто бы мог подумать, что позиции Жириновского и Солженицына для чеченца-интеллигента сближены.
— Иногда мне кажется, что Жириновского и Солженицына одна мать родила. Послушайте, как Солженицын защищает наше право на независимость: «Пусть чеченцы пасут там свой скот в горах». Вот позиция просвещенного россиянина...
Отсюда, из Ачхой-Мартана, отчетливо видны все наши грехи перед чеченским народом, видна наша неспособность (или нежелание?) выйти на диалог с такими чеченцами, как Хасмагомет или сестры Умаровы. Да что греха таить: а я до Грозного что-нибудь знала о чеченской интеллигенции?
В первые дни войны учитель поймал себя на том, что не может слушать ни русскую речь, ни русскую песню:
— Я понял, как это опасно, и начал борьбу с собой. А те, кто не понял? Кто потерял отца, мать, сестру, сына?
Если взглянуть на войну с позиции детей, то она только начинается.
Одна учительница начальных классов в Ачхой-Мартане рассказала мне странную историю:
— Понимаешь, когда я собрала своих учеников, то поразилась, что многие ничего не помнили о войне. Ты слышишь: они не помнят ни бомбежек, ни стрельбы, ни паники, ни метаний с отъездом — ведь все это было. Одна часть детей вспоминает об этом смутно, как будто события были несколько лет тому назад, другие — совсем ничего не помнят. Стерлась и информация, и эмоция. Я даже обрадовалась сначала: о-о! какие защитные механизмы у психики! А потом за голову схватилась: те, кто ничего не помнит, не усваивают новую информацию вообще. Я думала — может, перерыв в учебе... Оказалось, нет! Что-то в детском организме случилось такое, что он не впускает в себя новое. Надолго ли это? Такое впечатление, что они в сомнамбулическом сне.
Учитель Хасмагомет убежден: дети больны все.
Пока я изучаю схемы знакомых мне ОКСМ, БТР, БМ, ДМП, «Града-40», директор разливает чай и на мои расспросы о моих возможных передвижениях односложно отвечает: «Село блокировано полностью», «Дороги на Бамут нет», «В Самашки автобусы не ходят», «Здесь идут контактные боевые действия»... Из коридора, где работают российские малярши, доносятся русские песни. Директор Хасмагомет Хасанович улыбается.
