И ВОТ ОН, ГРОЗНЫЙ!
Одна примечательность Грозного: город взорван. Улицы не убираются. Иногда можно увидеть в развалинах многоэтажного дома двух или трех человек. На какой-нибудь перемычке пятого или шестого этажа стоят мужчина и женщина, странно замерев посреди гула кипящего города, который не хочет умирать и в перерывах между перестрелками начинает судорожно жить.
Однажды я видела, как молодая супружеская пара пробиралась по руинам на место того, что называлось их квартирой, их домом. Они зависли на немыслимой высоте. И застыли. Их не надо ни о чем спрашивать. В этом полубезумии такое отчаяние и такая ярость, что не приведи господи! Так вот, перешагивая через мусор и грязь войны, идут женщины, повязанные яркими цветными платками (существуют тысячи способов повязывать голову косынкой). Идут в самых лучших своих платьях, если они сохранились. В отличие от грузинок, которые в такой ситуации ходили бы в черном, горянки демонстративно разноцветны. В этом гордость несломленного народа и, как я поняла, молчаливый вызов.
Чеченка держит месячного ребенка на руках и на мой вопрос, мальчик это или девочка, с нескрываемым подтекстом отвечает:
— Конечно, мальчик. В нашем роддоме рождаются одни мальчики.
Я уже научилась вести эти «восточные» беседы, когда самое главное и больное не выражается прямо в тексте, но незримо присутствует как контекст всего разговора. Этот контекст меняет смысл любого слова, целой фразы. Горе, если тебе изменяет слух. Если ты не слышишь, о чем с тобой говорит собеседник, ведя якобы нейтральный диалог. Позже ты пожалеешь об этом. Чечня очень многому учит, в том числе и этому — услышать боль другого, постичь неистребимую жажду народа жить по своей стати, и никакой другой.
Вместе с тем существует одна особенность в поведении вайнахов (особенность ли это изначальной психологии, печать ли исторического развития), которая бросается в глаза.
Чеченец и ингуш всегда держат другого в поле своего внимания, независимо от того, пересеклись ваши пути или нет. Он уверен, что рано или поздно дорожки могут сойтись. Стоит бросить фразу в автобусе: «Мне нужно во Владикавказ», — жди, что услышавший обязательно будет держать про себя твое желание. Он помнит про него — вот в чем дело. Мужчина выходит из автобуса, а потом, вернувшись, горько сетует: «Владикавказ, Владикавказ... Что за шуточки... Ни в какой Владикавказ таксист не едет». Оказалось, что, увидев таксиста, наш пассажир покинул автобус, чтобы задержать для меня такси. «Так вы из-за меня выходили?» — все еще неуверенно спрашиваю я. «Но ведь вам надо было во Владикавказ или нет?» Да, конечно, надо!
Однажды в Назрани на автовокзале меня разыскивала толпа. Я интересовалась автобусом на Грозный. Подошел левый «уазик». Раньше расписания. Люди кинулись искать русскую, которой надо срочно в Грозный. Отыскали в станционной забегаловке, где я дерзнула вступить в глупейшую дискуссию о Коране с будущим имамом. Молодым человеком из слепцовской духовной академии, проявившим завидное терпение к заблудшей овце.
Только однажды, всего однажды, кинувшись к такси с криком «Куда?», я услышала от молодых людей: «В Буденновск!»
Наступило молчание. Я сжалась. Молодые люди скрылись во тьме. И мне показалось, что они сами испугались произнесенного вслух.
...Еще был случай на Минутке, той самой Минутке, где подорвался генерал Романов, так успешно ведший переговоры с Масхадовым. Я ехала впервые в район автовокзала через изуродованный центр. Телевидение постоянно показывает разрушенный дудаевский дворец. Но целые кварталы разрушенных мирных домов... Это тоже «стратегически важный объект»? Посмотрите на эти дома глазами чеченского ребенка, изучающего арифметику через операцию сложения всех, кто лишился дома в его девятиэтажке. Волосы подымаются дыбом, когда второклассник загибает пальцы: «...Четыре квартиры на одном этаже — это человек двадцать... плюс собаки и кошки... плюс соседний подъезд... плюс соседний дом... плюс дом дедушки в Шали...»
Мы уже проехали здание гостиницы «Кавказ», стоящее в белом саване турецкой строительной организации. Ощущение мертвенности не только не убавилось, а странным образом подчеркнулось. Когда подъезжаешь к Минутке, счет победоносной грачевской армии достигает немыслимых пределов.
Вот в этот самый момент молодой человек на глазах у всего автобуса, заполненного только чеченцами, как-то театрально лихо спросил меня: «Ну что же вы, мадам, вовремя не даете опохмелиться своему президенту?»
Автобус напрягся. В моих глазах было столько стыда, боли и вины, что я как-то вяло парировала: «Я бы подала, если бы от меня это зависело...» Чеченец быстро смягчился и виновато перевел разговор на Москву и замечательных москвичей, которые почему-то не сумели остановить войну.
...Нигде ни разу на дорогах Чечни я не встретила ненависти, злобы к себе. Учительнице из России, проводящей свой отпуск в «горячих точках».
