АПТЕКАРЬ
Жара нестерпимая. Ищу тень. Жду Измайлова, ведущего переговоры с военными. Молодой человек с улицы крикнул:
«Заходите в аптеку! Там есть стул. Отдохните».
Потом он сам вошел в аптеку. Оказался ее хозяином. Два с лишним часа я провела в разговорах с врачом, получившим в тот день радостное известие — его приняли в ординатуру.
Аптека частная. Заикнулась о каком-то лекарстве, и Шамиль (так зовут врача) стал записывать в книгу то, чего у него под рукой не случилось. Рассказал о трудностях частного предпринимательства. Узнала, кому сколько Шамиль должен дать, чтобы иметь свое дело и помогать людям. Это настоящий бич. Нет, не нравится молодому врачу новая жизнь. Он не за коммунистов, упаси Аллах! Но ведь способности сопоставлять явления жизни у него никто не отнимал и отнять не может.
— Раньше достаточно было знаний и желания учиться. Сейчас — достаточно только денег. Как же так? Пусть они живут в своих хоромах и отдыхают на Гавайях. Я ничего не имею против. Пусть они оставят нам образование. Неужели в основу дружбы могут лечь деньги?
Он еще ни разу не выезжал из Дагестана. Хочет прежде всего увидеть свою столицу. Побывавшие там молодые люди в красках описали Шамилю, как их шмонают, как оскорбляют, как останавливают на улице, потому что «рылом не вышел».
— Мы Россия, когда у нас сплошная безработица. Мы Россия, когда у нас самая низкая заработная плата. Мы Россия, когда на нас валятся все беды южной границы. Но мы никто, когда попадаем в столицу.
Впрочем, друзья уже применили к Шамилю «лужковский принцип» определения национальности. Шамиль может быть спокоен. За лицо кавказской национальности его не примут.
...Измайлова он узнал сразу и заволновался. Искал, что подарить. Шамиль огорчился, узнав, что у нас нет времени на Гуниб и Хунзак. Места, связанные с Шамилем и Хаджи-Муратом. Он оставил свой адрес, надеясь на встречу.
...Я люблю возвращаться к одним и тем же людям в «горячих точках», чего бы мне это ни стоило.
— Ты думала о нас весь год? — спросили сестры Умаровы из Самашек, когда я перешагнула порог их разгромленного дома после третьего штурма села. Этот вопрос сразу отделяет журналистское любопытство от подлинной человеческой приязни.
Ты входишь в круг семьи. Входишь надолго.
...На рабочем месте Шамиля лежат две книги — «Избранное» Лермонтова и «Овод» Войнич. Лермонтовский текст раскрыт. Шамиль пересказал мне «Овода» так, будто он единственный на свете прочитал эту книгу. Уловив интонацию пересказа, я спросила:
— Готовишься к борьбе?
Он ответил не сразу:
— Знаете, против кого я буду воевать? Против того, кто начнет войну. Войны быть не должно.
У Лермонтова он тщательно выискивал строки о родном Дагестане. Передал мне книгу, и я сразу нашла гениальный лермонтовский «Сон». Вспомнила, при каких обстоятельствах его читала последний раз со своими учениками.
...В заложники взяли новосибирских милиционеров. Мы долго думали в классе, чем можем помочь. Послали телеграмму Масхадову и во «Взгляд»:
«Предлагаем обменять новосибирских милиционеров на наши сочинения по "Хаджи-Мурату"». Никто не откликнулся. Сочли за бред? Но я и сейчас считаю, что отношение к войне на Кавказе, с которой взрослели мои ученики, — величайший капитал в мире. В нем наше человеческое достоинство. Наша независимость от власти и корысти. Наша самость.
Так вот: в аптеке я и Шамиль. Запах лекарств, усиленный зноем. Кто-то входит за лекарством и приостанавливает свой шаг. Никто меня не перебивает. Читаю, будто первый раз в жизни.
«В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я...»
Дохожу до последней строчки. Выдержав паузу, Шамиль начинает снова:
«В полдневный жар в долине Дагестана...»
