АНГЕЛ ЕСТЬ!
Лену Мещерякову из Грозного, дочку русской женщины и чеченца, похитили, когда ей было три года. В шесть утра через забор перелезли люди в масках. Первой бандитам попалась бабушка Лены Анна Васильевна. Ее ударили наотмашь. Она замертво упала на землю. Связали дочь и забрали внучку. Анна Васильевна пролежала без сознания до вечера.
- Открыла глаза и чувствую, что жива. Но двинуться не могу. Попросила соседей принести бодягу. Смешали с растительным маслом. Вот этим и натерлась. Этим и спаслась. А дочь уже решила, что в одночасье осталась сиротой. Ни матери, ни дочери.
Таня, мать Лены, работала в детском саду. В Грозном. Муж умер. Всю войну сберегали детский сад, как могли. Каждую игрушечку вымыли, высушили. Все думали, вот война кончится, и детки наши придут, — говорит Анна Васильевна. И все улыбается, улыбается. А как не улыбаться, если внучка спасена.
Спрашиваю у Тани, как она работала с чужими детьми, зная, что своя в плену?
— А как?! Дети-то ни при чем. Они неповинные.
«Малик ду!» С детьми на землю приходят ангелы. Ангела держали в подвале восемь месяцев. Переговоры с родителями вела русская женщина. Цифры выкупа астрономические.
Я провела с Леной час в станице Прохладная, куда переехала семья Мещеряковых.
Смотреть Лене в глаза невыносимо. Потому что стыдно. Стыдно за всех и вся. За отечество, развязавшее войну, за тех, кто похитил малышку, за тех, кто допустил подобное, за себя лично, ведь ничего не сделала для освобождения. Стыдно перед бабушкой и матерью Лены. Все внутренние неудобства Анна Васильевна с дочерью снимают сразу. Счастьем, что дочка жива. Любовью к девочке и всем, кто помог.
...Во дворе полно игрушек, к которым Лена равнодушна. Механически теребит ленту, которой перевязан букет. Меня повела в дом и остановилась перед столиком с лекарствами. Я засуетилась: «Ах, вот они, бабушкины лекарства». Она посмотрела на меня недетскими глазами и строго произнесла: «Это мои!» Фраза досталась ей с немалым трудом. Взяла бутылку с настойкой и прижала к груди. К лакомствам интереса не проявляет. Адекватной реакции на происходящее хватает минут на пять. Потом словно шторки опускаются на глаза, и Лены с тобой нет. Ушла в глубь ада своего. Эти уходы даже взрослому вынести невозможно.
Большого скопления людей не выносит. Тут же впадает в транс. Вышли со двора на улицу. Наша открытая машина вызвала в ней страх.
Из соседнего дома выбежал ровесник Лены - Андрей. Ему тоже четыре года. Сразу видна пропасть, разделяющая двух детей. Такие глаза, как у Лены, я видела у многих детей в «горячих точках». В них уже нет того, что отличает ребенка от взрослого. В них нет беспечности. Той самой беспечности, без которой трудно взрослеть. Беспечность как отражение детской защищенности. Защищенности взрослыми. Интересно, во что обходится ребенку дискредитация взрослых?
Ночами Лена часто просыпается и рукой нащупывает мать.
Вместо слов иногда раздается странный рык: не то это непроговоренное слово, не то какая-то диффузная (нерасчлененная) реакция на окружающее.
Попытки отвлечь ребенка кошкой, собакой ни к чему не приводят. Рыжего котенка с соседнего двора Лена не решилась взять в руки. Собственная неприрученность не может породить потребность приручить другое существо. Когда появляются люди, интервалы между уходом в себя и возвращением становятся короче.
Понимаем ли мы, каков замес детства?
Интересно, что нас может остановить и заставить задуматься над тем, что происходит с нами, у кого нет ни денег, ни телохранителей?
