ПУТЬ ДОМОЙ
И дернул же меня черт из Нагорного Карабаха ехать в Тбилиси через Кировакан. Ровно в полночь автобус остановился около здания с выбитыми стеклами, незакрывающимися дверями. Это — вокзал. В помещении, продуваемом насквозь, одиноко торчали две-три фигуры — не то тени, не то люди. Впервые за всю мою длинную дорогу стало не то что страшно, а как-то жутко. Жутко от мысли: неужели в моем возрасте, на мои жалкие гроши только так и можно проводить свой отпуск — одной «горячей точки» до другой? Кто и что меня остановит?
Холод пронизывал не по-осеннему. Наконец читаю: «Комната длительного отдыха». Дверь открывает дежурная. Ее зовут Гоар. Я «рифмую»: Гаспарян (интересно, где сейчас эта певица, жива ли?). «Хочешь кофе?» — широко улыбаясь, спрашивает Гоар еще не зная, кто я и откуда. В маленькой комнатке-дежурке спит мальчик лет пяти, Армен. Мы «рифмуем» вместе: Джигарханян. У стола — молодая женщина. Красивая, с печальными глазами. Зоя — дочь Гоар. Мать продолжает игру. «Да, Зоя. Космодемьянская?» Я знаю потаенный смысл этих игр на дорогах войны. Это и не игры вовсе. Это одна из форм сообщения друг другу ВЕСТИ: «Мы знаем и любим друг друга. Мы когда-то были вместе... Целой страной... Не может быть, чтобы мы не помнили друг друга». Зоя живет в приграничном районе. Там до сих пор обстреливают. Сюда приехала к врачу. «Знаешь, все болит». Это слышишь всюду. Повернуться негде. Но я уже знаю, ПОЧЕМ армянское долготерпение. «Иди ложись. Извини, света нет. Нет воды. Туалета тоже нет». — «Но ведь мужской работает? Я сама видела!» — это я взрываюсь. «Да, он не работает, когда там мужчина. И работает, когда там мужчины нет. Поняла?»
Я поняла все.
В комнате настежь открыто окно. В темноте наваливаю на себя груду грязного тряпья и обнаруживаю такую же кучу рядом.
Часа в два ночи куча зашевелилась: «Елиин какой месяц выбирают?» О господи! «Кажется, в декабре», — выпаливаю я, перепутав с другими выборами. Через полчаса из кучи доносится: «А наш Петросян, какой месяц будет?» Не знаю, господи! Да какое нам дело, дорогая Ася из Алавердского района, какое дело нам до них всех? При любой власти ты, библиотекарь, будешь ездить в Кировакан продавать мацони, надеясь получить лишние пятьсот рублей. Я буду так же скитаться по «комнатам длительного отдыха» без воды, туалета и света.
Раннее утро. Еще темно. «Тебе нравится твоя работа?» — спрашивает Ася. «А что плохого?» — «Сегодня Армения, завтра Грузия... Так можно?» — «Я умру, Ася, если закроют границы. Я умру, если это не будет можно». — «Тебе есть сорок?» — вот на этом радостном вопросе, пока не рассвело, я расстанусь с тобой, Ася.
Прости, что я закрыла окно, не заметив банок с мацони. Во мне — Гоар и Зоя с Арменом. Во мне — Ася. Во мне Кировакан, перевитый проводами, по которым идет «левый» свет. Во мне все, кто встретились на дорогах.