О ТЕХ, КТО НИЧЕГО НЕ ЗАБЫЛ

  6 сентября, в День независимости, они пришли в свои классы и шепотом сказали друг другу и своим учителям: «С праздником!» В этот день они писали сочинения и размышляли над своей судьбой и судьбой своей родины. А их родина — Чечня!
  Они — дети Чечни.
  Когда я попросила чеченских подростков написать моим ученикам о войне, это их очень удивило: «Неужели кого-то может занимать мое горе и мое страдание? Ведь мы оказались одни».
  Ощущение общего сиротства необычайно сильно у чеченского ребенка.
  У взрослых реакция прямо противоположная: продолжает действовать синдром обшей страны.
  Взрослому кажется, что его собрат в Москве или в Сибири просто не знает, что здесь происходит. «Или знает?» Я так и слышу голос своей новой подруги ингушки Тамарочки Гурчиевой, приютившей меня в своей мазанке на окраине Грозного. Все дни в Грозном я прожила у Тамары, с которой свела меня судьба еще в Назрани. О Тамаре как-нибудь отдельно, но главное ощущение — взрослый чеченец и ингуш еще хотят выговориться. Иллюзия, что мы еще как-то связаны друг с другом, пусть едва, но теплится. Таких иллюзий в детских сочинениях нет.
  «26 ноября войска вошли в Грозный. Это было страшно. Мы уехали в Гойты. Там жили у бабушки. Когда в России поднимали бокалы и выпивали, мы в это время сидели в подвесе и молили Бога, чтобы закончилась война. В село Гойты тоже вошли войска. Мы поехали в Хасав-Юрт. Кругом стояли танки, на постах нас не пропускали, требовали документы. Мы ехали день и ночь. В грязь и холод. По дороге сломалась машина. Мы доехали до Хасав-Юрта. Там тоже было слышно, как свистели пули. Много людей погибло. Пролилась кровь. У моей мамы есть сестра младшая. Ее зовут Элина. У нее двое детей. Муж пошел искать своего отца. Отца нашли мертвым, а мужа тети Элины ищут уже восьмой день. Зовут его Задлан» (М. Э.),
  Сочинения пишутся как послания. В надежде, что кто-то прочтет. Красным фломастером выделяются строки, требующие немедленной реакции.
  «31 декабря мы остались дома. У нас не было машины. В час ночи начали бомбить город. На нашу улицу попали две ракеты. Разрушено несколько домов. Ранило мою мать. Мы везде искали машину, чтобы маму увезти в больницу. С тех пор я ненавижу русских солдат и их пьяные морды. Грачев хотел справить свой день рождения, и у него ничего не получилось. Он унес трупы своих солдат» (Хаджимуратов Али, 1983 года рождения).
  «Война принесла мне несчастье. Из-за войны я потерял трех дорогих мне людей. Война эта нужна была дудаеву и ельцину... ельцин получит большую отдачу» (Ибрагимов Зелимхан. Орфография автора сохранена).
  «Война мне принесла столько бед, что я их не смогу забыть до смерти. На этой войне я чуть не стала сиротой» (Сагаипова Людмила).
  «Всю войну я пробыла в городе. Сидела в подвале. Там невозможно было спать. Пули свистели даже над подвалом. Меня перевезли к бабушке под конец войны, но и к ней попал снаряд» (Маврийская Виктория).
  «Никогда не забуду одной из жертв бомбежки в Шали. Маленькая девочка лет двух играла на дороге около своего дома. Прилетел самолет, и ее не стало. В полном смысле этого слова. Вместо ребенка захоронили ее платье» (Дудаева).
  «Мы были беженцами в Мискер-Юрт. Жили с бабушкой и дедушкой. Дедушка собрался в Грозный, и, сколько мы его ни отговаривали, он ушел домой пешком. Больше мы его не видели. Через месяц, мы приехали в Грозный. Дедушки там не было. Прошло пять месяцев. Мы отчаялись его увидеть.
Февраль 1995 года — самый горький час. Потерялся мой люби- мый дедушка. Отец моей матери» (Мизаева Элиза).
«Все началось 26 ноября 1994 года. Только 16 декабря мы выбрались из города. Но и в село прилетели самолеты. Две женщины умерли от разрыва сердца. Нас увезли в Новые Атаги. Там было еще хуже. Мы уехали в Шатой. Где-то месяц было спокойно, хотя взрывы не прекращались. Вернулись в Грозный. Смотреть на город было страшно. Потом привыкли» (Дудаев Саламбек).
  Кровь стынет в жилах, когда читаешь эти строки. Сочинения написаны по-русски. Красивым почерком. Почти без ошибок. Первое, что поразило меня, — это отсутствие имени генерала Дудаева. Если оно и появляется в сочинениях, то только в связке с именем Ельцина, Грачева. Иногда в такой интонации: «Чем мы провинились перед Ельциным, Дудаевым и Грачевым?»
  Чаще всех цитируется Лермонтов. Любимые строки: «Как сладкую песню отчизны моей, люблю я Кавказ».
  Самое страшное разрушение войны — потеря веры в людей. Это я наблюдала в Южной Осетии, Абхазии, Ингушетии, Шуше.
  «Эта война открыла мне глаза на жизнь. Я поняла, какие бывают люди. Мне стало трудно жить» (Джантемирова Элина).
  Вектор детских сочинений резко двоится. В одних — желание освободиться от кошмара. В других — отомстить. Ведущий мотив один: это забыть нельзя.
  Ей всего-навсего десять лет. Девочке, написавшей взрослые строки: «Все, что казалось мелочью раньше, увиделось крупным планом. В круг моей жизни перешло то, чего я не должна была бы тать».
  Но странное дело — чем больше читаешь детские откровения, чем страшнее картина открывшейся ребенку правды жизни, чем стыднее тебе, русскому, эта правда, тем мощнее сила жизни этих заболевших на войне детей. Сила сопротивления ужасу, организованному старшим братом. В сочинениях вдруг ни с того ни с сего попадались строчки из той далекой войны, пережитой их дедами. Строки вроде «ах, война, что ты, подлая, сделала» сцеплялись с образом российского танка, российского солдата. Эти жуткие сцепления взрывают первичный текст, откуда были строки, и с необычайной силой наступает физическое ощущение бессмысленности, жестокости и глупости затеянной войны.
Магомет Тапаев, ученик восьмого «В» класса, был в подвале, когда начались ракетно-бомбовые удары. Авиабомба пробила подвал. Мальчика завалило стеной. Отец вышел из подвала и понял, что сын в завале. Смешно и глупо пытались друг друга поддержать. «Потом отец взял инструменты и начал разгребать кирпичи. Меня выгребли. С тех пор я ненавижу русских солдат. Аллах акбар!» Вы можете что-нибудь сказать этому мальчику? Я — ничего!
  Был в восьмом классе один ученик, сдавший сочинение не учительнице, а мне. С последней парты он прямо пошел ко мне и протянул листок. Во весь лист — боевик и подпись, какую я встречала на стенах домов: «Аллах над нами! Победа за нами! Россия под нами! Аллах акбар!» Сейчас — здесь, на этом листке, в эту минуту — лозунг утратил свою анонимность и обрел силу внутренней речи, вот в чем весь ужас.
  Это была речь конкретного мальчика. Теперь он так мыслил. Сосед по парте пишет в моей тетради «Аллах акбар!», а потом добавляет: «Аллах акбар всиму миру». Смотрит на меня и красным карандашом подчеркивает слово «всиму».
  Несмотря на прямые слова о мести, я дерзаю помыслить: может быть, именно эти дети никогда не будут воевать.
  Одна из сестер Умаровых, глядя на шестилетнего чеченца, целящегося в мишень, сказала: «Эти добьются независимости».
  — Мама, мама, выходи замуж!
  — За кого?
  — За Шамиля.
  — Какого?
  — Басаева,
  — Зачем?..
  — А мне гратомет нужен.
  — Зачем?
 — Российцев бить...
  Ребенку шесть лет.