МАЛИК ДУ! - АНГЕЛ ЕСТЬ!
(ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ)
О Аллах! Ради рожденного и не знающего языка, ради прикованных к постели старых наших людей, ради животных и птиц, не знающих языка нашей республики, остановите войну.
Байдуева Фатима
О Аллах! Наши глаза плачут уже два года... Неужели не хватает слез, крови наших матерей, сестер, братьев и самых близких людей на свете?
Арсаликова Хеда
О Аллах! О люди, помогите! Мы два года не можем смотреть на красный цвет. Дайте нам разрешение жить своими силами и нормально закончить школу.
Бекаева Хеда
Пожалуйста, уберите войну. Мы любим нашу Родину.
Фатима
Это мольба. Это молитва. Они писали при мне, маленькие дети школы Ачхой-Мартана. Их учительницу зовут Раиса Вахаевна Гайраханова.
Когда я спросила, какой это класс — первый или второй, она сказала: «Это невинные создания». Я уже знала, как это звучит по-чеченски: «малик ду» — ангел есть!
Да, есть ангел, но нет жизни.
Это ни с чем не сравнимая миссия — просить детей написать о том, что было. Мой первый опыт 1995 года во взорванном Грозном убедил, что дети мудрее взрослых, что процесс письма есть не изживание того, что было, а попытка найти собеседника, способного понять тебя. Но каждый раз войти в класс — это пытка. Получить свидетельства на месте неутихающего горя — задача не из легких. Можешь нарваться на что угодно. И тот, кто это «что угодно» организует, будет прав. В этом все дело.
Был только один случай, в девятом классе, когда юноша попросил разрешения написать сочинение дома. На следующий день он принес трактат, в котором с голоса взрослого рассказывалось о вероломстве России и русских. Он передал это сочинение завучу школы, русской женщине, и ждал ее реакции. Она сказала, что вполне понимает настроение семьи, и это хорошо, что мальчик писал вместе с папой. Но можно писать и иначе, сказала она. Можно сделать попытку самому понять.
Я спросила своего друга Хасмагомета, директора школы: есть ли у него ощущение, что Чечня на этот исторический раз победила? Он сказал, что я неправильно сформулировала вопрос.
Речь не может идти о победе Чечни над Россией:
— Просто на этот раз Россия не победила чеченцев.
Я задавала этот вопрос многим в Чечне, взрослым и детям, боевикам и мирным жителям. Клянусь, ни один чеченец мне не сказал, что Чечня победила Россию. Иногда человек уходил от ответа, загородившись риторическим вопросом: «Что такое Чечня и что такое Россия?» — и давал мне понять, что я задала глупый вопрос. В другой раз человек сокрушенно покачал головой:
— О какой победе может идти речь, если такие потери с обеих сторон?
Так что если в тех сочинениях, о которых я расскажу, вы встретите попытку выяснить, кто кого победил, — это реакция на наш с Хасмагометом разговор.
А еще в сочинениях часто будет появляться «А дальше...».
Это первое, что мне пришло в голову в девятых и десятых классах школ Ачхой-Мартана, Самашек и Грозного. «Дальше — тишина», «дальнейшее — молчание» — эти гамлетовские слова возникли сами собой, когда я увидела один на один детей Чечни после кровавого августа 1996 года.
Мне действительно оставалось только замолчать. Никогда мое учительское слово не находилось в таких жестких тисках, в ограничениях, преступив которые ты сразу оказывался в царстве лжи и пошлости.
Но нигде так скоро не устанавливался и диалог. Они видели меня в первый раз, а обращения ко мне в работах таковы, будто я с ними прожила долгую жизнь: «Вы не представляете себе, Эльвира Николаевна...», «Вот помните, вы сказали...», «Если бы вы видели мою бабушку!..», «Спасибо, что вы приехали», «Спасибо, что вы спросили нас», «Если вы приехали не в последний раз, спасибо!», «Большое спасибо, что дали нам возможность высказать то, что мы чувствуем», «Извините за ошибки», «Простите за грязь» и, наконец, ошеломившее меня: «Извините. В этой войне я забыла писать правильно».
