О ТОМ, ЧЕГО ОНИ НЕ ЗАБЫЛИ

  Они не забыли не только своих страданий. Прежде всего они не забыли горя своих близких.
  "11 декабря 1994 года, когда начались боевые действия, я как раз была в гостях в Гехи. Начали стрелять, бомбить, и я уже думала, что никогда не увижу своих родных. Все уходили в подвалы. Меня упрашивали, но я не соглашалась. Я надеялась, что за мной приедет мать.
Мама приехала. Когда мы ехали в машине, нас преследовал самолет. Я плакала, не могла успокоиться. Ранили шофера. Мы потеряли управление. На праздник пасхи 3 марта я была у дяди в Валерике. Это уже был второй день пасхи. За мной приехала мама. Она была вся в слезах и сказала, что рядом начались боевые действия. Мы должны были уезжать. Кругом стреляли. Когда стояли на перекрестке, за мечетью упала бомба. Сестра упала. Я испугалась. Мама растеряна. Оказалось, она потеряла сознание. Мы уехали, за нами пришла весть — умер мой двоюродный брат. После этого я подумала, что у меня в груди бьется не сердце, а камень. В тот день я уехала в свое село и никуда не уезжала, потому что смерть для меня была уже не страшна».

К. М. А.

  «Началось это 31 декабря 1994 года. Когда мой родственник поехал в Грозный на машине, его сбил танк, он умер на этом же месте.
Когда жители Катыр-Юрта подписали мирный договор, что не будут бомбить это село, в ту же ночь примерно в 12 часов пролетели неопознанные самолеты и разбомбили жилой дом. Разом убили девять человек».

Ахмед Гальмурзаев

«Это началось 11 декабря 1994 года. Мне очень жаль и российских солдат, и чеченских братьев. У наших братьев не было другого выбора. Я очень хотела бы вернуть и российских солдат, и наших братьев, Я не думаю, что мы победили, а русские не победили нас.
(Все детские письма воспроизведены точно так, как они были написаны, без какой бы то ни было правки.  - Прим. ред.)
Мне 17 лет. Я учусь в 11-м классе. Извините, если у меня ошибки. В этой войне я забыла правильно писать. Эльвира Николаевна, спасибо за то, что вы пришли в нашу школу. Надеюсь, что эта встреча — не последняя».

Т. А. М.

"15 марта 1996 года. Когда мы ложились спать, мы даже не думали, что произойдет такое. В 5 часов меня разбудила сестра, сказав, что село окружено. Мы залезли на крышу и смотрели на солдат. У меня внутри все переворачивалось. Страх за семью, за родных не отступал. Потом мы поехали на хутор. Я смотрела на дома своего села и плакала. На хуторе нас было 120 беженцев. В Самашках остался мой отец, брат, родственник. Каждый выстрел мы слышали. Даже автоматный. Эти звуки терзали мне душу. Я своими глазами видела, как 12 вертолетов бомбили наше село. Я не могу вам передать словами, что я чувствовала. Эти звуки и сейчас в моих ушах. Когда я услышала, что моих четверых дядей задержали солдаты, это стало моей трагедией.
Через две недели мы вернулись домой. Где был наш дом, остался мусор. Все дома на нашей улице они сожгли. Лежали газовые трубы,
висели электрические провода. Лежали убитые собаки, коровы, овцы. Но потом в дом моего дедушки внесли убитого моего двоюродного брата. Во время штурма его не смогли вынести из села и закопали в огороде. Мне никогда не доводилось увидеть откопанного человека. То, что я увидела, было ужасно. Другого двоюродного брата убитого нам не показали. Его разнесло на куски. Я никогда не видела своего брата с закрытыми глазами навеки. Его положили на пол. Я совсем не видела, что нам негде жить. Я видела только своего двоюродного брата. Мне 15 лет».

Ровза Магомедова (Самашки)

  «26 ноября 1994 года сижу на уроке физики (в 54-й школе Грозного. — Э. Г.). Вроде бы все было нормально. Вдруг стали доноситься сильные звуки, а потом к нашему кабинету подошли директор и завуч. Они сказали, что началась война.
  Мы подошли к окну и увидели четыре колонны. Они направлялись в сторону стадиона в сопровождении пяти вертолетов. Наш класс удивился, увидев, как вертолеты стреляли ракетами. Отец нас увез в Самашки к бабушке. Мы приехали в село, а там все стоят на улице, все плачут. Привезли шесть трупов из села и два трупа маминых родственников.
  Что было в Самашках, Эльвира Николаевна, что случилось, вы и сами знаете. Я не знаю, видели ли вы изуродованные, сожженные трупы. Я не знаю; слышали вы о Паршоевых? Они — семья моей матери. У моей мамы шесть братьев и две сестры. Умерли брат, сноха, две их дочки. Еще у моей мамы 21 мая 1995 года задержали брата Паршоева Руслана. Его по сегодняшний день не нашли. Хотя все его ищут. Вы, Эльвира Николаевна, спросили Седу, была ли она там. Я там тоже была.
  Моя бабушка сказала, что не может умереть, пока не увидит своего сына Руслана. И вот через четыре дня приходит сообщение, что сестра бабушки умерла. Она сидела со своей дочкой и внучкой в подвале, а самолеты сбросили глубинную бомбу. Дочку волной выбросило из подвала, а сестра моей бабушки и внучка остались под обломками девятиэтажки. Дочь потеряла рассудок».

Луиза Умалатова

  «Последний штурм Грозного 6 августа 1996 года. Я был там с семьей. Когда мы выезжали оттуда на автобусе, над нами кружились четыре вертолета. Мы ехали через лес. Но они не отставали и потом начали стрелять в наш автобус. Тогда мы выбежали из автобуса и разбежались по лесу. В нашем автобусе были потери. Мы там заблудились, и когда мы пришли в себя, оказалось, что моя сестра, ей два года, осталась в автобусе. Я с трудом полез в автобус, а она сидела и плакала сзади в углу. Я схватил ее, вылез и побежал. Но я что хочу сказать: эти летчики видели, что там выходят старики, женщины и дети и что боевиков там не было, но все равно они бомбили. Извините за грязную работу.
  ...Ярко звезды сияют и мерцают. Люди мечтают видеть мирные сны, а над Грозным нависла с гарью серая мгла. Яростным шквалом бушует война».

Рамазан К.

  "26 ноября 1994 года мои родители ездили в Грозный, а у меня на душе было что-то неспокойно. Они вернулись и рассказали, что там происходит: паника, растерянность. Спустя два часа к папе приезжали какие-то люди. Они вышли с отцом и что-то ему рассказали. Выяснилось, что убили моего дядю. Мы перебрались в Бамут. Спустя некоторое время Бамуту предъявили ультиматум — 9 течение 24 часов покинуть село и сложить оружие... Мы покинули даже республику, но на душе было неспокойно за оставшихся. Умер дядя. Его сына ранило в руку. У его матери начались сердечные приступы, хотя ей всего 35 лет.
  Папа ездил после войны в Бамут, Он говорит, что от нашего дома осталась груда кирпичей. Опять к нам приезжал неизвестный мужчина. Оказалось — убили моего двоюродного брата. Ему было всего 20 лет. Он умер на рассвете лет. Его машину обстреляли, когда он ехал из Слепцовска. 15 марта 1996 года повторяют историю в Самашках».

Солтаева Лаура

  «Чеченцы. Ичкерия. Просто Чечня.
  Тебе не забыть этих дней никогда.
  Разрушенный город, разграбленный дом,
  Бессильный и горестный матери стон.
  Тебе не забыть крики этих людей,
  Горящие улицы, копоть и гарь,
  Бесстрашные крики «Аллаху акбар!»

Резида Татаева

    «Мы пришли из своего села без одежды и без ничего. Не оставили в покое моего брата. Его взяли в плен. Его увезли прямо у нас на глазах. Наш отец из-за этого умер. Не перенес всего. Мы пошли с мамой умолять, чтобы вернули брата, но эти скоты выгнали нас и угрожали. Они прямо на наших глазах пристрелили брата!»

Алхаетова Марьям (Бамут)

  «...Ощущение сейчас, что я переживаю этот ад. Нам дали три часа, чтобы мы покинули село. Вдруг поднялся шум. Это были самолеты. Мы все бросились в подвал. Мы все молились.
  Когда мы вышли, нам сказали, что на окраине убиты люди. Потом моя мама сказала, чтобы я села, — она принесла мне весть: убили мою подружку. В машину попал снаряд. Погибли моя подружка, ее младшая сестра, которой было два месяца, ее двоюродный брат. Это был для меня удар, но оказывается, это были только цветочки. Все было впереди, и я не знаю, как мы все это вынесли».

Малика Мирзоева

  «Была ранняя весна. На улице было холодно, стекла у нас выбиты. Дул сильный ветер. Ближе к полуночи начался очередной об-стрел. Мы даже не успели уйти в подвал. Папа объяснил: это были навесные мины, от которых ранения бывают обычно в голову. Было такое чувство, что вот-вот мы умрем.
  ...Моей бабушке 80 лет. Когда ее привезли в Урус-Мартан, спасаясь от бомбежки, мой отец сказал, что его мать второй раз за свою жизнь вынуждена покинуть обжитое место. Он сказал: как я могу это простить ? Слышать это от любимого отца было больнее всего. Вспоминаю его слова со слезами.
  ...Еще один вечер. Я спала. От сильного грохота меня откинуло с кровати. Где-то слышался крик женщины. Она звала на помощь. Оказалось, снаряд залетел в дом и убил всю семью, кроме старшего сына, который успел выбежать на улицу. У меня сжалось сердце при виде этого мальчика, который прибежал в подвал. Будь проклят тот, кто выдумал эту войну!»

Марина Исаева

...Это было в Самашках. В небольшом помещении, продуваемом насквозь осенними ветрами, на сломанных столах и шатких лавках дети войны писали свои сочинения. Один из них, мальчик четырнадцати лет Хусенов Хамзат Халитович, рассказал свою историю, каких в Чечне тысячи. Он родился 3 декабря 1981 года в Казахстане. В местечке Уч-Аром Талдыкурганской области. Он нарисовал на листочке БМП, которая разрушила его дом огнеметом, а рядом вопреки правде нарисовал дом, каким он остался в его памяти. Он протянул мне листок бумаги. Я прочитала то, что он написал. Он спросил меня: «Теперь мы знакомы?» Я сказала: «Да». Вот это сочинение. Написано красивым почерком. На русском языке. Без ошибок.

  «Я, четырнадцатилетний мальчик Хусенов Хамзат Халитович, во время штурма присутствовал в селе и увидел много плохого. Рано утром нас разбудили соседи и сказали, что село окружили. Мы встали. Вышли. Некоторые уезжали. День прошел. На следующий день было то же самое, и в 11 часов начался штурм. Мы сидели в своем доме. К нам в дом попал танковый снаряд, и крыша на нас обвалилась. Мы еле выбрались оттуда и быстро перебежали дорогу, залезли в подвал. Первый день прошел со свистами снарядов. Солдаты искали подвал. Когда мы слышали голоса солдат, волосы дыбом вставали. Они убивали, резали, били прикладами мирных жителей, но это с нами не случилось. Прошел второй день так же. На третий день перед нашим домом подбили танк. Вечером за разбитым танком приехали солдаты на двух БМП. Зашли в дом, где был наш подвал. Они искали люк подвала и не нашли. Вышли и стрельнули огнеметом прямо в дом. Дом начал гореть. В подвале были мой отец Холит, мама Хава, сестра Хеда, я и две старушки. Другие перед заездом БМП ушли по своим делам. Тогда все в панике начали просить Бога о помощи.
  Наш отец первым вышел из подвала попросить о помощи боевиков. Мы думали, что он спасен, а он горел в доме. Еле как выбежал. Но мы выйти из подвала уже не могли. Отец попросил боевиков, чтобы они стрельнули по бетону подвала гранатометом, чтобы сделать дыру, но у них не получилось, а нас ранило осколками. Мы задыхались в подвале. Нас еле спасли и перевели в другой подвал. Через час нас увезли в санчасть, сделали перевязки. Нам помогали боевики. На следующий день люди вышли на трассу. Мы пошли в конец села. Мы просили коридор. Нам его не дали. Мы одни сутки переночевали на дороге. Нас бомбили самолетами и танками. Они хотели нас ввести в село и там добить. Но мы не поддались и вышли из села. Тогда встречались родственники, плакали, обнимались, целовались. Моего папу и мою маму увезли в больницу в Ачхой. А меня и мою сестру увезли в город к родственникам.
  Во время третьего штурма убили мою двоюродную сестру.
  1 января 1995 года потерялся двоюродный брат. Еще не нашелся».

  Были и такие, кто не мог вспоминать.

  «Вы представляете себе: на улице играет ребенок, и вдруг голова у него разлетается вдребезги. Это российские снайперы. Я видел это здесь, и я не могу об этом вспоминать. Это для меня как будто война началась снова».

  Ибрагим Гайсултанов написал на своем листке четыре раза слово «война». В один столбик. Много раз зачеркнул каждое. Внизу написал: «Нам нужен мир». Слово «мир» вырвал из предложения и поместил его в середине новой строки. В структуре его текста оно оказалось странно одиноким и очень хрупким. Что он хотел сказать? Он, чувствующий, что события не просто хранятся в памяти. Они обладают взрывоопасной силой. Нет, война не кончится, пока она будет в памяти.
  Драматическое положение русских в Чечне разделили и дети.

  "Я считаю, что люди, живущие в Чечне, правы — правы, что ненавидели нас, русских. Если бы мы, русские, с самого начала дали им свободу, может быть, не было бы войны. Наши солдаты ведут себя отвратительно, убивают мирных жителей, которые в ответ ничего не могут сделать.
  ...Они правы, что ненавидят нас, русских».

  Ольга Кобдикова

  Если в 1995 году мысль о криминальном характере войны была у многих взрослых чеченцев, то в 1996-м эта мысль получила дальнейшее развитие в детских умах. Дети видели разоренные села и погибших близких, но мысль-нерв «за что?» заставляла их осмысливать происходящее, не подчиняясь официальной пропаганде.

  «Мне кажется, что в каше, которую тут заварили, виновна Чечня и не меньше Россия. Мне кажется, что они заодно. Я не говорю, что все солдаты страшны, как про них рассказывают, но среди них есть те, например спецназ, которые не жалеют не только чеченцев, но и своих младших братьев-солдат. Так же и боевики. Среди них есть те, кто вышел на защиту своей родины, и те, которые прячутся за спины невинных людей и одновременно их грабят. Даже убивают ради денег. Убийцы детей, женщин, стариков.
  Если бы я не видела своими глазами все, что происходило, я бы подумала, что люди преувеличивают.
 Так вот, каждое утро солдаты проезжали на своих БТРах, в день по семь, восемь раз. Как они пугали людей! А 6 августа ни одного танка не было видно.
  Утром 6 августа боевики захватили Октябрьский район (я жила там), заходили в наш двор. Захватили базарчик недалеко от нас. Они говорили, что ни один российский пост их не обстреливал. Им был дан приказ, чтобы они дали коридор боевикам. Зачем эта война ? Я только теперь поняла, кому она на руку.
  Вы спросили, победили мы или нет. Даже если победили, сделали хуже себе. Глупость Дудаева, некоторых из Белого дома — вот причина всего.
  Что дальше? Дальше глубокая, глубокая бездна, в которую в любой момент может провалиться Чечня, если верхушки России и Чечни не образумятся».

А. М. Л.

«Мы надеемся на всевышнего Аллаха. Надеюсь, что эта война закончится и мы не станем воевать друг против друга. Мы, дети, надеемся».

Яха Куптаева

«Я не обвиняю российских солдатиков. Даже не обвиняю наших чеченских парней — ведь все они были поставлены друг перед другом с оружием в руках иной, более сильной силой, чем мы».

Лейла Музаева

Все чаще и чаше в сочинениях девяносто шестого года звучит мотив тревоги — как чеченцы воспринимаются остальным миром? В 1995 году остальной мир отделялся стеной вражды, поскольку все спокойно справляли Новый год, пили шампанское, а в Чечне погибали люди. Жестокая обида на мир, который не восстал против войны, билась тогда в каждой детской строчке. Через год возник новый мотив — мы и другие. Желание изменить у других представление о себе как о террористах и убийцах.

«Раньше я и моя семья жили в Волгограде. Мы жили там 14 лет и работали. Нас любили и мы любили. Но теперь не любят чеченцев, и мы не любим, У меня было много друзей в Волгограде, но теперь они, наверное, забыли обо мне».

Лейла М.

«Эльвира Николаевна, мне вот очень интересно, верили ли вы этой чепухе, которую городили по телевизору о нас?
...На тот вопрос, что вы задали, ответа нет. Никто не победил. Все понесли большие потери, и мы, и вы. Большое спасибо вам за ваше внимание».

Лейла Музаева

  Поздно вечером Лейла принесла мне целую тетрадь прекрасных стихов. О войне, жизни, своей Родине. Так вот: как бы ни сложились отношения Чечни и России, что бы ни произошло, какие бы телевизионные сообщения ни взрывали тишину, мое отношение к Чечне и ее народу отныне не зависит ни от политики Бориса Ельцина, ни от речей Мовлади Удугова. Мое отношение к чеченскому народу, впитанное с детства с каждой буквой «Хаджи-Мурата» великого Толстого, перестало быть абстрактным и книжным. Оно выросло из доверительного общения со взрослыми людьми Самашек и Орехова, Бамута и Ачхой-Мартана, Грозного и поселка Давыденко, из горьких и скорбных событий, которые я пережила вместе с этими людьми на месте их горя. Но более всего образом Чечни и ее народа я обязана чеченским детям. Большим и маленьким. Им, кто впустил меня в тайну своих недетских страданий, им, кто протянул мне руку дружбы, кто ведает, что есть на свете сила сильнее нас, но это ровным счетом ничего не значит, кто рад собеседнику и другу в самый скорбный свой час, — вот им, детям, я обязана своей вечной любовью к Чечне...