Уроки непоучающей педагогики
Мы проводили вместе занятия в детских домах, в поликлиниках, в пединституте. Сначала говорили о проблеме, вовлекали в диалог слушателей, выясняли, как проблему видят они. Я говорила о медицинской стороне, она о педагогической, наполняя весь разговор какими-то примерами (причём вперемешку с жизненными случаями, очень часто цитировала, давала отсылки к поэтам и философам, и у меня было такое ощущение, что она призывала их к свидетельству, будто лично с ними знакома).
А потом она говорила: «Сейчас давайте поиграем...»
ТиВи тщательно готовила и продумывала свои занятия. Но она никогда не шла за своим внутренним распорядком, она всегда шла за детьми, которые были рядом с ней. Не было и чёткой структуры, где расписано, на что и сколько минут отведено. Занятие шло, и если какие-то моменты планировались, но мы видели, что у детей что-то не получается, мы могли гораздо дольше на этом этапе остановиться, зато другого этапа едва коснуться. Или, наоборот, вообще сразу уйти от какой-то задумки, если дети за ней не пошли.
Или ТиВи вдруг видела, что ребёнку в радость прыгать вот с этих поставленных друг на друга столов, и мы стояли и ждали, пока все не напрыгаются, как они того хотели. Уже давно пора перейти бы к другому, но такой восторг у этих прыгающих детей, что нельзя его просто так прервать и остановить (даже если кто-то из наших студентов, участвовавших в празднике, уже «изнемогал»).
Она предлагала детям то одно, то другое, но никогда ничего не навязывала. И всё становилось живым.
Был ещё один критерий наших занятий: пространство на нём должно было раздвинуться, а время — остановиться. Если возникало такое ощущение, то, значит, получилось.
Помещений для занятий у нас постоянных не было, где мы только не кочевали; в конце концов, получили приют в моей поликлинике (не самом подходящем месте для праздников с уроками фантазии). Но у нас был зал 42 квадратных метра, и помещалось в нем 70—80 человек. Кто сидел, кто стоял, но в итоге у каждого возникало ощущение, что тебе просторно и свободно.
ТиВи могла, например, предложить: «Ребята, закройте глаза, какую комнату вы себе представляете?» «Мне кажется, она такая... А мне кажется, вот такая». Это, конечно, лишь один приём; всё общее действо достигало того, что внутреннее пространство могло раздвинуться так, что каждый чувствовал себя нисколько не стеснённым.
Это же происходило с нами и в летних лагерях. На 2-3 день обычно появляется внутреннее ощущение громаднейшей территории, а всё пространство становится живым и очень родным. Кажется, что всё оно в тебе, а ты растворённый в нем. И так на душе легко, спокойно, глубоко. Вот после этого, перемигнувшись с Тивишей, мы уже знали, что лагерь, как живой организм, состоится.
Другие игры были связаны с тем, что время останавливалось, а взрослые Уточняли у детей, что же происходит в этот момент остановки времени?
Когда время то ли рождается, то ли останавливается, ты можешь услышать что-то, чего никогда не услышишь в минуты бегущего времени.
Ведь у каждого ребёнка есть внутри своё время. Взрослые же всегда его торопят. А ТиВи говорила: не торопите ребёнка, дайте ему побыть в своём времени, в своём пространстве.
В каждом занятии было какое-то чудо. В коробочку что-нибудь положит, а потом просит тихо, тихо заглянуть и никому не говорить, что вы там видите.
Могла неожиданно появиться капуста с встроенным в неё маленьким зеркальцем. И каждый, заглянув в такую капусту, сразу понимал, откуда вообще берутся дети. Или просто неожиданная возможность посмотреть в окошко непривычным образом. Наблюдать за снегом, за огнём бенгальским, за огнем костра. Она детей учила наблюдать, прислушиваться к своим чувствам, к чувствам людей, стоящих рядом.
Такая «непоучающая педагогика». Не торопить ребёнка, скорей-скорей, а остановить его и дать возможность побыть внимательным с собой и миром...
ТиВи всё время отдавала. Раздаривала всё, что у неё было: предметы, подарки, тепло, идеи свои.
И занятия (со взрослыми, в том числе) начинала всегда с дарений, с подарков, а потом вдруг говорила очень серьёзные вещи о таких значимых для нас ценностях, на которых, по сути, держится наша культура, наше человечество. Об уходе тепла в отношениях родительско-детских, о превращении их в какие-то деловые обязательства. «Ты посмотри мультик, а я пойду, дела сделаю, потом уроки будем учить, потом пойдём с тобой на английский...» И из семьи уходит атмосфера. (Она очень любила это слово — «атмосфера»).
Она говорила, что об этом надо кричать, в колокола бить, что уход душевного тепла, душевных умений, усилий — это трагедия для нашей страны. Оставьте нам только рациональное и пустите в мир, и мир исчезнет, потому что мы сразу друг друга уничтожим...
Я как врач каждый день сталкиваюсь с этой катастрофой. Она выражается, например, в том, какими темпами растёт число детей-аутистов и обычных детей с выраженными приобретенными аутистическими формами поведения. В колоссальном росте детей с речевыми нарушениями, когда к семи годам у ребенка не происходит становление внутренней речи, внутреннего диалога. Ушли бабушки, разорвалась связь с поколениями, с прабабушками, с песнями, с колыбельными, с личностно-значимой предметной средой... Катастрофически рано у многих детей теряется любопытство, способность удивляться. Всё это уже очень наглядно, но ещё толком не исследовано.
...Часто лекции ТиВи записывались. Она говорит серьёзные вещи, люди сидят и пишут, я тоже хочу записывать и не могу; она говорит настолько глубоко и красиво, что я увлекаюсь, слушаю, думаю. Записывать было очень сложно. Но наполнялась душа высоким и важным...
Проводя занятие с большой группой людей, она умудрялась наладить очень много личных контактов. Они начинались с каких-то её странных слов: «Мне ваши глаза очень знакомы... Мы раньше с вами не встречались? Я ваш взгляд помню, я его видела во сне».
Потом происходила такая вещь, что люди начинали с ней общаться как бы на другом, интуитивном уровне. Вот тут то и появлялась та загадочная атмосфера любви и тепла. В конце начинаем собирать вещи, а люди всё подходят и подходят: «А можно вам позвонить, можно с вами поговорить?» Многие спрашивали: «Есть ли у вас методика проведения этого занятия?» Тивиша всегда отвечала, что нет, не знаю, не могу это записать: «Используйте то, что вам запомнилось, что вы услышали, почувствовали».
Она всегда говорила, что ребёнку очень мало просто говорить, объяснять и читать, детям надо давать какие-то вещи на осязание, на обоняние, на возврат тех чувств, которые вымываются цивилизацией.
Возникающий предмет обязательно наделялся смыслом; ТиВи задавала вопросы, дети отвечали, что они в нём видят. Так предмет становился живым; каждый ребёнок ассоциировал его с чем-то, с кем-то. Это становилось не просто яблоком, кистью винограда, а совершенно определённым, связанным с чемто, что они когда-то пережили.
Помним, как хрустит яблоко, как оно хрустело в детстве, когда было большим и сочным. На таком занятии все могли взять яблоко и вместе хрустнуть. На «раз, два, три» почувствовать удивляющий вкус, «хруст» детства.
Марина Кирносова
