Домашний театр отрока
Зазеркалье — закулисье. Театр — подросток. Подросток — театр.
Это неделимый, прозрачный до Сферы, Шар: подросток на сцене и подросток в зале. К сожалению, линейность обстоятельств современности неотвратимо разделяет его, оставляя на сцене всё меньшее количество участников.
Подобная ситуация сразу называет, на мой взгляд, следующие проблемы: — Сокращение детских театральных островов — ещё один звонок о резком, продолжающемся сужении гуманитарного контекста в жизни взрослого и детского мира.
— Выживание школьных и самобытно живущих театральных организмов из сценической мозаики печально подтверждает проявленное небрежение взрослых (и официальных, и родных) к важности творческой деятельности детей, где процесс — начало и итог творчества.
— Отношение к детскому театру выявило небескорыстное отношение к путям развития растущего человека. Выискивая во всём полезность профессионализма и дальнейшего устройства.
— Всё более полифоничной, «авантюрной» в высшем смысле слова становится фигура режиссёра, не покинувшего детей и Детства в наши дни.
— И, конечно, изменения, произошедшие в самом юном актёре, связаны с вытеснением литературного слова и уходом художественной образной памяти, истончением посвящённости и отсутствием навыков общения и терпения...
Всё это соседствует с неуёмной, непреходящей жаждой театрального перевоплощения среди детей, даже в самой защищённой взрослыми вечно образовательной среде.
Но тихо, незаметно, особенно упорно с периода жизни сообществ в Талашкино, Абрамцево, а потом в репинских Пенатах, Чукоккале, — пробивается направление детского домашнего театра.
Где не подросток, но отрок мог встретиться с близко живущими людьми, ещё на одном приподнимающем от быта каждодневности языке представлений.
И иногда, обнаружив, что владеет этим языком даже ярче, чем взрослым, из новой точки отношений исправить отношения земные, обычные. А иногда диалог на сцене вдруг просто дарил и большому и малому новые смыслы! И сутью вдохновения была одновременность их постижения. Она-то и передавалась зрителю иногда больше, чем талант!
Домашний Отроческий театр за долгие годы сложился как театр, и имеет свои особенности. В то же время он так многообразен и самобытен, что каждый не только приходит к нему по своей творческой тропинке, но иногда даже не пересекается в выборе атрибутов направления...
Поразительно, но при всей неповторимости его приверженцев, друг друга они узнают моментально (по законам Караса, открытым ещё Куртом Воннегутом).
Наш домашний Отроческий театр сначала жил во мне, благодаря постоянным стараниям моих дедушки и бабушки, в бесконечности моего Детства.
Я предполагаю, что он так и передаётся — через совместное переживание...
А дальше, с 1975 года, бережно, как Маугли огонь в горшочке, мы вносили театр в самые повседневные ситуации жизни нашего общества, имя которому было клуб «ЭТО». Театр был нашим языком, способом общения, лечением, россыпью проявлений в других формах творчества, причудливым «приколом», и точкой, в которой помещались абсолютно все и сразу.
Наш путь лежал через поэтику Бахтина. Принципы карнавализации стали традицией на долгие годы. Карнавал — зрелище без рампы и без разделения на исполнителей и зрителей. Главное условие домашних спектаклей — отсутствие возвышения сцены. Ибо столь важная деталь требует мастерства от актёра, а отсутствие её — мастерства от зрителя. И если он щедр — у домашних актёров открывается удивительное дыхание детской импровизации, что, полагаю, сродни принципам детского рисунка или наивной живописи взрослых художников.
Поэтому наши спектакли идут в кругу или овале общения, погружённом в объёмную декорацию всего зала...
Такой густой раствор декораций, в который помещены и зрители и актёры одновременно (ибо они постепенно проходят все ипостаси), позволяет легче выкристаллизовываться проявлению прочувствованного и в играющем, и в смотрящем. А изменение пространства облегчает изменение рисунка движения.
В спектакле «Полторы комнаты», который мы играли в чудесном Екатеринбурге, зал был превращён в Дом с обстановкой, волшебно изменённой детскими измерениями жизни.
Любимые предметы (кровать на сцене, чайник, часы с боем, буфет со сладостями) — большие, а не любимые (будильник, письменный стол, умывальник) — маленькие... В этих обстоятельствах спокойно проживало несметное количество детей целых три дня подряд, часа по четыре!
Спектакль на сцене совместной нажитости.
Домашний спектакль невольно вытекает из совместно прожитого, включает заинтересовавшее, то вспыхивает, то угасает. Он всегда как бы приподнимает на цыпочки и позволяет взглянуть на близкое, но чуть выше, или на знакомое, но с нового ракурса.
В дни летней дачи ребята достраивали домики и по воле замысла раскрашивали крыши. А кто отдыхал — прятался в тени с томиком Вознесенского. Последняя ночь превратилась в репетицию поэмы «Мастера», со спектаклем на рассвете, где солнце было и участником, и декорацией. А все предметы обрели образ. Лестницы стали старожилами, перевёрнутые рукомойники — колоколами, венок полевых цветов — куполом. Отъезжая, по-новому оглянулись не только на отдаляющиеся постройки, но и на себя...
Другое лето подарило нам спад — искусственный водопад, выходящий из электростанции, шумящий, как настоящий и переходящий в бурную, почти горячую, реку.
Сценой было несколько лодок, неспокойно закреплённых у берега. Время действия требовало множества свечей, которые держали в руках сменяющиеся актёры, взбирающиеся на лодки и читающие «Пегий пёс, бегущий краем моря» Чингиза Айтматова. Потом зрители-слушатели говорили, что казалось — повествует единый человек.
В этнографической деревне (в селе Прелестном) Ветряк, спасённый хранителем-художником Александром Ивановичем Шевченко, был главным героем наших театрализаций, а в заповеднике «Танаис» световой занавес открывал сцену-площадь города, только раскопанную археологами.
Спектакль одного окна.
Ещё в Екатеринбурге, во время спектакля «Полторы комнаты», по прошествии первого дня, в сумерках, мы замерли у окна во всю сцену зала с золотыми шторами, которые моментально увиделись как занавес, а окно — как сцена со снятыми сиреневыми декорациями. Тогда зрительный зал — мир тепла, сцена — холода. Перед рампой — внутренний мир, за рампой — окружающий его в ходе спектакля. В зале погас свет, раздвинулся занавес штор и занавесок, и прильнувшие к окну дети увидели в саду-лесу реальный костёр всех 12 месяцев. Язык пантомимы за окном сменился живой музыкой в зале, замёрзшие выступающие впорхнули в тепло и внесли небывалый костёр из леса: звёздный пруд бенгальских огней, безопасный среди сырых веточек, но не утративший своей сказочности.
Окно занимает важное место в жизни ребёнка. Оно даёт возможность — даже не шелохнувшись — далеко удалиться, или, глядя на совсем однообразное и непримечательное, углубиться в себя. Тем летом в Прелестном мы осуществили спектакль окна для одного зрителя — Александра Ивановича Шевченко...
Много лет назад он восстановил старинный украинский дом, с соломенным запахом крыши и деревянным балкончиком вдоль окон. На старинное кресло у окна дома мы посадили нашего дорогого зрителя, а в освещённом окне в фольклорной пластике развёртывалась его жизнь, как воспоминание. Действие в доме шло беззвучно; песни и хороводы синхронно озвучивались ребятами, и по какому-то внутреннему толчку каждый, кто хотел, читал стихи или вплетал пение...
Окно в чудодейственном театре «Тень» являет детям модель мира, который ты, хоть ты и маленький, можешь вместить в себя...
Домашний театр щедр своей полифоничностью. Это и вечера поэзии: участники — все, кто решится, допустимо чтение по излюбленной тетради или с томиком в руках. В июле мы ставили поэтический спектакль «Отражение ёлки»: из ещё пахнущих деревянных брусочков (дара из столярной мастерской) ребята всех возрастов творили игрушки, а потом украшали ими шар кроны дерева на сцене бугра. Расположились вокруг и, казалось, самовозникающей пьесе не будет конца.
Перед этим мы открыли для себя театральное чтение вслух при минимуме декораций и действий выступающих: так читали Киплинга «Кошка, которая гуляла сама по себе» и «Историю письма» (при условии обязательной живой музыки). Домашний театр — близкий родственник бардовской песни. В него вплетаются самые невероятные театральные игры. Домашний театр довольствуется костюмом-намёком, что, как видно, присуще природе детской фантазии, не только детской игрушке.
Но главное — детский домашний театр находит место каждому участнику, поскольку в нём уживаются самые разнообразные жанры: публицистический, сказочный, философский, театр семейных радостей, поэтический. Принимать участие в разном могут совсем разные по голосу люди... Большинство спектаклей предваряет или книга, взволновавшая многих, или летнее странствие, или идея, а то и предмет, разделивший сюжет совместной жизни...
Дальше начинается самое главное. Участие всех желающих сразу предполагает внезапное неучастие оробевшего или поссорившегося в самый последний момент, и главное не в том, чтобы успеть найти и уговорить замену, а чтобы успеть придумать другую роль отказавшемуся (осветителя свечой или супер-фонариком, распорядителем кареты, или помощником, приводящим в движение декорации во время движения поезда) — это срочно нужно придумать и сделать привлекательным. Ибо иначе спектакль не одарит, а отберёт...
В это время, в только что возникших группах, перед самым спектаклем — здесь предлагают совершенно неосуществимое, а там — нарисовали столько декораций, что они никуда не поместятся, и этим огорчат самих художников...
Что с этим делать?
Успевать вникать, терпеть и искренне творчески искать новые связи — ниши текста, и возможности вплетения детского творческого избытка.
Одна из «договорённостей» осуществления подобных постановок — это однократность действия. Второй раз ни одна постановка не повторяется. И другое условие: такие постановки, благодаря условности языка обозначений, требуя совсем небольших затрат, иногда настаивают на обязательном парадоксальном наличии некоторых вещей. В своей записной книжке нашла потом поразившую меня запись нужных предметов к подготовке: «500 шариков и полкилометра лески».
Но главное во всей этой суматохе приготовления — слышать в себе высокую ноту смысла рождающегося. И тогда, как это ни удивительно, совсем разное, иногда взаимоисключающее вдруг связывается и даёт совершенно особое, которое ни с чем нельзя перепутать, звучание искренности.
