Есть у меня мечта. Глупая мечта учителя: писать в классном журнале то, что делаешь на уроке - по правде Тридцать лет назад, когда начинал работать, еще в советской школе, приходилось обманывать: делать одно - записывать другое. Сейчас, будучи директором частной школы, - одним словом, то же самое. А ведь позади - эпоха больших школьных перемен.

На сколько учитель свободен в выборе программы и содержания? Ведь это важный вопрос, второй после зарплаты, и свобода нужна не только артистам и политикам, мы - ведь тоже творческие люди.

В те замечательные годы все было очень просто: страна работала по Единой программе, и инспектор в Москве мог сказать, что проходят сегодня, по литературе, на третьем уроке, ученики в Казахстане или на Дальнем Востоке.

Потом начались Перемены. И Закон об образовании 1991 года, самый либеральный наш закон, дал учителям свободу определять содержание образования. Казалось бы.

Написано там было так: Образовательная программа составляется и утверждается в школе, при условии выполнения требований государственного стандарта. Два десятилетия спустя понимаешь, какую свободу тогда мы получили, только не поняли, что с ней делать.

Закон разрешал нам самим составлять программу и работать по ней - при условии соответствия результатов в выпускных классах: четвертом, девятом и одиннадцатом. Но мало кто из учителей осознал тогда эту возможность. Вместо того, чтобы писать свою программу - мы переписывали, а когда в школе появилась множительная техника - ксерили старые программы

Вот мы ксерили и ксерили… И тут, тихонько, без лишнего шума, в 1997 году, подправили закон.

Образовательная программа утверждается самой школой, но - внимание! - она составляется «на основе примерных образовательных программ». Поправка 97 года лишила нас права быть автором собственной программы - но этого опять же никто не заметил.

Что ж такое: «На основе примерных общеобразовательных программ»? Пошел я за разъяснениями к методистам, очень уж хотелось писать в журнал, то что делаешь. Они пожимали плечами: «Ну… можно менять в программе одну треть материала».

Менять местами? Исключать темы и ставить новые? Никто этого не знал. И только один районный методист, отведя меня в сторонку, всё объяснил: «Конечно, ты можешь, но за год до аккредитации я тебе советую ни буквы не менять в примерной программе. Все расхождения будут рассматриваться инспектором под лупой…»

Я к этому времени уже был знаком с лупой инспектора. Мы не стали писать своих программ, отксерив министерские.

А четыре года назад приняли новую редакцию закона об образовании. Мне все еще хотелось писать в журналы то, что… Попал случайно как-то на совещание в Министерстве образования и послушал разработчиков закона: Школа сама утверждает учебный план, составляет программы; индивидуальный подход, право выбора… Что-то опять встрепенулось во мне. Неужели?

Попытался разобраться в документе. Так вот: вместо прежней фразы: «школа работает по программам, составленным на основе…» - другая формулировка. «По программам, составленным с учетом примерных программ, утвержденных министерством».

Вместо «на основе» - «с учетом». Мне разъяснили: «Эта формулировка - результат нашей двухлетней борьбы. Теперь каждая школа может писать свою программу, инспектор бессилен, и только прокуратура может разобраться, написана программа с учетом или без учета». Я не боюсь прокуратуры, но совсем нет времени.

Итак, вроде бы учитель получил право быть автором программы. Неужели, дожили мы до светлого дня, и в журнале можно будет…

Закон об образовании определяет, что вся организация учебного процесса и внутренняя жизнь школы регламентируется документом, который называется «Образовательная программа школы». Это своего рода Конституция школы. Мы пишем правильную, хорошую Конституцию и живем по ней, и сами составляем программы, выбираем учебники… Свобода.

И вот, мы начали писать эту «Образовательную программу» - страниц на сто-сто пятьдесят: о метапредметных компетенциях, личностно-деятельностном подходе, ожидаемых результатах реализации…

Наш завуч начальной школы (а модернизация коснулась начальную школу в первую очередь) стала забывать имена детей, а однажды даже оставила тетради для контрольных работ в ячейке супермакета.

Завуч средней школы потребовал под это дело выделение отдельного кабинета.

Представляется, что только избранные, изучившие методологический язык управленцев, в состоянии написать такую программу.

А ведь какая хорошая была идея: каждая школа пишет свою конституцию и живет по ней.

Одним словом, мы не смогли написать Конституцию и пошли по проверенному пути (см. заголовок предыдущей главки).

Не знаю, как дела обстоят в других странах, знаком только с французским опытом. У французов школа тоже пишет свою «конституцию» перед началом года - называется этот документ «Проект школы», небольшой, страницы на две-три и очень просто написанный. Такого понятия, как «программа курса», тем более «планирование» - во французском языке не существует.

И вот пришел Федеральный стандарт, которого мы ждали, в среднюю школу. Стали мы читать документ.

Два завуча читали ФГОС, три мнения у них образовалось, и вот хочу я вам задать вопрос: почему такой хороший документ написан таким плохим языком?

Он хороший: школа, если верить разработчикам, имеет право сама утверждать учебный план, программы, выбирать учебники, применять самые фантастические формы вместо уроков, работать без оценок…

За такую свободу мы не боролись, не требовали и не просили - а нам ее дали.

Язык. Те два завуча, которые пытались прочитать его, не поняли, для примера, сколько часов в неделю можно сделать уроками по выбору: один говорил - восемь, другой - два, оба ссылались на соответствующее место в документе.

Этот текст - прекрасный образец, как написать что-то, чтоб не понял это никто. Смеются все учителя.

Я печатаю на компьютере слова «деятельностный подход», «здоровьесберегающие технологии» и «компетентностный» - а Ворд подчеркивает все эти ключевые понятия нашего Стандарта.

На трезвую голову, никаких изменений жизни от ФГОСа не ждали: четыре года назад он прошелся по начальной уже, новой бумажной волной и курсами повышения квалификации, на которых учителей учили говорить на новом для них языке.

Но все же… Послушав по телевизору разработчиков документа, очень умных людей, хоть и понимал, чем это кончится, - кинулся я словно на дыбы, примчался на собрание какого-то совета по внедрению: что, дескать, наша школа уже двадцать лет так работает и мы хотим теперь полезными стране быть…

Там они решали, как электронные микроскопы по миллиону за штуку между экспериментальными площадками поделить: «Не надо, мне микроскопов и миллионов, просто поучаствовать хотим, полезными быть». «Хорошо», - кивнул товарищ из президиума.

Не то удивительно, что очередной и судьбоносный документ прошелестит в школе, а то, что разработчики наверху - умные здравомыслящие мужчины, управленцы в середине - приятные и понимающие женщины, да и внизу - учителя, тоже хорошие люди. Так почему же, при всей благоприятности обстановки, получается опять как всегда?

У меня три ответа на поставленный вопрос.

Первый уже ясен: документ не читается.

Второй: думаю, не было большого политического желания что-то менять (хотя документ писался в до-олимпийские годы, когда Россия еще не показала миру свое новое лицо); если б оно было, нашли б простые и ясные слова, куда надо менять школу.

Третье: бумажный школьный оборот поглотит и исказит любую самую смелую реформу и самую светлую идею, все погрязнет в бумагах: сверху будут спрашивать «дорожные карты внедрения», снизу - слать справки по форме и протоколы педсоветов.

С этим «стандартом второго поколения», бог с ним, его переживем - но если вдруг когда-нибудь снова начнется Эпоха перемен, то стоит, наверное подумать над причинами этой неудачи, чтоб не повториться.

Гражданская позиция во мне требует, чтобы все было по правде: чтоб была настоящая программа курса, написанная и утвержденная мною, как директором. Программа = содержание образование - что преподавать? - ведь это главный школьный вопрос.

Эх, сядем с завучем и напишем за каникулы программу, утвердим, обновим содержание - изменим школу…

Я устоял от этого искушения.

Обосновать шесть критериев деятельностного подхода, сформулировать предметные и метапредметные компетентности или компетенции - наша гуманитарная секция не поняла.

И - главное. Программа курса с приложением тематического или какого там планирования, и это ее единственный смысл, - инструмент, который использует власть, в борьбе со школьными учителями. Инспектор управляет школой посредством ученической (деревянной) линейки, которая прикладывается к программе, планированию и записи о пройденном материале в журнале - и так, чтоб строчка-в-строчку всё совпало.

И еще. Программа есть проявление технократического духа, школы эпохи индустриализации - когда казалось важным все рассчитать заранее и тарифицировать. А школа постиндустриальная - пост-школа - вполне может обойтись и без этого. Каждый урок - это встреча учителя и учеников. Как же составить программу таких встреч, да еще на год вперед?

Поэтому мне не хочется ломать копья в битве за новые школьные программы. Фетишизм какой-то.

И в нашей школе, кстати, учителя не пишут никаких программ. Пишем лишь в конце года - то что получилось сделать. В простой форме, доступной шестилетнему ребенку.

Может такой постфактум - слишком радикален и непригоден для всей страны. Пускай будет пускай не «после», а «до» - но небольшая, на страницу, как это и делается в европейских школах: учитель пишет несколько предложений о своих намерениях и планах - на человеческом языке. Всё.

Постструктурализм, постмодерн, постнаука: «пост» - это то, что следует «за», черты его еще не вполне ясны, но это уже другое, новое состояние, в котором мы находимся. Почему бы не Постшкола? Может, и не совсем удачный термин, но уж лучше, чем «школа завтрашнего дня» или «школа будущего». Никаких утопий и общих пожеланий.

Мы живем в постиндустриальном обществе, это ясно всем, но наши дети до сих пор ходят во вполне индустриальную школу - школу, возникшую в эпоху промышленного переворота. Две задачи было у той школы: научить всех всему и дисциплинировать человека, сделать идеального работника и солдата. Поэтому современная школа очень напоминает фабрику, армию и места лишения свободы. Промышленный переворот завершился - нужна ли нам такая школа?

Позволю себе сформулировать несколько тезисов относительно постиндустриальной школы: без общих фраз, только конкретные соображения по содержанию, методам, формам, внутренней структуре.

Содержание образования в школе регламентируется программами курсов, кем-то составленными.

Программа постшколы возникает здесь, на месте, - как результат встречи учителя и ученика - на пересечении взрослого и детского интереса.

Смысл обучения в школе - приобретение знаний, которые когда-нибудь могут пригодиться.

В постшколе ученики скорее не «учатся», а делают всякие интересные дела - так и решается окончательно вопрос мотивации - которые заканчиваются конкретным и значимым результатом. Его можно «потрогать руками»: текст для журнала, газета, видеофильм. Это школа, имеющая значение для ребенка.

Школа «учит» - передает сумму знаний. Когда знания перестают быть ценностью - что же остается? Думать самостоятельно, искать ответы на трудные вопросы.

В постшколе учат сомневаться, задавать вопросы - не понимать.

Уроков как уроков нет. Сидеть, смотреть на доску, поднимать руку и проч. Большая часть времени - это самостоятельная работа: в группах и индивидуальная.

Традиционный класс напоминает лекторий, нетрадиционный - мастерскую, где ученики ходят, разговаривают, читают, работают с компьютерными программами - работают.

В отличие от школы, требующей от всех детей стандартных показателей - постшкола сделана «по мерке». Каждый выполняет посильную работу и получает положительную оценку не столько за выполнение норм - сколько за личный успех и продвижение.

Это пространство с большой степенью свободы и возможностью выбора. Ученик может выбирать работу по уровню и по содержанию: и в рамках предмета и выбирать сами предметы.

Для обсуждения работы, обмена мнениями, выработки правил существует Сбор класса. Что получается? Что не получается? Что надо сделать? Ученик перестает быть школьным статистом - он начинает думать о том, что он делает - приходит в сознание.

Индустриальному обществу нужен был дисциплинированный грамотный работник. Школа блестяще справилась с этой задачей, научив миллионы людей считать, писать и выполнять команды. Наверное, сегодняшнему обществу нужны люди других качеств. Умение решать нестандартные задачи, ставить под сомнение очевидные вещи, способность делать выбор, работать самостоятельно и в команде, демократические навыки, свобода в самом широком понимании - какой может быть школа, где учат этим качествам? Я предложил здесь один из возможных ответов на этот вопрос.

.