|
Андрей Русаков.
О взрослом и детском. Неклассическая педагогика Татьяны Бабушкиной
ТиВи
«ТиВи». Такое прозвище придумали её воспитанники, и под таким именем Бабушкину знают тысячи семей, учителей, студентов, подростков, малышей…
Утром 26 апреля Татьяна Викторовна Бабушкина погибла в автодорожной катастрофе под Москвой. Наша страна потеряла одного из последних великих отечественных педагогов.
Её величие не научное, не писательское, не дидактическое – оно во многом сродни чудаковатому величию Песталоцци, от которого взяла разбег вся педагогика последних двух столетий, забавному величию Чуковского или Джанни Родари, открывших взрослым конструктивную весёлую мудрость детского взгляда на вещи, пронзительному величию Мещерякова, Апраушева, Леонгард, возвращающих в мир полноценных людей тех, из кого общество привыкло фабриковать изгоев и инвалидов.
ТиВи никто бы не решился назвать «учёным» – но для крупнейших учёных-исследователей она была важнейшим равноправным собеседником. Она могла числиться на какой-нибудь должности вплоть до профессорской в пединституте – но от этого не возникало ощущения закреплённости за ней хоть какого-то официального статуса. Её пытались считать явлением периферийным – а в это время усилиями ТиВи создавались и удерживались самые узловые, самые важные отношения в педагогическом мире. В какое-то мгновение Татьяна Викторовна могла показаться вам совсем одинокой, а через минуту вокруг неё вдруг начиналось движение сотен людей всех возрастов.
Она не столько создавала, сколько намечала еле уловимые методики из сцепляющихся и разбегающихся приёмов, её бытовой разговор мог вдруг приобретать черты точной философской речи, всё изобретаемое ею дышало и передавалось из рук в руки, и, вроде бы, не должно было приобретать чёткого и устойчивого облика. Единственная книга Бабушкиной «Что хранится в карманах детства» была составлена её ученицей Юлей Масловой больше из записей бесед, чем из записок автора. Лишь в последние годы Татьяна Викторовна стала сама записывать и публиковать в педагогических изданиях некоторые свои наблюдения-мысли.
Педагогика вместо педагогики
…В жизни Татьяны Викторовны Бабушкиной был период, когда она преподавала на кафедре педагогики в Ростовском пединституте.
Я попал на первое в том году занятие в сентябре на факультете иностранного языка. Ни у кого из пришедших девушек, чьей специальностью через несколько лет станет знание английского – уж точно в мыслях не было иметь что-то общее со школой. Полноценная тоска отражалась в их глазах от чувства теряемого времени на предстоящей «паре» по педагогике.
Девушки, ворча между собой, раскрыли на коленках конспекты и начали готовиться к серьёзным занятиям. Тем временем в аудиторию тихо пробралась Бабушкина, извинилась, представилась, и завела примерно такой монолог.
«Пожалуйста, вы только не отрывайтесь от своих дел. Я же понимаю, насколько вам сейчас тяжело учиться, каким трудным и важным делом вы занимаетесь – я бы с этим никогда не справилась. И я понимаю, что никакая школа вам не нужна, и делать там нечего, и выжить там невозможно.
Но я постараюсь говорить не об этом. Не про школу, что вы, а про то, что вдруг может кому-то из вас пригодится – ну, может быть, со своими детьми. Впрочем, не обязательно с детьми; вообще ведь педагогика – это про отношения, знаете? Друг с другом, с молодыми людьми, ну и с детьми тоже иногда. Конечно, это не всем нужно; я буду говорить не очень громко, постараюсь вам не мешать – а если кому-то любопытно, я буду рада, а они могут подсесть поближе».
Не трудно догадаться, что через несколько минут все конспекты были заброшены, ещё через несколько началась нескончаемая феерия из разных сценок, комментариев и неожиданностей на ровном месте, потом ТиВи была облеплена преображёнными слушателями – а потом втихомолку довольно потирала руки: «Ну, здесь я двум-трём точно испорчу судьбу».
«Испорчу судьбу» – означало втянуть человека в клубную жизнь, в «педагогические путешествия», в «уроки фантазии», в летние лагеря (они же «художественные дачи») – праздничные для детей и очень тяжёлые при всей праздничности для взрослых, в работу с «черепашатами»… И навсегда оставить причастными и небезразличными, мучительно-небезразличными к тому, что происходит вокруг с миром детства.
Клуб
Ростовский клуб «ЭТО» – «Эстетика, Творчество и Общение» – клуб почти с сорокалетней биографией, клуб в каждую эпоху своей жизни объединявший поколения участников от пяти- до пятидесятилетних. Лёгкость дыхания, веселье творческих импровизаций и трагизм мировосприятия здесь постоянно представали как вещи неразрывные.
Удивление, радость и нежность наполняли атмосферу общения вокруг ТиВи – но это была та нежность, которая то и дело обжигает.
«…А душа, уж это точно – ежели обожжена –
Справедливей, милосерднее и праведней она».
Пронзительность взгляда на мир оттенялась пронзительностью в высвечивании красоты человеческих душ. Постижение драматизма культуры искупалось сумбуром драматизации и театрализация жизни. Беды мира детей, отчаянность мира подростков, неприкаянность мира молодых притягиваются сюда как молнии к громоотводу – но при этом между поколениями участников переливается, охватывает каждого человека вверх и вниз по возрастной шкале искрящаяся радость мировосприятия то из детства, то из отрочества, то из юности.
Вот как об этом пишет сама Бабушкина.
«Судьба Ребёнка и судьба Детства для меня категории одинаково живые и неповторимые. Опыт двадцатого века показал, как дети связаны с отношением взрослых не только к каждому из них конкретно, но и к самому Детству.
...Всё, что мы делаем с моими единомышленниками – это попытка создания Невидимого Дома, который сразу возникает для ребёнка там, где этот круг близких людей образуется.
Главное, что я усвоила от детей: сейчас для них слова не достаточно. Что, как воздух, нужна атмосфера. Что в суетности и жёсткости конструкций взрослого мира забывается – детство это не время, не период, а состояние. Что консервирование детскости нужно самим будущим взрослым.
И весь наш замысел – задуманное и переживаемое годами путешествие в поисках атмосферы. Ибо тон делает музыку…»
Таким было то смысловое ядро клуба «Эстетика, Творчество и Общение», вокруг которого непредсказуемо разбегались замыслы, проекты, встречи, педагогические чудеса Татьяны Викторовны.
Идеальное – нормальное – экстремальное
О ходе своей клубной жизни его участники рассуждали потом примерно так: «Известна метафора: «горизонталь» – организация пространства общения, а «вертикаль» – те ценности, которые по ней передавались. Если почти все организаторы клубов сосредотачивали усилия на налаживании горизонтали общения, то клуб Бабушкиной отличался тем, что контакты по горизонтали складывались сами собой, когда головы были «задраны ввысь», на некую почему-то наметившуюся точку «вертикали».
Этот принцип самоорганизации «горизонтальных» связей и событий вокруг чёткого вертикального стержня проецировался на все сюжеты вокруг ТиВи.
Стержень замысла – и бесконечная вариативность событий. Отсутствие плана – и твёрдая способность довести дело до триумфального финала, создать такое «атмосферное давление», что успех неминуемо совершается.
«Возрастная вертикаль» (когда норма для каждого из начинаний – включение всех возрастов, от малышей до стариков) – и ситуативное резкое «расширение» какого-то возраста (дошкольников? подростков? студентов?), и закрепление особых отношений между представителями определённых возрастов в каждом конкретном случае.
Истоком этой вертикальности, видимо, была особая норма всей жизни Татьяны Викторовны: неустанное челночное движение между педагогикой идеальных – нормальных – и экстремальных измерений.
В этом уникальный знак «педагогики ТиВи», почти не имеющий аналогов в современной России.
Идеальное. Летучий университет
Идеальное входило в круг Бабушкиной не специально создаваемой атмосферой идеализированных отношений, не совместными размышлениями о высоких абстракциях – а личными контактами, постоянными подключениями к своим делам людей, живущих творчески-напряжённо. Возникали устойчивые содружества «клубных» ребят с подлинными, глубокими поэтами, с первоклассными художниками андеграунда, с архитекторами, врачами, философами и археологами, с корабелами-путешественниками, с обитателями огромных домашних библиотек. Привычным жанром были вечные бегства в древнегреческий Танаис к его великому хранителю Валерию Чесноку и блуждания-гостевания по Москве или Екатеринбургу. Но речь шла не об «интересных людях» вообще – а исключительно о тех, с кем у ТиВи и её воспитанников возникал взаимный интерес.
…Так запускался и её нелегальный «летучий педагогический университет» – через контакты взрослеющих ребят из клуба с лучшими педагогами страны.
«Полувзрослые» были опорным слоем клуба ТиВи – его основным «фокусом», «ретранслятором» замыслов между самыми маленькими и самыми умудрёнными. Опыт такого возрастного и культурного посредничества стал одной из ключевых сторон здешнего педагогического образования для «полувоспитателей»-«полувоспитанников».
А другая сторона – опыты стыковки «идеального мира» и ежедневности, неожиданного и самого привычного. Один из «технологичных» вариантов таких стыковок получил имя «уроков фантазии».
Уроки фантазии
Уроки фантазии – то с чем Бабушкина гастролировала по всей России по тем школам и классам, где её принимали.
Уроки эти (преображающие вдруг детей на глазах их собственных учителей и родителей) выглядели вполне осязаемо и технологично – но в них отражались не программа, не методика – а некоторый особый план учебной жизни, который Татьяна Викторовна полагала необходимым удерживать в начальных классах. Те специальные усилия, хоть как-то компенсирующие вымывание важнейших пластов детства из детских биографий.
Демонстрация таких занятий и обсуждение их с учительницами было основной жанром «легального появления» Бабушкиной в системе образования в последнее десятилетие. Она и оправдывалась: «Слово «урок» взято как условное обозначение, доступное официальному миру. Уроки фантазии позволяют ребёнку, смиряясь с теми социальными требованиями, которыми его опутывают в школе – не потерять живую ткань детства в том возрасте, когда она ещё необходима. Они предполагают не только бережное рассмотрение, но проживание праздничной, игровой, образной детской реальности».
Вероятным прообразом такого школьно-домашнего, «планово-чудотворного» жанра послужила «Грамматика фантазии», предложенная Джанни Родари. Впрочем, большинство этих «сказок для подбадривания», «театров одного письма», «путешествий голубой стрелы» и «яблочек по тарелочке» явно российского происхождения. По большому же счёту урок фантазии – это попытка опереться в рамках школьных 45 минут на те стороны явлений, где может быть нащупана многоголосица детского и взрослого языка.
«...Образ её меньше всего ассоциируется с традиционными представлениями о воспитателе или учителе. Приходит к вам элегантно одетая женщина с мешком или огромной сумкой. Нервничает, поминутно извиняется, и тут же спрашивает: «Мы кажется, с вами уже встречались?» И всегда хочется с ней согласиться, потому что она из вашего детства, из детства ваших детей, из детства ваших родителей. И дети запросто кричат через весь зал её имя, смущая добропорядочных взрослых. И замирают с открытыми ртами, когда она разливает им в ладошки солнечный чай или зажигает в большой деревянной ложке волшебный огонь. И помогает каждому побыть немножко волшебником», - так объясняла про уроки фантазии их нередкий соучастник и «ассистент» Юлия Маслова, и продолжала: «От Татьяны Викторовны я слышала фразу, которую не сразу, но поняла. «В любви часть всегда больше целого». Так, повседневные бытовые мелочи оказываются не фоном панорамы, а теми деталями, которые и являют основную мысль и чувство творения».
Нормальное измерение. Мастерская традиций
«Нормальная педагогика» – слова, важность и торжественность которым в России смог придать Евгений Шулешко. Евгений Евгеньевич и Татьяна Викторовна относились друг к другу с особой нежностью и восхищали друг друга как собеседники.
Бурлящая шулешкинская «горизонталь» ровеснических отношений оттеняла и дополняла возрастную вертикаль клуба ТиВи. «Проработанное», осмысленное ими совместно в понимании детства намечало устойчивую и ясную систему координат всего пространства педагогического участия в развитии человека.
Впрочем, и Шулешко, и Татьяна Викторовна были из тех, чьё дело – не проектирование, а культивирование. Кто убеждён, что жизнь не строится – жизнь вырастает.
Эта вырастающая жизнь – культурна – но именно в том смысле, что подобно культуре пронизывается напряжением между бытом и бытием, между предельно возвышенным и привычно-ежедневным.
Присмотримся к словосочетаниям из лексикона Татьяны Викторовны, её учеников и соратников. Подарковая культура. Уроки фантазии. Философия пира. Гостевание. Поляна Смыслов. Бродячая педагогика. Художественная дача. Домашний театр отрока…
В отсвете подобных категорий налаживается здесь организация «высокого бытобытия» человеческих отношений.
Вся окружающая ребёнка социальная жизнь сегодня настойчиво учит подводить любые предметы и явления под общие знаменатели стоимости и престижности. Вся «педагогика ТиВи» – это раскрытие каждого предмета, удостоенного рассмотрения – как уникального, как возможного хранителя неповторимой человеческой ценности.
«Ведь ребёнок – это человек, который хранит в себе имя вещи, а поскольку вещи умеют говорить, через их странности ребёнок приобщается к тайне мира».
Культура простых вещей. Драгоценность простых вещей. Неожиданная педагогика той стороны мира, которая не продаётся и не поддаётся расчётам.
Это неустанный, иногда произносимый, часто бессловесный, выражаемый попеременно делами, вещами и поступками разговор о том, как взрослый и ребёнок могут изо дня в день приносить счастье друг другу, используя простейшие и вечные детали быта и бытия.
Отсюда и бабушкинское определение «подарковой культуры»: «Думаю, что творчество дарящего чем-то схоже с творчеством поэта. Ибо поэт держит слово на пульсе мира, а дарящий заменяет слово поэтическим предметом, приносимым в дар, и держит это даримое действие на пульсе ритма жизни дорого ему человека. Подарок показывает невидимые просторы неповторимой территории дарящего...»
«Эстетика-творчество-общение» – это тройное определение культуры в названии клуба воплощалось здесь весьма непривычно. Культура представала не набором произведений, а палитрой традиций.
А сам клуб – в качестве «волшебной мастерской» по ремонту традиций. Мастерская, которая помогала заметить и укрепить свою, почти оборвавшуюся нить личной, кровной традиции. Не пропустить те традиции возрастов и поколений, которые могли пройти мимо тебя. Обнаружить, опознать те традиции культуры, по отношению к которым захочется совершить свой выбор – зацепиться или оттолкнуться, включиться в их продолжение, преобразовывать себя самого с их помощью – или уважительно отойти в сторону, повернув к традициям иного ряда.
Человек личностен и уникален – когда он не одинок. Это была ключевая аксиома для всех усилий и Шулешко, и Татьяны Викторовны.
...Человек перед лицом мира, своей становящейся речи, поиска своего призвания, тех традиций, которые он примет как свои.
...Человек перед лицом другого близкого человека – в интимном, «индивид-дуальном», тайном и зачастую бессловесном общении и со-бытии.
...Человек перед лицом содружества своих друзей, совместно ищущих свои интересы, судьбы и возможности.
Эти три плана самосознания человека и должны обязательно удерживаться в ходе его становления. Практике налаживания соответствующих детско-взрослых отношений посвятили свою жизнь и Евгений Евгеньевич, и Татьяна Викторовна.
А четвёртому плану человеческого осознания себя в мире – пусть необходимому со временем, но разрушительному, когда он закрепляется как основной – ТиВи пыталась противостоять двадцать последних лет, а Шулешко жёстко и методично отсекал его по крайней мере от начального образования.
Хотя вся внешняя среда, вся система школы работают именно на этот план – освоения социальных стандартов: введения человека в мире безличных величин, где нет ничего незаменимого, где всё приводится к общему знаменателю – денежному, тестовому, статусному. И сам человек-потребитель – лишь стандартный винтик социального механизма, атом толпы, и даже все его мнения и самомнения ему не принадлежат, а лишь навеяны социальной атмосферой и легко прогнозируются из-вне. При слабости других основ жизни, затянутый исключительно в эти категории миропонимания человек неизбежно погружается в безличное и безразличное одиночество, в котором утрачивает себя, становясь счётной единицей статистики, объектом рекламных манипуляций.
Такое с трудом выносят взрослые, ожесточаясь и разрушаясь. И такое всё чаще достаётся детям как норма их бытия. И перед лицом тотального отчуждения и одиночества оказываются равны дети миллионеров, дети нищих и дети-инвалиды.
Экстремальное измерение. Черепашата
Одной из центральных бабушкинских задач-забот последних лет были «черепашата». Такое имя ТиВи дала той отчаянной замкнутости, с помощью которой дети пытаются выстроить защиту от чуждого мира, лишь наращивая тем самым раздавливающий их груз одиночества.
Этот сюжет продолжил её многолетнюю включённость в «экстремальное детство». Работа с детдомовцами в восьмидесятых годах. Постоянные контакты с Апраушевым и Загорским детским домом для слепоглухонемых детей. Путешествия по воюющему Кавказу лет пять-семь назад. Превращения почти каждой из ежегодных художественных дач в интеграционный лагерь с участием детей-инвалидов. Завершающей страницей оказались «черепашата».
На психиатрических конгрессах последних лет отмечают, что количество детских психических заболеваний вроде бы резко не увеличилось, но множество детей приблизилось к «пограничному состоянию» – между отклонениями, ещё поддающимися терапевтической помощи – и жёсткими психиатрическими диагнозами. И всё больше людей, кого эта проблема касается непосредственно.
Татьяна Бабушкина находила в этом «пограничье» концентрированный образ общей, на её взгляд, проблемы современного детства – отчуждённости детей от всего живого на фоне агрессивной или стерильно-безразличной среды взрослого мира.
Относительно таких «пограничных» детей (по обе стороны «медицинской» границы) совместно с ростовскими врачами-психиатрами она выстраивала программы занятий по «разблокированию» детского отношения к окружающему миру, взрослым и сверстникам.
Интересно наблюдать, как опытные остепенённые психиатры начинали учиться у ТиВи и её молодых учениц. А любимая бабушкинская воспитанница Вета Хрящёва вскоре забралась по «ту сторону» границы, создав клуб для детей с диагнозами от шизофрении до синдрома Дауна. При этом обнаружились не только идентичность общепедагогических ходов, проблем, решений в работе с обычными детьми и детьми с такими диагнозами – но и то, что в результате такие дети столь же способны вызывать восхищение окружающих, как и дети обычные...
О взрослом и детском
А ещё ближайшим другом и парадоксальным единомышленником ТиВи был Владимир Ланцберг – поэт, инженер и создатель столь же легендарного клуба под Туапсе.
Неустанные размышления о детстве Татьяны Викторовны вдруг оказывались инобытиём сакраментальных фраз Ланцберга:
«Любите детей долго и нудно. А я их ненавижу. Они меня «достали» – своими криками, капризами, своей концептуальной истеричностью... Поэтому, пока дети ещё маленькие, их надо изводить. Потом поздно будет: им понравится быть детьми.
А пока что любой из них мечтает стать взрослым. И я ему скажу: пойдём со мной, и ты станешь взрослым...»
О чём таком возмутительном говорит Ланцберг? А вот об этом:
«...Из-за детей я плохо живу. Они ничего не знают, не умеют, не могут, ни за что не отвечают, но хорошо плодятся и быстро растут. Самое страшное, что они везде. Я все время утыкаюсь в них и от них завишу. Один (в униформе крысиного цвета) меня шмонает как лицо зулусской национальности и знать не желает, что этого делать нельзя. Другой (в кабинете крысиного цвета) не хочет мне что-то разрешить, потому что какой-то папа не сказал ему, что это можно. Третий повырубал всю защиту и разогнал реактор до кипения - покататься хотел, что ли?..
А когда я понял, что ненавижу детей? В тот момент, когда увидел, какие бывают взрослые. В трамвай вошли мальчик и девочка. Ему было лет семь, ей - года на два-три меньше. Он помог ей забраться в вагон по крутым ступеням. Потом пристроил к стеклу водительской кабины так, чтобы ей было видно все происходящее впереди по курсу. Затем купил билет. И, наконец, встал сзади нее, чтобы входящие и выходящие пассажиры ее не толкали. Чтобы ей было хорошо. В чём и состоял смысл его жизни на те полчаса, пока они ехали в трамвае».
Под таким углом зрения - при абсолютной логической несводимости тезисов Ланцберга и размышлений ТиВи о спасении детства в детях – становится понятно, что педагогика ТиВи – это не про культивирование детства, а про восстановление полноценного круговорота «детскости» и «взрослости», про их равноправие и обоюдную необходимость.
«Не в том ли проблемы подростков, что мир взрослых людей подростковый?» - утверждала Бабушина в своей знаменитой статье:
«Какая-то косность сковала два поколения, и научила детей небрежному нравственному проживанию, обращению к нравственности лишь для внешнего слушателя. И рядом с этим – опыт бросания всего, что не выходит доделать сразу с чувством и умом. Как некогда брошенные сотни строек, больниц, целые железнодорожные ветки...
Вот и наши дети хотят быстро, наскоком достичь неясного и желанного. Так же, как их родители, они хотят решать проблемы отстранённо-механически, на внешних уровнях, чтобы не погружаться в смысл.
Всем ясно, что младенец вырастает в зримой тёплой колыбели, он в ней жизненно нуждается. Так же подросток нуждается в незримой колыбели мягкости, принятия его возраста. Противоречие – стихия подростка, он в ней развивается. Но без очага внутреннего семейного охранения это развитие выходит за рамки всякой стихийности. Возникает беспредел и полная непредсказуемость.
По социологическим данным 95% подростков неадекватно отвечает на любое взрослое замечание. Приходя домой, дети получают такой же неадекватный взросло-подростковый ответ».
Педагогика Татьяны Викторовны именовала себя «авантюрной» и «фантазийной» - при этом обучая жёсткой ответственности, привычке брать на себя самое трудное и доводить любое дело до результата. Или, как ещё говорили: «Клуб ТиВи воспитывал культурного человека, т.е. человека с ранней рефлексией. С другой стороны в пространстве размытых человеческих отношений он давал прецедент человеческой надёжности».
Про это же вспоминает Вета Хрящёва:«ТиВи работала с самыми трудными подростками в школах города, читала им особенные игровые лекции. Потом эти старшие школьники проводили уроки фантазии для первых классов. Они как бы ощущали ответственность перед младшими. Менялись, становились серьёзней. А летом проводили лагерь, куда съезжалось немыслимое количество друзей и знакомых, и «клубовцы» прошлых лет со своими детьми».
Остановите культуру
...Когда-то клуб ТиВи был тогда, наверное, самым «культуроцентричным» клубом Советского Союза.
В последние же годы Татьяна Викторовна всё чаще высказывалась о культуре чуть ли не с нигилистическими интонациями.
Она заводила разговор о том, что множащиеся нагромождения культуры таят в себе страшную угрозу. Что завалы культурных ценностей, которые растущие поколения не способны осмыслить, принять, «переварить» – это надгробные плиты над будущим. Что чуждая, навязываемая, но отторгаемая культура – огромная сила: давящая, раздражающая, невротизирующая, убивающая в человеке способность к мироустроению – и себя в мире, и мира вокруг себя.
Если в перегруженном культурными знаками пространстве у человека нет средств выстраивать свой «культурный космос» – то его затягивает в подобие безграничной культурной свалки, на которой духовная жизнь сводится к бомжеванию.
Что на фоне такой ситуации именно педагогика становится главной отраслью культуры – без которой ничтожными выглядят все остальные.
Тайны нового века
От вроде бы внешкольной, крайне настороженной к школе «системы работы» ТиВи пролегли явные «световые мосты» к устройству начального образования в классах Шулешко и Амонашвили.
За её внешней дистанцированностью, «испуганным пиететом» перед «научностью» и «учёными» очевидно не только личное, но и смысловое, и исследовательское соучастие в создании принципиально новых основ дидактики начального образования.
Опыты, наблюдения, практика работы, приёмы, взгляды, оценки, выводы Татьяны Бабушкиной выглядят завершающим дополнением в том радикальном пересмотре дидактики младшего возраста, который был осуществлён в нашей стране в последней четверти двадцатого века.
Перечислим некоторые ключевые имена из тех, чьи исследования и творческие усилия определили неизбежность такого переворота. Е.Е.Шулешко, cоздатель практики гарантированно успешного обучения всех детей в начальной школе; Э.И.Леонгард, изобретатель методов восстановления полноценной жизни глухих детей; выдающиеся учёные-исследователи дошкольного детства А.В.Запорожец, Н.Н.Поддъяков, Т.В.Тарунтаева, Г.Г.Кравцов; крупнейшие теоретики «педагогики сотрудничества» как педагогики для всех, семейной и школьной одновременно - С.Л.Соловейчик, Ш.А.Амонашвили, Л.А.Никитина; педагоги-экспериментаторы С.Ю.Курганов, А.М.Лобок, А.Н.Юшков; психологи и нейрофизиологи Т.П.Хризман, В.Д.Еремеева, М.В.Осорина.
О чём здесь идёт речь?
Великая классическая педагогика, педагогика Коменского, Дистервега, Ушинского, относилась к дидактике младшего возраста в наиболее существенных моментах примерно так же, как к дидактике подростковой – только со скидкой на «возрастные особенности».
Принципы обучения детей в начальной школе (а во многом и дошкольников) предполагались (и, разумеется, предполагаются на практике повсеместно и поныне) аналогичные школьным, только:
- - ещё более упрощённые и формально-логичные;
- - с ещё более старательным избеганием противоречий;
- - с ещё более выраженным усилием взрослого по непосредственному «ведению» ребёнка за собой в мир знаний;
- - с таким же «линейным» расположением материала, прямым пошаговым продвижением «от простого к сложному».
- - с установкой на максимально чёткий, однообразный, равномерный ход обучения
- - с жёсткой ориентацией на вырабатывание у детей чётких и ясных знаний (возникновение смутных, не до конца осознанных, «невербализуемых» знаний расценивается скорее как отрицательный эффект);
- - с особо тщательным избеганием в изложении нового материала «витиеватостей», деталей, всего, что может «отвлекать внимание и запутывать»;
- - с установкой на освоение внешних форм культурного поведения, задаваемых взрослым.
И так далее.
Многие из этих принципов относительно школы для маленьких детей были поставлены под сомнение ещё Львом Толстым, а позже опровергались Селестеном Френе, Станиславом Шацким и другими великими деятелями «Нового образования» начала двадцатого века.
Но именно к концу двадцатого века в нашей стране произошёл решающий сдвиг в понимании грамотных принципов дошкольного и начального образования и в теории, и в экспериментальной практике.
...«Воспитав в себе правила техники поведения, это совершенство Сальери, мы лишаемся моцартовского целостного видения и возможности жить в присутствии Тайны» - эта фраза Татьяны Викторовны может служить введением в современную педагогику младшего возраста.
Ощущение живой сложности мира и культуры, не линейное, а объёмное видение явлений паритет эмоционального и логического, сохранение таинственной символичности взгляда на мир должны преобладать в жизни детей в годы «освоения грамоты»: чтения, письма, первых математических представлений, культуры отношений между людьми, бытовых и духовных традиций своего народа. Тогда начальное образования действительно становится «образованием первоначального культурного наследия в сердцах и умах детей». По выражению Евгения Шулешко: «Грамотность - не набор умений. Это прежде всего уважительное отношение к своим возможностям, предпочтениям, намерениям. Это признание за собой достойной роли в восприятии традиций своего народа, причастности к наследию его культуры. А вместе с тем - признание такого равного человеческого достоинства за всеми другими грамотными людьми»
Постепенно определялись и уточнялись возможности организации успешного воспитания и обучения всех детей на основании «неклассических» закономерностей:
- - для детей осваиваться со сложным и интересным обычно гораздо легче, чем с примитивным и скучным. Примитивность не упрощает, а убивает обучение;
- - событийность, «взрывчатость», яркость неожиданных впечатлений могут приходить на смену монотонности и равномерности обучения;
- - «неясные знания» для маленьких школьников и дошкольников столь же важны, как и ясные. Детям необходимо ощущать свою «познавательную причастность» к гораздо большему кругу вещей, чем те, про которые они могут чётко сформулировать свои представления.
- - понимание принципиально новых для детского сознания вещей рождается не из последовательного «усвоения» элементов нового знания – а из своего рода озарения, «вспыхивающего» среди напряжённых размышлений. А для этого надо не только не избегать противоречий, но зачастую как раз «требуется запутать, чтобы стало понятно»;
- - продуктивнее линейного продвижения по отдельным, логически классифицированным программам путь насыщения детской жизни богатством разнообразных и разносторонних впечатлений, занятиями, объединяющие использование разных областей знаний вокруг того или иного конкретного дела;
- - в каждой области обучения ценны прежде всего те знания и умения, которые можно использовать в других областях и в решении актуальных жизненных задач. Формы организованного обучения должно быть направлены прежде всего на создание оптимальной среды для использования новых знаний и детских возможностей – в области языка, физической культуры, математики и т.д.
- - противоречие в предмете изучения - это не досадная трудность, а основа для разворачивания педагогических ситуаций и детского общения. Именно размышления над неочевидными противоречиями становятся естественной основой детских учебных диалогов и опыта равноправного исследовательского сотрудничества со взрослым;
- - взрослым полезно осознать, что у детей (по крайней мере лет до десяти-двенадцати) работает «другая логика» - причём у разных детей очень разная. Качественное развитие детского мышления связано именно с «испытанием» и развитием своего «стиля мысли», с сопоставлением разных логик, разных взглядов на мир – а отнюдь не с максимально быстрым переходом на единые формально-логические категории взрослого мира;
- - освоение детьми «азов» образования может строиться не столько логически, сколько символически. То есть: не отстранённо-объективно – а эмоционально-насыщенно; не однозначно – а открываясь по-разному с разных точек зрения; не плоско – а объёмно, с сохранением чувства таинственной неисчерпаемости предмета познания. В ходе мысленного или наглядного «поворачивания» предмета рассмотрения разными его гранями и возникает видение целого. Адекватная «строению» родного языка высокая сложность символики зачастую оказывается куда доступнее детям, чем примитивные и внешне логичные формальные объяснения.
- - детское сообщество при налаживании в нём нормальной жизни и взаимоотношений обладает образовательным потенциалом, несравнимым с возможностями влияния взрослого на каждого из детей по отдельности. Педагогическое дело взрослого – не столько «тащить за собой», сколько создать условия для налаживания детских отношений, формирования детских интересов вокруг учебных дел и «разжигания» детского познавательного общения;
- - сами культурные нормы не обязаны прививаться взрослым извне как техника поведения, а могут складываться естественным образом в отношениях детей между собой, осваиваясь ими прежде всего как культура человеческих отношений, радующая каждого из них.
* * *
Такое сопоставление классической дидактики младшего возраста и тех позиций, с которых она пересматривалась нашими великими современниками, сделано огрублённо и в чём-то не совсем корректно. Но в целом оно отражает суть дела.
Только ли в том причина расхождений, что Дистервег или Ушинский не замечали или не додумывались до того, что стало очевидным в свете новых открытий, результатов педагогических экспериментов и исследований конца двадцатого века?
Наверное, нет. Другой видимой основой для пересмотра главного и второстепенного, грамотного и ошибочного в обучении маленьких детей послужило само изменение среды детства.
Классическая дидактика создавалась в условиях, когда лишь дополняла рациональной школьной организацией естественную жизнь детей в семье и в обществе, насыщенном религиозной символикой, живыми народными традициями и особым укладом семейной жизни, близостью к живой природе и открытостью ко всем влияниям окружающей действительности.
Классическая педагогика дополняла педагогику жизни, «неклассическая» считает необходимым брать на себя задачу воссоздания нормальной жизни вокруг детей. Без этого обучение маленьких детей становится жестокой лотереей, средством сортировки на «удачливых» и неудачников.
Искусственное воссоздании естественной среды детства педагогическими средствами – может быть, так можно охарактеризовать центральную тему современной педагогики.
Постижению главных задач и удивительных возможностей этого великого дела посвятила свою прекрасную жизнь Татьяна Викторовна Бабушкина. Её сердце было удивительным камертоном размышлений о мире детства и источником усилий в его поддержку. Тонкость и точность её чувств, усилий, замыслов, неприметно формировали духовные и душевные силы множества людей в России.
Светлая ей память.
|
