Я ученикам привык доверять. И вдруг ЧП: я поехал с классом за город, и один из моих парней напился. Я, конечно, по дороге уточнил, что пить нехорошо вообще и в походе в частности. Но у каждого есть определенная мера свободы.
Когда мы пошли за продуктами в ближайшую деревню, Саня меня спрашивает: «А можно я куплю бутылку пива?» Я же не буду звонить министру образования о своих правах и сверяться с законодательством! Я реагирую на конкретную ситуацию и вижу, что если ему сейчас не разрешить, он все равно купит. А если я ему разрешу, то в каком-то смысле соблюду меру, то есть ограничу его: одну бутылку ты можешь купить, но только одну.
И я ему говорю: «Можешь купить строго одну бутылку». А в результате он вместо пива покупает две бутылки водки, две бутылки мартини (он из состоятельной семьи) и после поит всю группу. Напивается сам, напивается его товарищ, и ночью его приходится откачивать. Не того, кто выпивки накупил, а второго, который, как он потом сам сказал, «на халяву позарился».
По идее на меня стоило наложить административное взыскание. А если совсем уж строго рассуждать, то за такое вообще надо бы увольнять. Но для меня важно не взыскание. Меня совсем другое в этой ситуации волнует. Если я педагог, то встает вопрос не административный, а педагогический.
С этим молодым человеком у меня были очень хорошие отношения, более того, доверительные. Он часто приходил ко мне в гости, мы с ним обсуждали его личную жизнь. Но после того, что произошло, я с ним больше не общаюсь. И не буду общаться, потому что он меня предал. Не в том дело, что я к нему плохо отношусь. Я к нему по-прежнему хорошо отношусь. Но я теперь знаю, что и в следующей ситуации он меня подставит.
Такой отказ от общения может стать для кого-то хорошим уроком.
***
В моей жизни был случай, который невозможно представить в современной школе. Она же теперь якобы правовая. Я тогда учился в педагогическом училище. Училище называли «шестьсот баб и один прораб», потому что из парней там учился один я. Остальные – девчонки.
В сентябре месяце мы поехали на картошку. Осень, холодно, Москва-река, картофельное поле. И был у нас руководитель, назовем его Сан Саныч.
В один из трудовых будней, когда все закончили собирать картошку и уже влезли в автобус, ко мне вдруг подходят две девочки и говорят: «Слабо искупаться?» Я у Сан Саныча и спрашиваю: «Можно я сейчас быстро искупаюсь?» – «Нет. В автобус – и поехали».
Но девочки меня все-таки зазвали. Мы с берега спустились, чтобы нас видно не было. Я быстро разделся до трусов, залез в эту леденящую воду, искупался, оделся... Но автобус за это время успел уехать.
И я, и девочки шли по трассе километра три-четыре. По пути козьего молока купили. И вот я, такой наивный, подхожу в лагере к Сан Санычу и говорю: «А мы для всех молока купили». В ответ вижу металл в глазах, как будто я его предал.
Что получилось? Я пошел ко взрослому спрашивать, значит, рассчитывал на его разрешение. Он запретил, а я его запрет нарушил. И он решил, что со мной нельзя иметь дело, потому что в определенный момент я снова подведу его в такой вот щекотливой ситуации.
***
Моя (уже учительская) история с выпивкой – она ведь абсолютно зеркальна той ситуации, которую я создал на картошке, будучи студентом педучилища. И я понял, что для меня очень полезным было, что Сан Саныч больше никогда со мной не общался. Он, кстати, потом уволился. Но все то время, пока он еще работал в училище, он никогда со мной не разговаривал. Я уверен, что для того мальчика, который нашу с ним договоренность нарушил, тоже было полезно, что я с ним не захотел больше дела иметь.
Никаких правовых моментов здесь нет. Но такие живые человеческие решения – это, по-моему, самые лучшие нравственные уроки, которые мы можем преподать друг другу.
