О выращивании смыслов

Лекция для воспитателей[1]

ОБ ОРГАНИКЕ СОВМЕСТНОЙ ЖИЗНИ

Я считаю себя воспитателем и думаю, что у воспитателей совершенно особые задачи. У нас есть клуб, в него ходят студенты и старшеклассники, и последние годы мы работаем... не хочется называть это словом «работаем»... мы живём вместе с детками от трёх до тринадцати лет (в большинстве — от четырёх до восьми), которые втянуты в современный поток жизни, и у которых очевидны трудности в этом потоке.

Мы работаем в сотрудничестве с врачами, врачаминевропатологами.

К нам приводят многих детей с синдромом агрессивности, с синдромом истерического крика, с синдромом равнодушия к жизни. Наши занятия — это попытка включения таких детей в органику человеческих отношений.

Мы затеваем разные игры. Игры, которые вызывают невольный интерес, игры, с помощью которых родители или другие взрослые проявляют свою искреннюю любовь к ребёнку, игры, увеличивающие разнообразие дня... (Подобные игры в жизни садика, при желании, могут быть рассыпаны по каждому дню и тоже выполнять психотерапевтическую роль). Наши занятия выводят детей (когда легче, когда труднее) из тупиковости их жизненных ситуаций.

Хочу сразу предупредить: то, о чём я сегодня буду говорить, я воспринимаю как наследство, полученное от людей, которые жили давно-давно.

Всё это имеет право на существование — хотя ни в коем случае не даёт противовеса капитальным современным реформам образования, указывающим место ребёнка в тех жёстких и формализованных условиях, куда он попал или куда хотят его направить.

Всё, о чём я хочу рассказать, связано с тем, что нужно как-то при всём этом сохранить органику совместной жизни детей со взрослыми.

...Я зашла в ваш двор и ахнула; не от архитектуры, а от состояния зелени, живой, пышной. Зелень словно говорит о том, что и атмосфера здесь живая.

То, чем я занимаюсь — это попытка уследить за тем, чтобы среди постоянно нарастающих образовательных функций сохранилась по отношению к детям живая атмосфера человеческих отношений.

Поэтому я бы очень хотела поделиться с вами не только педагогическими проблемами, но и включиться в диалог о тех вопиющих вопросах, которые ставит перед нами современный мир. И, как ни странно, я хочу, чтобы главным в сегодняшнем разговоре был не столько ребёнок, сколько мы с вами. Что это за человек такой на Земле, воспитатель, что он «на себе» несёт, какие вещи ему нужно учитывать, как себя поберечь...

Потом я познакомлю вас с теми занятиями, которые мы проводим, с какими-то не совсем привычными взглядами на вещи — и буду рада, если от нашего диалога и у меня, и у каждого из вас возникнут новые мысли о чём-то существенном. Я мечтаю, чтобы за следующие два дня мы немножко устали от смеха; надеюсь, мы скоро со всеми познакомимся, насмеёмся, наиграемся.

ПЕРЕВОДЧИКИ

Я думаю, что хороший современный писатель работает как переводчик смыслов. Я себя чувствую переводчиком со взрослого на детский, я всё время ищу, как представить какие-то вещи, чтобы они стали понятны.

Мне кажется, что сейчас особенно важно понять то, чем детство значимо для взрослых.

Я очень надеюсь услышать ваше внутреннее согласие на диалог, на понимание того, что же такое это взрослое «я» человека, который остался с детьми.

Для себя я назвала этот семинар «Выращиванием смыслов».

Мы недавно провели такие семинары для всех домов ребёнка Ростовской области. И когда мы позанимались, люди поймали себя на том, что стали меньше уставать от своей работы.

Почему? Потому что, оказывается, «я» современного воспитателя настолько же не замечено социально, настолько же не признаётся, как и само детство.

Личность воспитателя тонет в общем оценочном равнодушии.

Человек, который совершает одну из самых удивительных вещей в данное время, не может понять, где он находится. Он не совсем может понять, в чём его роль и каков смысл, и откуда черпать силы. А это самый удивительный клад нашей страны, клад человечества — те люди, множество женщин, которые взяли на себя ответственность не оставить огромную детскую часть страны.

Что такое «не распылённая ответственность»? Мы вернёмся к этому чуть позже. Сначала я попробую сказать о вескости других слов — не оставить детей.

ЧТО РЯДОМ С НАМИ. КТО РЯДОМ С НАМИ

Я начну с некоторых данных, оглашённых на конференции по проблемам детства в Москве. В России существует огромный неучтённый фонд детей, даже не бездомных, а таких, которые практически вышли из бездомности, но в сторону противоположную. Это дети, которые впали в полуживотное-получеловеческое состояние.

На юге, под Туапсе, их называют шалашовые дети: в большинстве это дети мигрантов, которые просто живут в лесах. Схожие очень тяжёлые наблюдения по детской беспризорности в современном Петербурге. Эта детская эпидемия и бездомности, и утраты детьми человеческого облика интенсивно распространяется вдоль дороги на Восток, от Москвы до Екатеринбурга. Масса не учтённых беспризорных детей, за которых никто не отвечает.

С этими детьми, до которых государству нет никакого дела, некоторые общественные, частные организации пытаются искать формы взаимодействия, пытаются приютить этих детей, вовлечь, увлечь, обогреть, показать какие-то жизненные шансы и возможности.

В таких организациях обычно проявляется очень сильно воспитательское «я», чаще мужское, которое берёт на себя такие вещи.

Кто ещё заметен в роли воспитателей? Кто помогает точнее посмотреть и откликнуться на то, что занимает нас с вами?

Многие, оставшиеся в детских домах. Кое-кто в школах. Очень значительная часть педагогов авторских школ, которым сейчас трудно.

Со схожими проблемами вдруг столкнулись педагоги самых богатых частных школ, особенно в столице. Это очень узкая часть мира детства, но очень показательная: «элитарные» дети, которыми родители не занимаются, зато гарантируют всевозможную материальную обеспеченность. Элитные дети приобретают такую же маргинальность, и у них в особенно острых формах развиваются те же проблемы, что у детей из детских домов.

Почему я так подробно об этом говорю, почему наш радостный разговор о смысле профессии и смысле детства начинаю с таких вот печальных сообщений?

Потому что здесь скрыта первая особенность «я» педагога, которую он на себе осознанно или не осознанно несёт. Очень важно обратить на неё внимание, хорошо бы ещё как-то дома потихоньку найти слова рассказать об этом своим близким.

ПЕРЕКЛЮЧЕНИЕ ДЛЯ ВЗЛЁТА

Получается, что современный педагог, словно прекрасная балерина, оказывается на постоянном шпагате между той ролью, которую он должен выполнять, и тем знанием о жизни, которое у него есть.

Невозможно не слышать о пожарах в школах, невозможно не слышать о том, что творится с детьми; педагог постоянно испытывает на себе это фоновое звучание. Невозможно не помнить о недостаче финансирования и т.п.

Но воспитатель не может идти к ребёнку в таком состоянии.

Он должен отключиться от своих «гашений света», от проблем какой-то очередной предоплаты, он должен выключиться из своих сложностей — и прийти к ребёнку в живом, светлом состоянии.

Мы не привыкли об этом даже думать, не то что говорить. А ведь это самый важный, колоссальный труд. Именно в силу сложности такого усилия, на мой взгляд, современная система образования и воспитания и начинает идти только через образовательный материал.

Почему? Потому что образовательный материал менее эмоционален, он вроде бы не требует особой атмосферы; чтобы идти на образовательный контакт с ребёнком, кажется, что не нужно делать эмоциональный взлёт.

А вот для того, чтобы подойти и увидеть, какой сегодня интересный день, как-то по-человечески сказать ребёнку о его необычности и о прочем, совместно с ребёнком ощутить радость от какой-то ерунды (вот придумали, что эта пуговица — мама, а эта пуговица — бабушка, и всем радостно) — вот это труд колоссальный.

За него никто не привык у нас с вами отвечать, за него не спросят, за него не принято благодарить, им не отчитаешься. И чем сложнее становится вокруг, тем сложнее «способы сообщения», тем труднее ваша задача.

Итак, первый момент жизни воспитателя — это такое «я», такое ощущение своей личности, которое не утратило способность к эмоциональному взлёту. (А при этом мы видим, что главная характеристика современности — это эмоциональная обеднённость и у детей, и у взрослых, особенно у мужчин).

Второй — это умение находиться в точке боли и радости одновременно, умение переключаться и иметь силы на это переключение.

Третий — это наличие неразмытой ответственности.

РОСКОШЬ НЕРАЗМЫТОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

Что сейчас особенно бросается в глаза? Никто ни за что не отвечает, ответственность распылена, каждому есть на кого кивнуть... И есть редкие профессии, где ещё сохраняется личностная ответственность: педагогика, медицина, отчасти творческие специальности. Там часто встретишь порядочного человека, которому свою ношу нести очень тяжело.

Но есть и другая сторона дела.

Если человек лично ни за что не отвечает, то это разъедает его душу.

Некоторое время назад прошёл замечательный конгресс с печальным названием «Первый конгресс по детской социологии и психиатрии». На нём говорилось о том, что если человек остаётся без смысла внутри, если у него нет дела, за которое он отвечает, он бесконечно устаёт. Ему в глубине души непонятно, зачем всё это.

Человек, утративший смысл, совершенно иначе переносит все трудности. Оказывается, отсутствие смысла приводит колоссальное количество людей к психическим сдвигам.

Педагог сейчас — это удивительный человек, который тянет на себе ответственность за ребёнка и за детство как таковое. Мы можем сколько угодно говорить, как педагогу тяжело, как нам всем плохо; но если посмотреть на людей, продолжающих жить со смыслом, то им часто не легче. А если смотреть на остальных — то их часто становится жалко.

Получается, что мы — очень небольшая группа людей, которой достаётся невероятная роскошь жизни, где можно обойтись без душевной неряшливости, ощутить, что душа твоя сбылась.

Вот почему я хотела бы назвать наш семинар «выращиванием смыслов». Ощущение смысла, конечно, не панацея, и человек, обладающий смыслом, иногда просто теряет силу. Но к нам силы чаще возвращаются, чем к другим.

ОТКРЫТОСТЬ К ДРУГИМ И БЕРЕЖНОСТЬ К СЕБЕ

Я знакома с одним психотерапевтом в Москве, ведущим замечательные мастер-классы; у него есть для нас с вами важнейший урок. Он говорит, что наша специальность тем и замечательна, что в нашем общении с детьми — постоянное лечение, постоянная психотерапия.

Если ты открыт и общаешься искренне, то собеседник твой тоже становится открытым, и он тебе отдаёт душевную энергию и начинается взаимное выздоровление.

Если у человека есть смысл деятельности, и он приходит к ребёнку (причём это может быть ребёнок любого возраста) — то зачастую он может прийти совершенно уставшим на занятие, а выйти с него отдохнувшим.

Я так и проверяю свои занятия (понятно, что они не все выходят удачные). Если ты проводишь занятие и после него «летаешь», то, значит, всё хорошо; если ты устаёшь, значит, что-то не получилось.

Такое тоже бывает. Открытость, конечно, не может случаться всегда. Иногда дома бывают неприятности, ты приходишь, вроде бы вполне подготовился, а уходишь — как будто телегу таскал. Потому что ты не был открытым. Потому что с детьми можно быть только в этом замечательном взаимоотношении открытого диалога.

И это каждодневная проблема честных взаимоотношений с детьми, подлинности нашего «я».

Как пояснить, что такое подлинное отношение, а что нет... Вот мне подарили камень, агат. Есть у меня схожая пластмассовая штука, примерно такого же объёма. Я детей прошу взять и погреть пластмассу. Они стараются, но пластмасса не нагревается. А как только ты передаёшь подлинную вещь, она нагревается от руки.

Получается, что мы с вами — те люди, которые сохраняют на этой земле возможность духовного кровообращения, обмена душевных сил.

«Я» воспитателя получает подпитку для того, чтобы выращивать в себе смыслы. Наше с вами «я» может брать на себя грузы, которые не каждый современный человек может себе позволить.

Ещё мне нужно будет рассказать о чувстве взаимопомощи, чувстве локтя; и рассказать это будет очень тяжело; реальнее — показать, увидеть на деталях...

Кстати, говорят, что открытость педагогического сообщества можно определить по двум показателям: первое — как сообщество встречает незнакомого человека, а второе — насколько подетски искренне и серьёзно оно воспринимает любое задание.

Я вас очень прошу ещё об одном. Я хотела бы все эти дни заниматься тем, чтобы мы поучились, как беречь своё «я».

Как вам сказать своим родным, что вы устаёте, как об этом сказать администрации и как вам пожалеть администрацию. Потому что сейчас ваша совместная с ней роль в том, чтобы сохранить равновесие между требованиями современной цивилизации, установкой поскорее развить ребёнка — и вашим материнским, инстинктивным чувством понимания особенности детей.

Каждый из вас стоит на защите этого равновесия, и нагрузка колоссальная. И каждому из нас для выдерживания этой нагрузки нужно внутреннее бережное и любовное к себе отношение.

ТО, ЧЕГО РАНЬШЕ НЕ ДЕЛАЛИ

Одна из любимых моих гипотез — гипотеза культурного соуса. Когда детям близкие люди тихонько называют какие-то вещи, имена, фамилии, какие-то стихи читают, вовсе даже детям непонятные ...

Место этому культурному соусу в отношениях домашних; но часто получается, что вы вольно или невольно приносите с собой заменитель дома.

Ведь то, что вы сейчас делаете, раньше не делали. Всё-таки человеческая культура родителей была гораздо выше. Сейчас я вижу мамочек и папочек, которые не знают элементарных вещей, не знают, например, что дети устают.

Психиатры сформулировали такую проблему: появилось поколение детей, на которых молодые мамочки не смотрели, когда они их кормили. Они в это время занимались чем-то, читали, ругались с кем-то, смотрели телевизор. И это совершенно особые дети.

То есть очень большое число родителей не обладает родительскими установками.

Получается, что вы тянете на себе то, чего нет дома. Вы отдаёте себя на работе так же, как в семье, у вас возникает двойная отдача душевной энергии. Если вы не будете её восполнять, то жизнь ваша станет невозможна. Скажите об этом и своим родным...

Из-за того, что родители ослаблены, воспитатель несёт на себе не только педагогическую нагрузку, но оказывается в роли духовной мамы.

Я попробую сейчас объясниться... Ко мне на занятие пришёл мальчик 11 лет (хотя остальные участники занятий — студенты), из элитной школы, но с фингалом. Такая изумительная элитная школа с фингалом. Он потрясающий, но он никуда не вписывается, ни в какие рамки. Если вы на него смотрите как педагог — то это сущее наказание; если же на него посмотреть глазами духовной мамы — то будет совершенно другая оценка.

Лишь только я начинаю смотреть с этой точки зрения — не насколько ребёнок в чём-то отстаёт, а насколько необычны его возможности как родного мне человека — то вижу перед собой что-то совершенно восхитительное...

СОЕДИНЕНИЕ ПРАЗДНИЧНОСТИ И ЕЖЕДНЕВНОСТИ

...Меня порой спрашивают: «А какое направление у колледжа в Волгограде, где вы в прошлый раз вели занятия?» А я никогда не знаю. Мне абсолютно всё равно, на что идёт ориентация данного колледжа. Мне важен человек, взрослый и маленький. Ведь быстрота такая на Земле, возможно, никому никакие «ориентации» не пригодятся, а всем придётся думать об экологии нашей страны, о её человеческом облике.

Никто не знает, что пригодится конкретному маленькому человеку в жизни. Важны не сами навыки и умения — важно, какая вариабельность заложена в навыке, какая человечность, какая уверенность в себе возникает в этом ребёнке, осваивающем навык.

И всё-таки: как всё это выдержать, эту открытость, искренность, это двойное материнство, что можно изменить для этого?

На мой взгляд, вот что является одной из самых главных вещей, облегчающих наш труд — воссоединение праздничного и каждодневного.

Я привезла на встречу несколько книг. Одна из них — это книга М. Н. Эпштейна, философа, мне так и хочется сказать, «автора» четырёх детей. Потому что он родил четырёх детей и занимался ими как творчеством. Он пишет гениальные вещи о том, что такое отцовство.

Он пишет, между прочим, и такое. В детстве он обварился кипятком, на него что-то падало и т.д., но он ничего этого не помнит. Но то, что случается каждодневно, что ближе и привычнее, то и запоминается. Вдруг ты посмотришь на всё это как бы издалека, впервые осознающим взглядом, и у тебя наступает постепенное пробуждение каждодневности.

Наш семинар хотелось бы назвать и так: «Постепенное пробуждение каждодневности».

Наблюдая, я однажды поняла проблему того, что у нас не получается в детских садах. Мы отделяем праздники и образовательные навыки.

Мы очищаем праздник от всех бытовых деталей, а ежедневный быт наполняем формализованными образовательными задачами. Получается, что и у нас, и у ребёнка возникает разрыв между интересным и бытовым.

Как только разрыв между ежедневным и интересным, праздничным углубляется, то день ребёнка начинает упрощаться, ему становится скучно. Этот ребёнок, вырастая, не умеет делать подарки, он не умеет делать интересное из пустяковых мелочей, он не умеет строить свои праздники.

Я думаю, что дети 8—9-го класса так убого оформляют свой отдых, что это где-то идёт отсюда, нет органики, понимания чудодействия праздника.

КЛЮЧИ К ПРОСТРАНСТВУ ОТНОШЕНИЙ

Поэтому давайте попробуем пойти по этому пути — соединения праздничности и ежедневности. Начинается он (мне кажется) с ощущения того, как сказывается на формировании человека одухотворённость окружающих его вещей.

У детей сейчас одинаковые игрушки — то из яйца, то из ларька, то из чупа-чупса. Вроде бы всё разное, но оно одинаковое, всё крутится в одном потоке. Как только я приношу какие-то старые бытовые предметы, дети жадно начинают их ощупывать; современный домашний ребёнок приобретает признаки детдомовцев, которые испытывают постоянный сильный голод по каким-то «живым», старинным, интересным вещам.

А вокруг — в комнатах, на улицах, в детских садах — всё меньше уникальных предметов, деталей, на которых можно остановить взгляд. Распредмеченность пространства становится мейнстримом.

Но как только пространство распредмечивается, человек расчеловечивается.

У нас есть ещё одна беда, хорошо знакомая детским садам, которую можно назвать зудом чистоты, неврозом чистоты. От него, например, происходит негласное свёртывание программ всех видов рукоделий, всех видов ручного творчества ребёнка, которые могут мешать псевдопредставлениям о чистоте, о престижности.

Но вымывание насыщенной предметной и деятельной среды — это и означает на самом деле сворачивание воспитательных программ, вымывание дошкольного воспитания из дошкольных учреждений.

Теперь эта престижность пустоты-чистоты перекидывается в семьи. Папы (особенно из обеспеченных семей) приходят вечером домой и недовольно проверяют (как эпидемстанция) чистоту в комнатах. Есть множество детей, которым дома ничего не разрешают ни трогать, ни пилить, ни разворачивать сколько-нибудь активную деятельность с предметами.

Вся программа жизни свёрнута, и получается, что детям неинтересно жить.

Сейчас растёт огромное количество детишек пяти-шести лет, которые, вставая утром, уже ничего не хотят. Такого, говорят наши врачи-психоневрологи, не было никогда. Даже в самые тяжёлые годы во время войны, во время разрухи у детей была ровесническая возрастная горизонталь общения, где они сами пополняли друг друга объектами игры, теми символическими предметами, на которых мирозданием возложена роль необходимых «третьих участников» нашего общения.

ТАЛИСМАН ИЗ ОДНОГО ОЖЕРЕЛЬЯ

Мне очень повезло в жизни: мы очень долгие годы со своими студентами приезжали в детдом слепоглухонемых детей в Загорске. Там считается, что очеловечивание идёт через несколько вещей. И первое — это через предмет, ощупываемый, тактильно познаваемый и как-то представляющий культуру человечества. Например, привезли слепоглухонемого ребёнка, который у себя в Казахстане пил только чай. Рядом с ним садится педагог и сотни раз даёт компот, даёт кефир, потом чай, тот хватает чай... И с этого начинается его путь к человеческому общению. Другой ребёнок идёт через овечку или собаку, его подводят к живой собачке, он её гладит, ему говорят о ней... И идёт очеловечивание.

Получается, что одухотворённый предмет может служить средоточием того удивительного совершенно языка, который необходим ребёнку для постижения себя и мира.

Но предметы у нас удаляются от детских рук, мы забываем, что если дать детям даже простейшие пуговицы, они зачастую тут же сыграют в какую-нибудь совсем неожиданную для нас игру...

...Ежегодно мы ездим в своеобразные летние лагеря — мы их называем художественными дачами. Ездят от 60 до 100 человек. В прошлом году мы были в горах, в этом году умудрились поехать на Украину. Везут детей в основном наши клубовские студенты и старшеклассники, из «совсем взрослых» иной раз бываю только я и врач.

И я увидела, что у нас образовалась на земле группа молодёжи, которая обладает отцовской, материнской направленностью, хотя у них самих детей ещё нет. Ведь и наш проект с психотерапевтами опирается на волонтёров из пединститута, организационно он выглядит нерационально, бредово, но он действует.

В этом году наш лагерь назывался «Янтарная черепаха». Детей встречало 100 черепах, каждому досталась своя, и в каждой черепахе было две дырочки. Все спрашивали, а зачем дырочки?

А мы купили янтарное ожерелье и за день до отъезда каждому ребёнку в его черепаху, с которой он уже сжился за время лагеря, прикрепили янтарь. И все ходили, сияли на солнце, и было видно, как они изменились, превратившись в янтарных черепах.

Нити невидимых отношений.

Питание взглядом и полифония тактильности (запах, звук, касание, слово).

Объятия — самый маленький и самый большой дом. Дети, которых мало обнимают, зябнут (в помещении, в одежде).

Тело — наш главный измерительный прибор. Налюбленное тело – застенчиво.

Соприкосновение – момент совместимости! Нота Договора!

Слово + Прикосновение — это модель народных игр.

Голос... Похлопывание... Переход в душевную «вертикаль» и объятия! Такая форма контакта лучше всего успокаивает человека и важнее всего для малыша, когда он расстроен.

А ещё будем помнить, что правда в злой форме не приносит пользы. Попробуем делать и замечания — поглаживанием...

Так тон делает музыку.

[1] Из лекции для воспитателей волгоградских детских садов, 2004 год.