Школа должна учить демократии.
Меня в этой фразе смущает только слово «учить», потому что у многих с этим словом обязательно сопряжены учебник, уроки, ответы правильные, оценки. А я убежден, что учебники - дело двадцать пятое. В школе нужно давать опыт демократии.
Оттого, что в школе улучшится нравственный микроклимат, станут более открытыми и дружескими взаимоотношения детей и взрослых, а в системе управленческих отношений укрепятся партнёрские связи и будут преодолены, наконец, бездушие и нажим на рядового учителя, - от этого выиграют все: и дети, и родители, и сами учителя.
Потребность в общей гуманизации образовательных процессов всё-таки ощущается повсеместно. Но демократизация образования - её продолжение, необходимое средство упрочения.
Слова свобода и демократия часто употребляются как синонимы. Но это не совсем так; демократия - это не только комплекс идей о свободе, но и комплекс практических норм и процедур, сформировавшихся на протяжении долгой и часто мучительной истории. Можно представить демократию как наделение свободы законным статусом.
Дело ведь не только в том, чтобы изжить авторитарность многих учителей или непререкаемый тон их суждений. Даже весьма гуманный характер общения учителей с детьми и почти материнская мягкость в голосе не меняют того, что возникающие конфликты и проблемы разрешаются, как правило, исходя из здравого смысла, а не на основе норм и законов, которые могут быть созданы в школьном коллективе; на основе благодеяний и снисхождений взрослых к детям, а не собственных душевных, умственных, волевых усилий ребят.

В своей школе я вижу, что дети стали совершенно иными. Я иногда ду­маю, что они гениальные. А на самом деле они просто свобод­ные. Они уже не признают одной ли­нии, одного уклада. Но создать в школе свободу, адекватную тому уровню свободы, который зарождается в об­ществе, должны мы, люди, которые вышли из «единоукладного» прошлого.
Стремление к свободе как к норме жизни, которое уже живёт в детях, важно дополнить опытом демократических отношений, демократического поведения. Человек не может в несвободной школе развить опыт ответственности за свою свободу.
Ниоткуда демократия в стране не возьмётся, если первоначальный опыт принятия решений, обсуждений, понимания других людей, личного выбора и т.п. человек не получит в школе.
Потому для нас со словом самоопределение (сам себя определяю по отношению к миру и его проблемам, к культуре, к другим людям, к самому себе) рядом стоит другое слово, споры о котором не утихают в нашем обществе - свобода.
Ребята в один голос говорят, что им нужна свобода в школе. Не для дурости, не для того чтобы превращать школу в цирк (хотя цирк - неплохая организация), а для того, чтобы образовываться со свободой. Почему же учителя должны говорить: «Нет, дай тебе свободу, ты все равно побежишь гулять, начнёшь колоться, свобода знаний не даёт и т.д.»?
Это ведь не так; это доказано в том числе опытом и нашей школы; и знания свободная школа даёт, и ребята наши поступают в институты не хуже, чем выпускники школ соседних.
Демократически воспитанный человек - не тот, который делает то, что хочет, а тот, который может сам ставить себе границы. Границы хорошего и плохого, границы поведения в разных ситуациях, границы между знанием и незнанием. В этом смысле и самоопределение - это умение ставить себе пределы.

Под демократией понимают власть народа; если говорить о школе - то властные полномочия народа-учеников, народа-учителей, народа-родителей. Но демократия - это ведь не просто власть народа, власть большинства и т.п. Это, с точки зрения личности, власть надо мной меня самого. Но мы так пропитаны подчинением, что этой-то власти люди как раз и боятся больше всего, стремясь её перепоручить тому, кто избавит их от такого бремени.
В этом - одна из причин неудач наших реформ: пренебрежение психологией людей и, как следствие, неспособность и нежелание учитывать роль школы, образования, «плодов просвещения». Нам нужно менять цели образования, создавать новую философию развития человека. Человека свободного.
Ещё такая интересная вещь. Учителя знают математику или историю лучше, чем дети; а вот демократию учителя, по моим наблюдениям, знают хуже, и опыта демократических отношений у них порой меньше, чем у многих сегодняшних детей. С одной стороны, это плохо, с другой стороны, очень хорошо. Потому что и наши дети, и учителя, и родители могут совершенно на равных обретать опыт демократии, опыт ошибок, споров, дискуссий. Это, на мой взгляд, уникальная ситуация.
Поэтому им надо учиться вместе. И это интересно.

Хорошо, когда есть хорошие учителя, с которыми можно поговорить, хорошая школьные традиции, хорошие интеллигентные ребята. Но к демократии, на мой взгляд, это ещё не имеет прямого отношения.
Демократия - это такие условия, в которых невозможно или, по крайней мере, становится явным нарушение прав человека, это условия, когда человек при самых разных людях (а ученик в школе - при родителях, учителях) имеет возможность высказать своё мнение, знать, что оно будет услышано, что прислушаются, что он имеет право голоса, право выбора.
Будущее цивилизованных, вменяемых людей связано всё-таки и с внутренней свободой, и со свободой в обществе, в котором живёшь. Если бы я не был директором школы, может быть, я так бы уверенно не говорил, но как педагог говорю об этом убеждённо.
Сегодня, в ситуации почти тотального обесценивания и разрушения любых общественных идеалов, идея человеческой активности - но активности нравственной, духовной, направленной на созидания жизни каждого отдельного человека, а не на её разрушение - с трудом пробивает себе дорогу. Позволить реализоваться и утвердиться в сознании каждого ученика этой идее и есть одна из главных задач школьного образования.
Я убеждён, что в школе будущего уклад жизни должен содействовать обретению ребёнком по крайней мере следующего опыта:

Для нынешней общественной ситуации характерно обилие словесных штампов демократического содержания у политиков и отсутствие адекватных механизмов их реализации. А большинство населения вовсе не убеждено, что решение социальных проблем имеет прочную связь с уровнем демократии. О «демократах» говорят или с иронией, или с издёвкой.
Вообще, демократия сейчас немодное слово. Тем более в школе - зачем она? Там надо «учиться и всё».
Мне вот посоветовал мой приятель, крупный чиновник: «Ты хороший проект написал, можешь большой грант получить для школы, только вместо «демократическая» поставь, скажем, «толерантная» или «гуманитарная», есть же много хороших слов. Зачем ты начальство дразнишь?»
Но я убежден, что демократия не может возникнуть на пустом месте, за двусмысленными расчётами. Её привнесут в общество те люди, которые в школе привыкли называть вещи своими именами.
Их школа должна быть демократической и не бояться этого слова.

Меня порой спрашивают: «Какому из определений демократии следует ваша школа?» Я пожимаю плечами. Есть вещи, для которых не будет однозначных терминов, но которые для себя каждый может понимать достаточно ясно.
Представления о демократии не могут быть одинаковые ни у детей, ни у взрослых. Я слежу, как в Интернете ведётся спор, что такое демократия, что такое democratic education, демократическое образование. Я думаю, что придти при помощи дефиниций к правильному пониманию не получится. Можно придти к этому только собственным опытом.
Конечно, будут возникать дискуссии: ты правильно понимаешь демократию, ты неправильно понимаешь. Но когда люди начинают задумываться, когда для них становится важным понять своё личное отношение к демократии - так и прокладывается для неё настоящий путь.

В нашей стране разговор о демократии многим кажется лишь предметом сомнительных политических диспутов. Но для меня речь идёт не о политике, а прежде всего о практике отношений между людьми.
Попробую привести аналогию. Что такое, например, Декларация прав человека - это политический документ или не политический? Его разделяет множество государств, но это скорее перечень нравственных истин, выстраданных человечеством, с которым политиков заставляют считаться. Дети должны понимать, как эти права в стране соблюдаются, как их защищают. Это не борьба партий, даже не борьба идеологий - это борьба за гуманное, хорошее, человеческое.
Демократическое общество - общество граждан, которые сами определяют принципы и цели своей деятельности, умеют оценивать её последствия и свою меру ответственности перед другими людьми.
Отсутствие демократии может замещаться «люмпен-обществом», или обществом крепостных, или обществом, состоящим из безликих «колёсиков» и «винтиков», которые приводятся в правильное движение системой жёсткого руководства.
Ничем по существу не отличается от «времён застоя» и сегодняшняя ситуация, когда большая часть населения ностальгирует по идеалу полного иждивенчества и постоянно ищет врага, качаясь между лозунгами «Долой!» и «Да здравствует!». Лишь малая часть людей способна сегодня к осмысленному анализу сложившейся ситуации, определению в первую очередь своей собственной позиции и программы своей личной и профессиональной жизни. Понятно, ещё меньше тех, кто способен к выработке реалистических программ развития тех или иных общественных сфер.
Большинству наших соотечественников негде и некогда было приобрести опыт демократического поведения. Строить взаимоотношения между людьми на основе права или взаимного согласия мы почти не умеем.
Даже при самых замечательных законах никакой демократии в стране не будет, если с детства ребёнок не будет приучаться к демократическим отношениям. И школа должна быть устроена так, чтобы в ней моделировались процессы, присущие демократическому обществу.

Я думаю, очень важно, чтобы гуманная атмосфера учебного заведения действовала бы не только в качестве убежища от жёсткого внешнего мира, но и приучала бы к пониманию других людей, к результативности гуманных усилий, к умению ставить совместно с другими людьми позитивные цели и достигать их. Школа обязана устроить жизнь детско-взрослого сообщества так, чтобы дать каждому школьнику опыт демократического действия.
Я вижу за словом «демократизация» многое из того, чего сегодня лишены многие школы. Назову лишь основное:

Близкое к этому понимание позитивных перемен послужило толчком к зарождению в России движения демократических школ. Развитие сети школ с демократическим укладом, распространение их опыта, подготовка молодого поколения к жизни в правовом государстве - своего рода самоцель возникшей в 2000-м году Ассоциации демократических школ.
В Ассоциацию постепенно вошло около 40 школ, и мы не стремимся к её быстрому расширению. Мы ведь знаем: стоит сверху заявить о том, что российским школам намечен очередной ориентир - и через месяц все школы уже именуют себя «личностно-ориентированными» или внедряющими «компетентностный подход». Стоит ввести моду на звание «демократическая», как идея демократизации образования будет выхолощена; все школы объявят себя демократическими, не продвинувшись ни на миллиметр по существу.
Но мы убеждены, что опыт уже сложившихся демократических школ не должен пропасть, его нужно укреплять, использовать, осмысливать, он может стать коллективной ценностью. Поэтому нам и стала нужна общественная организация, которая могла бы поддерживать позитивные процессы, защищать и отстаивать их.
Чтобы сделать учебный процесс демократическим, мало загореться идеей, нужна серьёзная работа. Ассоциация проводит специальные семинары для учителей, где мы показываем, как конструктивно менять учебный процесс. Такие семинары прошли в Москве, в Астрахани, в Мурманской и Ивановской области.
Наши школы устраивают выездные экспертизы школьного уклада, где учителя и школьники вместе анализируют, как обстоят дела в той или иной школе (естественно, только по её просьбе).
Мы стараемся выработать чёткие критерии общественной экспертизы. Это ведь тоже настоятельное требование времени. Общественная экспертиза со временем должна стать частью процессов развития образования. Например, если какой-либо проект не получит общественной демократической экспертизы, то это сигнал, что его не следует «запускать в практику». И тогда такой проект не будет тянуть образование назад.

Процессы, которые идут сегодня в образовании (в сторону дальнейшего обособления его «элитной» части), мало способствуют развитию демократического опыта. Они развивают у «гимназистов» скорее склонность считать себя такими, я бы сказал, «аристократами духа», имеющими право испытывать презрение к «кухаркам» и «работягам». Отчуждённость, подозрительность, враждебность разных слоёв нашего общества - во многом следствие этих спецшкол, этих репетиторов, этого стремления сделать огромный объём малопрактичных академических знаний мерой престижа.
Я очень уважаю моих коллег - директоров лицеев и гимназий, но думаю, что они в школах строят модель только узкого среза общества. А наше общество состоит из очень разных людей. Если мы стремимся моделировать в школе его лучшее будущее, то всё-таки дело наше не в том, чтобы отобрать хорошим детям хороших учителей. Надо, чтобы ребёнок уже в школе попал в мир очень разных людей и в этом «бульоне» поварился. Чтобы он принимал сам законы общей жизни, и обсуждал эти законы, чтобы мог спорить, чтобы мог на уроке высказаться и предложить свою тему урока, свои критерии оценивания и т.д.
Государство выделяет гимназиям или школам с углублённым изучением языка больше средств, чем обычным школам. Оно платит надбавки гимназическим учителям. Со всех сторон - со стороны управленцев, со стороны учителей - звучит призыв укреплять элитарные школы. Элитарные в российско-советском понимании: школы, где дети поприличнее, а предметы поэкзотичнее. Для этих школ создаются специальные учебники, там меньше детей в классах. Чтобы ребёнок мог поступить в эту школу, родители нанимают ему репетиторов с трёх лет. Все эти заботы объясняются тем, что обществу остро нужны лидеры научной и гуманитарной элиты.
Правда, я что-то не слышу, чтобы заинтересованное общество кричало: «Элиту нам, элиту!». У нас состоялся какой-то круг элиты политической и гуманитарной. Надо нам такой элиты ещё больше? Допустим даже, что надо. Но при этом хорошо бы помнить, что тридцать миллионов наших детей не станут элитой ни за что. И что делать с ними?
Учителям массовых школ, которые работают с обычными или трудными детьми, не положены надбавки. У них меньше возможностей, чем у гимназических учителей. Отчего такая несправедливость? Зато программы массовых школ всё больше приближаются к вузовским. Неужели страна так остро нуждается во всё большем количестве физиков-теоретиков? В миллионах филологов и переводчиков?
Почти все мечтают, чтобы их дети углублённо изучали в школе иностранный язык. Прекрасно. А что дальше? «Ребёнок сможет учиться за границей», - говорят мне. «Конечно, сможет, - отвечаю я. - Заработаете бешеные деньги - он поедет учиться за границу. А вы заработаете?»
Да, элитарно образованные смогут учиться в Оксфорде. А с кем мы останемся? Мы уедем вслед за ними? Или мы отдадим на откуп эту страну людям малообразованным, озлобленным против «высоколобых» за то, что тех учили лучшие учителя в элитарных гимназиях? Людям, которые всю жизнь не могли освоить непосильные школьные программы, и кроме злости и ненависти к книгам у них ничего не появилось?

Моя школа не элитарная. Мы учим всех детей, в том числе трудных. Многим родителям это кажется удивительным.
Две трети наших школьников - ребята ближайшего микрорайона. Остальные приезжают специально из других мест. Мы не отбираем детей, берём любых: «звёздных», «убогих», таких и сяких, потому что если мы представляем школу как модель нормального общества, то в нём должно быть место всем.
Не отбирая детей, мы, однако, стараемся отбирать родителей. Не по кошельку, социальному положению или профессии, а по значимости для них тех демократических ценностей, на которых базируется наша школа. Иначе жизнь ребёнка превращается в поле битвы между семьей и школой.
Но как их определить?
Мы проводим семинары для родителей первоклассников, мы пугаем их нашей школой, пугаем демократией, свободой, уроками, где позволено очень многое, просим соотнести с ценностями своей семьи. Мы не можем, не считаем правильным переделывать семью и не хотим раздирать ребёнка.
Демократия как ценность для наших учителей и ребят далеко не всегда является ценностью для родителей. Как говорил один полковник на родительском собрании: «Мой ум вкладывали в мою задницу - и смотрите, какой я получился. Так же давайте воспитывайте и мою дочку. Вы ей дайте «что положено», и спросите с неё, «что положено».
Вот это не «наши» родители, мы хотим помочь им сразу отказаться от нашей школы.
На двухдневном семинаре мы пытаемся моделировать уроки в русле той атмосферы, которая царит в нашей школе. Родители должны пожить в этом сами, прежде чем решить, отдавать сюда детей или нет. Мы предупреждаем, что в школе будут поддерживать стремление ребёнка иметь собственное мнение, а оно может не совпадать ни с нашим, ни с родительским. Затем мы устраиваем большую дискуссию, выписываем на доске плюсы и минусы нашей системы и честно говорим о них, особенно о минусах.
После всего этого даем родителям три дня на размышление. Часть отсеивается, часть «не наших» по духу всё равно просачиваются. Ведь школа достаточно известная, желающих поступить много. Иногда мы убеждаем: «Ну, вроде бы по тому, что вы говорите, не подходим мы друг другу. У вас желание заставить ребёнка делать «что положено», а у нас противоположное стремление - воспитать в нём желание самому собой заниматься». Родители по советской привычке говорят: «Да ну что вы, вы нас не так поняли, да, да, конечно, мы во всём со своей стороны с удовольствием поучаствуем…». Мы раздаем родителям бланки договора, говорим: внимательно почитайте, добавьте свои предложения, прежде чем подписывать. Они подписывают, без особых раздумий, им сейчас главное, чтобы ребёнок «попал в хорошую школу».
А когда ребёнок в школу попал, начинаются всякие расхождения. Мы пробуем, например, понять: «Как же так, вы же обязались в договоре, что ребёнка будете отпускать на выездные игры, на кружки, семинары; это ведь часть образовательного процесса, а не внеклассная работа!.. Договаривались, что вы будете приходить на наши собрания. Мы никогда их не посвящаем ругани на детей и тому подобному. На собраниях разные группы родителей и учителей обсуждают темы, предложенные самими родителями. Это для всех нас важно».
«Ой, знаете, - отвечают нам, - что нам ваш договор, мало ли какие мы бумажки подписываем!».
Эта необязательность в отношении к тому, что называется договор, к слову, которое дал, она характерна для нашей страны. В подобном любят упрекать детей, но во многом это идёт от семьи.
Отсутствие демократических традиций в обществе и большинстве семей, патриархальная общинность сознания, имеющая в России глубокие корни, породили правовой нигилизм и убеждение, что свобода и самореализация личности возможна и без демократических норм. Люди следует за размытыми представлениями о том, «как принято» и прячутся за ними. Сталкиваться с требованием ответственного отношения к своему слову, своему выбору родителям зачастую более странно, непривычно, чем детям.
Это осложняет освоение демократических ценностей российскими школьниками, но зато и делает более понятным для всех нас то, чему хотелось бы научить ребят.

Нам порой кажется: вот, вся страна устремилась к демократии. Или наоборот: общество хочет только стабильности, и безразлично к уважению человеческих прав.
Но основная масса людей не очень-то быстро меняется, просто большинство качается «влево» или «вправо». Изменись ситуация - и те же люди, даже незаметно для себя, качнутся в обратную сторону, просто чтобы быть с большинством. Вот этот неизменный постоянный подсчёт большинства - он у нас в крови, в подсознании сидит. И в ребятах тоже - ведь наши подростки по-прежнему конформисты, соглашатели, несмотря на внешнюю раскованность.
Свободе нужно учить. Но школа к этому не готова. В лучшем случае мы имеем в руководстве школ просвещённый абсолютизм: директор школы может разрешить ходить без формы, носить серёжки, играть в детский парламент...
Модные нынче деполитизация, деидеологизация образования сами по себе демократию и свободу в школу не введут. Можно спокойно поменять на стенах партийные лозунги на десять заповедей Христа, обвешать ими всю школу, но общечеловеческих ценностей от этого не прибавится.

Как быть школе, когда стрелка политического барометра то и дело колеблется то влево, то вправо? Тоже колебаться? Ведь ребят-то надо растить в реальности, какой бы она ни была...
Не пора ли, учитывая угрозу диктатуры, и готовить ребят к условиям жизни при диктатуре?
Я полагал и полагаю, что нет. Ведь что это значит: давать человеку навыки приспособления к диктатуре? Или, наоборот, готовить «к выходу на Сенатскую»? Нет, мы у себя в школе понимаем эту проблему шире: готовить человека не к демократии и не к диктатуре, а к жизни в условиях непредсказуемости. Открыто обсуждать как прогрессивные пути развития, так и тупиковые, реакционные. Но сам выбор личного пути оставлять за ребятами.
Педагог не имеет права делать за учеников выбор, если мы действительно хотим вырастить свободных людей, несущих за себя ответственность. Нужно научить человека в любых условиях быть самим собой, быть свободным - какая бы погода ни стояла на дворе.
Можно убрать идеологию из программы, не пускать в школу политиков, провозгласить себя строго объективным и беспристрастным передатчиком знаний, но всё равно, как только учитель закрывает за собой дверь, он работает всей своей личностью, своими идеалами и ценностями, которые неизбежно так или иначе будут проступать и восприниматься ребятами.
Не «колебаться» должен учитель, а просто давать ребятам как можно больше версий, вариантов в любом знании - в том числе о том или ином развитии общества. Причём не подводя к определённому выводу. Ученик должен уходить из школы не с ответами, а с вопросами.

Уже много лет я прихожу в девятые классы и начинаю изучать с ними предмет, который сейчас в школах не очень популярен. Сперва я прошу ребят представить себя, к примеру, на необитаемом острове после кораблекрушения вместе с сотней таких же людей, которым необходимо как-то устроить свою жизнь. Ребята придумывают какие-то правила общежития (каждый от себя), потом мы вместе голосуем за них, потом сравниваем с нашими школьными законами и со школьной конституцией, потом уже берём конституции России, Соединённых Штатов и, наконец, Всеобщую декларацию прав человека.
Но прежде чем знакомить ребят с этой декларацией, я предлагаю им составить свою личную декларацию; затем мы вырабатываем декларацию коллективную. Потом они видят: о, это совпало! А о таком праве мы даже не подумали... Это помогает не только узнать, но и прочувствовать сложность проблемы. И когда я задаю вопрос: «Какие права человека в нашей стране соблюдаются, а какие нет?» - разговор идёт более чем пристрастный. Ребята уже осознали и пережили это право, его неисполнение их оскорбляет.
Для меня очень важно, чтобы наши дети, обучаясь праву, не только знакомились со всеми этими законами, а пытались «прожить» их. Если человек хоть раз в жизни осознанно смог подчиниться общему закону, если хоть один раз испытал огорчение от того, что закон не действует или его просто не приняли, только тогда можно воспитать в нём качество, которое называется правовым поведением.

Когда в нашей стране завелись разговоры о «гражданском воспитании», то стало модным рассказывать о том, как в Америке принято в школах петь гимн и поднимать государственный флаг. Следом и у нас во многих школах решили чуть не ежедневно исполнять государственный гимн, вешать флаги и учить параграфы конституции. (Новация, впрочем, не велика: когда я учился в 7 классе, я тоже заучивал советскую конституцию статью за статьёй).
Но с гражданским воспитанием в той же Америке происходят вещи гораздо более интересные. Вот я узнаю, что в Чикаго 12 тысяч людей вышли на демонстрацию вместе с детьми против тестов как принципа оценки, против обезличивания человека. «Моя личность не сводится к штрих-коду» - написано на тех значках, которые мне подарили американские коллеги.
В подобной борьбе за демократию и происходит гражданское воспитание.
Социальная ситуация жизни российского ребёнка существенно отличается от жизни его западного сверстника, который на личном опыте постигает основы демократии в семье, окружающей среде, в своих отношениях с государственными институтами.
Можно предположить, что если западной школе достаточно лишь руководить осознанием наличного у ребёнка опыта демократических отношений, связывать его с историко-культурной традицией, то российская школа должна стать в ближайшие годы основным институтом формирования самого этого опыта.

В некоторых школах курсы граждановедения ведут с начальной школы. Мой курс рассчитан именно на девятиклассников. Старшие подростки, с одной стороны, уже приобрели существенный жизненный опыт, в том числе опыт правовых отношений (как положительный, так и негативный); с другой стороны, старшие классы - период выбора дальнейших путей образования, вхождения в большую жизнь. Этот возраст позволяет и соединить в одном учебном курсе «интеллектуальные эксперименты» и рефлексию по поводу собственного опыта законотворчества с практикой активных социальных исследований.
Вообще странно, почему полевая практика по географии или биологии - привычный элемент программы, решение задач по физике - непременный, а приобретение практичес­кого социального опыта в окружаю­щей среде (равно как и формирование этого опыта в создании справедливой и гуманной атмосферы школьного сообщества) осваиваются только факультативно, зависит от наличия в школе энтузиастов?
Почему государству так важно, чтобы каждый школьник владел знаниями о графиках функций и законе Ома, но неважно, чтобы подросток приобретал социальный опыт и навыки гражданского поведения?
Я понимаю, что принятые в нашей школе законы не решат проблему по большому счёту. Окончив школу, ребята неминуемо столкнутся с противоправным положением, неуважением законов, а главное - с неуважением к ним самим как к носителям этих прав.
Поэтому для меня странно предлагать детям заучить положения конституции. Гораздо важнее, чтобы у молодого человека создалось своё собственное представление о том, как обстоит дело с правами, свободами, законами в стране. Чтобы он слышал об этом не только от какого-нибудь политика из телевизора и не из раздражённой склоки или сплетни на лавочке, а увидел и понял что-то сам.
Поэтому наши ребята расходятся по городу и задают вопросы.
Не случайно ведь этот учебный предмет назвали «обществоведением». Так общество надо ведать! Не знать определение, что такое общество и какие бывают политические системы, а ведать. Но как ты можешь ведать общество, если у тебя у самого нет опыта объединения с обществом, если ты на него не смотрел вдумчиво, если не пытался спрашивать о нём других, не исследовал того, как срабатывают его механизмы?

Для формирования собственного взгляда на проблемы ребятам предлагается подготовить опросники для бесед или вопросы для интервью.
Если дети раньше не участвовали в социологических исследованиях, я рассказываю им о целях опросов, о процедуре исследований, о науке социологии и работе социолога. Важно выделить по крайней мере два главных умения социолога: правильно поставить вопросы и проанализировать, проинтерпретировать полученные данные.
Хорошо, когда каждый придумывает свой вариант опросника из нескольких вопросов. Потом они могут объединиться в группы по двое-трое-четверо для исследования (например, положения дел с одним из прав человека).
На следующий дня школьники (в составе добровольно сложившихся групп) посещают различные учреждения, берут интервью у их сотрудников. Или же проводят социологические опросы на улицах.
Например: где вы больше ощущаете ущемление свободы слова - в печати, в действиях президента и парламента, в собственном офисе? На высшем уровне все всё видят, а на уровне завода или фирмы - ситуация непонятная. Стали наблюдать. Выяснилось, что руководители говорят про полную свободу слова на их предприятии. Исполнители же отвечают в том духе, что президенту я могу сказать правду и в газету могу написать, а вот в собственном коллективе, своему начальнику - нет.
Раньше ребята ходили со своими вопросами ещё и в прокуратуру. (Сейчас это невозможно: везде охранники). Они спрашивали: сколько, допустим, обращений за клевету и оскорбление достоинства было у вас за последний год? Выяснилось: ни одного.
Мы потом эти данные анализируем, обсуждаем: почему никто не обращается в прокуратуру с подобными исками? почему свободы слова нет, прежде всего, на предприятии и как реально обстоит с этим дело в стране? почему тот или иной закон не работает? Ребята начинают критично относиться к реальности. Но это не огульная, а грамотная критика. С большей ответственностью подходят ребята и к принятию собственных законов. (Финалом исследования иногда служит деловая игра «Заседание парламента». На ней обсуждаются желательные поправки к существующим российским законам).
Если вспомнить наши представления о важности универсальных, надпредметных умений, то в таком курсе обществоведения ребята успешно учатся умению вести дискуссии, создавать тексты документального или нормативного характера, рецензировать исследования товарищей, учатся формулировать проблемы, проводить опросы общественного мнения и анализировать их результаты, учатся анализировать собственную и коллективную деятельность, оценивать себя по выработанным сообща критериям.
Но кроме этих учебных достижений ребята (да и учителя) получают реальный опыт гражданского поведения, опыт взаимодействия с другими людьми с их неожиданными ценностями, интересами, способностями, различной социальной и культурной ориентацией. Ведь если молодые люди такого опыта будут лишены, то власть и впредь будет строить общество по своим лекалам.

Конечно, наша демократия относительна, большинство представителей исполнительной власти точно знают, что никакого влияния народа на них нет. Они живут так, будто только на сегодняшний день назначены судьёй, депутатом или префектом... Они никоим образом не обращены в будущее; иначе они оказывались бы открытыми к детям, обращенными к ним.
В Германии я посетил Бундестаг вместе с группой немецких школьников. Их принимал депутат, избирателями которого были родители этих ребят. Меня поразило, как он, занятой человек, вышел с заседания и два часа отвечал на вопросы, разъясняя, как работает парламент. Потом за свой счёт накормил обедом все тридцать человек, предложил культурную программу и попрощался. На мой вопрос, почему он всё это делает, ответил: «Но это же мои будущие избиратели!»
Подобное отношение к детям я наблюдал и в Австралии. Когда выдался свободный день, мы с другом зашли в здание верховного суда в Канберре и обратили внимание на то, что среди таких же случайных туристов были дети. Но самое интересное не это... Спонтанную экскурсию для них проводил человек, чей большой портрет висит в том же зале заседаний, - верховный судья города. Он отвечал даже на самые глупые детские вопросы: про какие-то люстры, колонны, а даже вовсе не про правосудие. Я задал ему тот же вопрос и получил такой же ответ: «Это граждане моей страны, мои избиратели».
Когда я посылаю своих учеников-девятиклассников, изучающих «государство и право», в различные наши госучреждения, я примерно знаю, что там ответят. Нет, я не направляю их в Белый дом или в Кремль - ближе чем на 50 метров подойти не удастся. Ребята идут в префектуру нашего района, в мэрию, в Департамент образования, но даже там везде люди в форме, везде ОМОН. Они возвращаются, как правило, ни с чем: одни - обозлённые, другие - с обидой, получив ответ: «Дети, пусть придёт ваш учитель, ему всё разъяснят».
А по сути дела они совершенно законно интересуются тем, как работает учреждение, сотрудникам которого платят зарплату их родители-налогоплательщики, а через некоторое время будут платить они. Единственным местом, где их всё-таки приняли, был московский Департамент образования (наверное, потому, что дети там - большая редкость), правда, сначала решили, что пришли жаловаться.
Я намеренно провожу такие эксперименты, чтобы дети имели опыт столкновения с властью. А рассказывать им по книжкам, какая она хорошая, справедливая и какие у неё проблемы, я не хочу. Пусть они почувствуют отношение к себе.
Американские дети, выходя из школы, знают, что в правовом отношении в их стране всё так, как они изучали. Наши же должны знать, что всё ПО-ДРУГОМУ. А уж какой они выберут вариант поведения - будут ли поступать противозаконно, будут бороться за свои права либо будут реально их утверждать, став законодателями, - это их собственный выбор.
 

---

---