Содержание:
ЧАСТЬ II. ШКОЛА И УЧЕНИКИ
Глава 1. Надо дать детям не видимость свободы, а ясно видимую свободу в образовании
Школа самоопределения. Первые шаги
…Итак, мне позвонили учителя и позвали к себе в школу директором. Я подумал и согласился, но с условием, что мы вместе будем строить не очередную традиционную школу (возможность директорствовать предоставлялась мне не раз), а принципиально новую, нечто вроде школы-клуба, в которой живут свободные люди.
Так что я принял предложение. И я понимал, что воплощать свою мечту можно только с коллективом единомышленников, причём не только педагогов, но и родителей, и даже - в первую, быть может, очередь - детей.
Я пришёл в очень хороший коллектив, который создавали хорошие директора, эта школа и в «те» времена считалась максимально свободной, и в годы застоя в 734-й уделяли внимание прежде всего развитию личности ребёнка, а не пресловутому «усвоению программ основ наук». В традициях школы, заложенных за пятнадцать предыдущих лет коллективом под руководством Искры Васильевны Тандит и Инны Константиновны Коновой - замечательные Лицейские дни, уроки-лекции, разнообразные дела в помощь окружающим, лагеря труда и отдыха и многое другое.
И потому я мог - мы могли - позволить себе первые два года семинарить, обсуждая свои проблемы и фиксируя те из них, на которых в традиционной школе внимания не обращают. Для всех нас непростой оказалась задача: сохранив ценный опыт коллектива, тем не менее разрушить привычные стереотипы и начать поиск принципиально новых подходов к новым целям.
Например, почему такие разные, такие уникальные первоклашки уже через полгода-год становятся одинаковыми? Почему у подростков глаза тусклые? Почему учителя пристают с вопросами к детям, а дети учителям вопросов не задают?
Так что я принял предложение. И я понимал, что воплощать свою мечту можно только с коллективом единомышленников, причём не только педагогов, но и родителей, и даже - в первую, быть может, очередь - детей.
Я пришёл в очень хороший коллектив, который создавали хорошие директора, эта школа и в «те» времена считалась максимально свободной, и в годы застоя в 734-й уделяли внимание прежде всего развитию личности ребёнка, а не пресловутому «усвоению программ основ наук». В традициях школы, заложенных за пятнадцать предыдущих лет коллективом под руководством Искры Васильевны Тандит и Инны Константиновны Коновой - замечательные Лицейские дни, уроки-лекции, разнообразные дела в помощь окружающим, лагеря труда и отдыха и многое другое.
И потому я мог - мы могли - позволить себе первые два года семинарить, обсуждая свои проблемы и фиксируя те из них, на которых в традиционной школе внимания не обращают. Для всех нас непростой оказалась задача: сохранив ценный опыт коллектива, тем не менее разрушить привычные стереотипы и начать поиск принципиально новых подходов к новым целям.
Например, почему такие разные, такие уникальные первоклашки уже через полгода-год становятся одинаковыми? Почему у подростков глаза тусклые? Почему учителя пристают с вопросами к детям, а дети учителям вопросов не задают?
* * *
Не надо быть учёным, чтобы видеть (хотя тому есть подтверждение и в исследованиях): стремление учиться у ребят угасает к старшим классам по сравнению с младшими. Гаснет в стенах твоих, школа...
Дети не хотят, не любят учиться - это серьёзнейшая, крайне тревожная социальная проблема наших дней (я говорю, конечно, не обо всех детях без исключения, а о массовой тенденции в их среде). Можно закрыть на неё глаза, выставить завышенные оценки, заставить заучить какую-то частность - раздел, параграф, правило, часами просиживать на дополнительных занятиях, но любви к познанию мы этим не разбудим, скорее, наоборот.
Можно вообще отмахнуться: не важно, любит или не любит ученик учиться, важно вложить в него (каким угодно способом) сами по себе знания, положенные по программе, - до сих пор этот критерий остаётся главным в оценке школы. Но в том-то вся и загвоздка, что общество, движение жизни, требования научно-технического прогресса сформулировали качественно иной «социальный заказ» перед школой: при постоянном обновлении знаний во всех областях деятельности, при все возрастающем обилии и разнообразии информации школа обязана теперь вооружить каждого выходящего из её стен не только (и не столько) определённым багажом знаний, сколько - и в первую очередь! - стремлением эти знания получать, чтобы мог он в течение быстро меняющейся жизни доучиваться и переучиваться «на ходу», как того и требует школьная реформа, подчёркивая необходимость обучать и воспитывать молодые поколения с максимальным учётом тех общественных условий, в которых они будут жить и работать. То есть, проще говоря, вооружить любовью к учению, или, как в старину выражались, жаждой познания.
И если мы со всей ответственностью осознаем эту новую задачу, этот сместившийся акцент в деятельности школы, то совсем не таким уж безобидным и несущественным покажется ребячье «не хочу, не люблю учиться», тогда от него уже не отмахнёшься как от чего-то эфемерного, «из области эмоций». Тогда сами по себе эти «эмоции» мы будем вынуждены поставить во главу угла, пересмотрев под этим углом зрения все наши методики, принципы обучения, критерии.
Дети не хотят, не любят учиться - это серьёзнейшая, крайне тревожная социальная проблема наших дней (я говорю, конечно, не обо всех детях без исключения, а о массовой тенденции в их среде). Можно закрыть на неё глаза, выставить завышенные оценки, заставить заучить какую-то частность - раздел, параграф, правило, часами просиживать на дополнительных занятиях, но любви к познанию мы этим не разбудим, скорее, наоборот.
Можно вообще отмахнуться: не важно, любит или не любит ученик учиться, важно вложить в него (каким угодно способом) сами по себе знания, положенные по программе, - до сих пор этот критерий остаётся главным в оценке школы. Но в том-то вся и загвоздка, что общество, движение жизни, требования научно-технического прогресса сформулировали качественно иной «социальный заказ» перед школой: при постоянном обновлении знаний во всех областях деятельности, при все возрастающем обилии и разнообразии информации школа обязана теперь вооружить каждого выходящего из её стен не только (и не столько) определённым багажом знаний, сколько - и в первую очередь! - стремлением эти знания получать, чтобы мог он в течение быстро меняющейся жизни доучиваться и переучиваться «на ходу», как того и требует школьная реформа, подчёркивая необходимость обучать и воспитывать молодые поколения с максимальным учётом тех общественных условий, в которых они будут жить и работать. То есть, проще говоря, вооружить любовью к учению, или, как в старину выражались, жаждой познания.
И если мы со всей ответственностью осознаем эту новую задачу, этот сместившийся акцент в деятельности школы, то совсем не таким уж безобидным и несущественным покажется ребячье «не хочу, не люблю учиться», тогда от него уже не отмахнёшься как от чего-то эфемерного, «из области эмоций». Тогда сами по себе эти «эмоции» мы будем вынуждены поставить во главу угла, пересмотрев под этим углом зрения все наши методики, принципы обучения, критерии.
* * *
Итак, на исходе первого периода семинаров у нас возник проект школы, должной формировать «гармоничную социальную личность», имея в виду не совокупность разных - физических, интеллектуальных - её проявлений, а гармонию внутри каждого нашего выпускника. Я, выпускник, могу быть кем угодно - учёным или литератором, чиновником или бизнесменом, токарем или дворником, но в любом случае это будет то, что я сам из себя творю, то, чего хочу я, к чему стремлюсь или кем-чем себя ограничиваю.
У нашего эксперимента были свои особенности. Прежде всего, повторю, - коллективное авторство. Учителя, ученики, родители, выпускники школы, научные работники на многочисленных собраниях, деловых и оргдеятельностных играх, в проблемных группах создавали, обсуждали, конструировали основные идеи, средства и технологии новой школы - школы доброй, умной, готовящей к жизни. Пройдя три тура Всесоюзного конкурса «Учительской газеты» в 1987-1988 гг., проект обогатился идеями и предложениями участников этого конкурса.
Вторая особенность эксперимента - в его саморазвивающемся характере. Мы проводим коллективный анализ изменившейся ситуации как в школе, так и в окружающей среде. На основе анализа выдвигаются новые идеи, которые прорабатываются в проблемных группах, обсуждаются на заседаниях исследовательского коллектива и сразу же апробируются в учебно-воспитательном процессе. Поэтому первоначальная программа экспериментальной работы постоянно изменяется в процессе работы.
За это время удалось найти главное основание экспериментальной работы. «Формирование гармоничной и социально активной личности в школе сверхкрупного города» (так называется наш эксперимент) предполагает построение такой системы деятельности, в которой главным направлением становится формирование способности личности к самоопределению. Эта способность выражается в умении и желании личности управлять собой, растить себя; отвечать за себя. Только тот, кто познал, определил себя, кто обрёл собственную позицию и имеет мужество выразить своё мнение, отношение к миру, обществу, людям, проблемам человеческого бытия и человеческого духа, кто свободен в своих помыслах и поступках от любого диктата - словом, только по-настоящему свободный и независимый человек обретает душевную гармонию и способность к социальному действию.
Третья особенность нашего эксперимента - его комплексный характер. Выдвижение новой цели образования, принципиально отличной от целей традиционной школы, её не фиктивное, а деятельностное осмысление, конструирование нового содержания образования требует построения принципиально иного учебно-воспитательного процесса. Он должен охватить все стороны жизнедеятельности школьного коллектива, поставить ученика и учителей в новую позицию.
У нашего эксперимента были свои особенности. Прежде всего, повторю, - коллективное авторство. Учителя, ученики, родители, выпускники школы, научные работники на многочисленных собраниях, деловых и оргдеятельностных играх, в проблемных группах создавали, обсуждали, конструировали основные идеи, средства и технологии новой школы - школы доброй, умной, готовящей к жизни. Пройдя три тура Всесоюзного конкурса «Учительской газеты» в 1987-1988 гг., проект обогатился идеями и предложениями участников этого конкурса.
Вторая особенность эксперимента - в его саморазвивающемся характере. Мы проводим коллективный анализ изменившейся ситуации как в школе, так и в окружающей среде. На основе анализа выдвигаются новые идеи, которые прорабатываются в проблемных группах, обсуждаются на заседаниях исследовательского коллектива и сразу же апробируются в учебно-воспитательном процессе. Поэтому первоначальная программа экспериментальной работы постоянно изменяется в процессе работы.
За это время удалось найти главное основание экспериментальной работы. «Формирование гармоничной и социально активной личности в школе сверхкрупного города» (так называется наш эксперимент) предполагает построение такой системы деятельности, в которой главным направлением становится формирование способности личности к самоопределению. Эта способность выражается в умении и желании личности управлять собой, растить себя; отвечать за себя. Только тот, кто познал, определил себя, кто обрёл собственную позицию и имеет мужество выразить своё мнение, отношение к миру, обществу, людям, проблемам человеческого бытия и человеческого духа, кто свободен в своих помыслах и поступках от любого диктата - словом, только по-настоящему свободный и независимый человек обретает душевную гармонию и способность к социальному действию.
Третья особенность нашего эксперимента - его комплексный характер. Выдвижение новой цели образования, принципиально отличной от целей традиционной школы, её не фиктивное, а деятельностное осмысление, конструирование нового содержания образования требует построения принципиально иного учебно-воспитательного процесса. Он должен охватить все стороны жизнедеятельности школьного коллектива, поставить ученика и учителей в новую позицию.
* * *
…А потом я предложил сократить уроки до тридцати пяти минут. Во-первых, я согласен с исследованиями, в которых доказывалось, что последние пять-десять минут урока чаще всего пропадают даром. Во-вторых, это позволяло ввести новые предметы. Со мной согласились. Но это значило, что учителя не смогут больше пользоваться прежними поурочными разработками - урок в тридцать пять минут надо строить совсем иначе.
Со своей стороны, я постарался оградить учителей от непрошеных визитёров. Мне было важно, чтобы учитель чувствовал себя автором того, что делает. Для этого ему надо было освободиться от страха. А страх был. И у меня тоже.
Ведь даже когда нет прямых ограничений и запретов, мы часто сами накладываем их на себя. Помню такой момент. Я веду урок истории, задаю вопрос: «Как вы думаете, почему фраза «революция пожирает своих детей» так актуальна?» Бурная дискуссия, мы далеко уходим от темы урока. Я спохватываюсь: «Подожди, ты же им «не дал» программу якобинцев…» А потом сам же себе и говорю: «Ты директор школы, кто с тебя эту программу будет спрашивать? Веди урок, ты же видишь, что детям сейчас нужнее!..»
Всё-таки научиться быть свободным можно лишь привыкая к свободе внутри себя. Учителю нужно неустанно пестовать в себе внутреннюю свободу и привычку брать на себя ответственность.
Со своей стороны, я постарался оградить учителей от непрошеных визитёров. Мне было важно, чтобы учитель чувствовал себя автором того, что делает. Для этого ему надо было освободиться от страха. А страх был. И у меня тоже.
Ведь даже когда нет прямых ограничений и запретов, мы часто сами накладываем их на себя. Помню такой момент. Я веду урок истории, задаю вопрос: «Как вы думаете, почему фраза «революция пожирает своих детей» так актуальна?» Бурная дискуссия, мы далеко уходим от темы урока. Я спохватываюсь: «Подожди, ты же им «не дал» программу якобинцев…» А потом сам же себе и говорю: «Ты директор школы, кто с тебя эту программу будет спрашивать? Веди урок, ты же видишь, что детям сейчас нужнее!..»
Всё-таки научиться быть свободным можно лишь привыкая к свободе внутри себя. Учителю нужно неустанно пестовать в себе внутреннюю свободу и привычку брать на себя ответственность.
* * *
Конечно, нам пришлось долго бороться за свой проект, в этой борьбе на нашей стороне участвовали многие. В 1988 году наш проект победил на Первом всесоюзном конкурсе авторских школ, после чего тогдашний министр подписал приказ, разрешающий рядовой средней школе большой эксперимент.
Школа для ребёнка, а не для учителя, не для начальства - тут нужно было сменить всю систему ценностей. Многим ли такое под силу?
Время было благодатное. Тогда по стране, как вы помните, прошла волна демократических идей. И вот на открытом партийном собрании мы решили, что высшим органом управления школой будет общий сбор. Все проголосовали. Потом разработали программу и концепцию развития школы. Общий сбор её принял. И тут учителя спохватились: а что это мы детям будем подчиняться? Я говорю: но вы же сами за это проголосовали. Они: ну мало ли! Никто не предполагал, что речь идёт не об игре в самоуправление, а о реальной демократии. Вот и получилось: детей большинство, они всегда победят.
Чем больше в начинающей инновационной школе действительно нового, а не новыми словами названного старого, тем неизбежнее в ней содержательный конфликт. Конфликт - показатель назревающих противоречий. И какая-то часть людей обязательно на это указывают. Сначала конфликт может выглядеть как коммунальный. Но управленцам дан ум, чтобы перевести его из сферы личных обид в сферу содержательную. Мы прошли через это. Когда через год после начала эксперимента несогласные с инновационным развитием школы учителя защищали свой проект будущего, то ребят мы (взрослые: и сторонники, и противники новшеств) смогли поставить в позицию не участников коммунальной борьбы, а сторонников содержательной части развития школы.
Бывают продуктивные конфликты, в которых противоречия разрешаются успешно для всех. Но бывает и «конфликт принципов» - тогда честнее разойтись. Таким был и конфликт в начале нашего эксперимента. Ещё не было Школы самоопределения, но наши коллеги выступили против уроков по 35 минут, против открытых обсуждений в кругу детей. Ушли двадцать учителей. Столько увольнений в начале учебного года - это почти катастрофа. Тогда я очень переживал, а теперь понимаю, что если идут настоящие перемены, то они не могут быть бесконфликтными.
Но мы не чувствовали обиды на тех, кто не стал разработчиком новой школы. А сейчас и они на нас не обижаются.
Часть родителей, которые сами воспитывались в старой системе принуждения, не верили в новую школу, убеждали: «Меня самого заставляли учиться, и только поэтому я выучился. И я-то знаю, что мой сын «за просто так» учиться не будет!» И эти родители переводили своих детей в другую школу. Другие, наоборот, привели к нам своих детей даже из дальних концов Москвы.
И это тоже выбор. Сейчас, когда школы вообще должны стать разнообразными, не стоит считать подобные изменения состава и учеников, и учителей чем-то вопиющим.
Школа для ребёнка, а не для учителя, не для начальства - тут нужно было сменить всю систему ценностей. Многим ли такое под силу?
Время было благодатное. Тогда по стране, как вы помните, прошла волна демократических идей. И вот на открытом партийном собрании мы решили, что высшим органом управления школой будет общий сбор. Все проголосовали. Потом разработали программу и концепцию развития школы. Общий сбор её принял. И тут учителя спохватились: а что это мы детям будем подчиняться? Я говорю: но вы же сами за это проголосовали. Они: ну мало ли! Никто не предполагал, что речь идёт не об игре в самоуправление, а о реальной демократии. Вот и получилось: детей большинство, они всегда победят.
Чем больше в начинающей инновационной школе действительно нового, а не новыми словами названного старого, тем неизбежнее в ней содержательный конфликт. Конфликт - показатель назревающих противоречий. И какая-то часть людей обязательно на это указывают. Сначала конфликт может выглядеть как коммунальный. Но управленцам дан ум, чтобы перевести его из сферы личных обид в сферу содержательную. Мы прошли через это. Когда через год после начала эксперимента несогласные с инновационным развитием школы учителя защищали свой проект будущего, то ребят мы (взрослые: и сторонники, и противники новшеств) смогли поставить в позицию не участников коммунальной борьбы, а сторонников содержательной части развития школы.
Бывают продуктивные конфликты, в которых противоречия разрешаются успешно для всех. Но бывает и «конфликт принципов» - тогда честнее разойтись. Таким был и конфликт в начале нашего эксперимента. Ещё не было Школы самоопределения, но наши коллеги выступили против уроков по 35 минут, против открытых обсуждений в кругу детей. Ушли двадцать учителей. Столько увольнений в начале учебного года - это почти катастрофа. Тогда я очень переживал, а теперь понимаю, что если идут настоящие перемены, то они не могут быть бесконфликтными.
Но мы не чувствовали обиды на тех, кто не стал разработчиком новой школы. А сейчас и они на нас не обижаются.
Часть родителей, которые сами воспитывались в старой системе принуждения, не верили в новую школу, убеждали: «Меня самого заставляли учиться, и только поэтому я выучился. И я-то знаю, что мой сын «за просто так» учиться не будет!» И эти родители переводили своих детей в другую школу. Другие, наоборот, привели к нам своих детей даже из дальних концов Москвы.
И это тоже выбор. Сейчас, когда школы вообще должны стать разнообразными, не стоит считать подобные изменения состава и учеников, и учителей чем-то вопиющим.
* * *
Начинать мы решили, казалось бы, с простого: свободы выбора. После выделения «обязательного ядра» в каждом предмете предложили ребятам выбирать разные предметы, причём их можно менять, пробуя свои силы то в истории, то в математике, то в географии.
Мы ждём от этой «пробы сил», как она у нас называется, не профориентации, не подготовки к вузам. Мы хотим «раскачать» ученика, чтобы он понял, что учёба, которая ему навязывалась, может зависеть от него лично, от его выбора. А во второй половине дня работают лаборатории, где каждый может назвать любую волнующую его проблему - от космической до политической, - и школа поможет найти ему специалиста, который будет с ним эту проблему изучать.
Каждый может составить индивидуальный план по любому предмету: кто послабее - вернуться в предыдущий класс, кто опережает остальных - сдать материал за этот класс специальной комиссии и либо изучать этот предмет в следующем классе, либо заниматься в это время другими делами. Главное - выбирай, определяйся сам! И в общественной жизни, во всех делах участие добровольное.
Фактически мы в первом экспериментальном учебном году разрушили в школе некое «крепостное право»:
- полную зависимость ученика от предмета, который ему дан в строго обязательных рамках;
- от учителя, которого он не выбирает;
- обязательность одного и того же класса, в котором он учится;
- обязательность дел, поручений, да и саму обязательность прикрепления к данной школе.
Мы ждём от этой «пробы сил», как она у нас называется, не профориентации, не подготовки к вузам. Мы хотим «раскачать» ученика, чтобы он понял, что учёба, которая ему навязывалась, может зависеть от него лично, от его выбора. А во второй половине дня работают лаборатории, где каждый может назвать любую волнующую его проблему - от космической до политической, - и школа поможет найти ему специалиста, который будет с ним эту проблему изучать.
Каждый может составить индивидуальный план по любому предмету: кто послабее - вернуться в предыдущий класс, кто опережает остальных - сдать материал за этот класс специальной комиссии и либо изучать этот предмет в следующем классе, либо заниматься в это время другими делами. Главное - выбирай, определяйся сам! И в общественной жизни, во всех делах участие добровольное.
Фактически мы в первом экспериментальном учебном году разрушили в школе некое «крепостное право»:
- полную зависимость ученика от предмета, который ему дан в строго обязательных рамках;
- от учителя, которого он не выбирает;
- обязательность одного и того же класса, в котором он учится;
- обязательность дел, поручений, да и саму обязательность прикрепления к данной школе.
* * *
Неизбежен в строительстве новой школы первый этап - разрушение старого. Ребёнок, получив заверения, что наша школа основана на свободе выбора и занятий, и вариантов поведения, как бы ошалевает на первых порах от этой свободы. Тут есть сходство со многими стихийными митингами, которые были, по сути, испытанием, пробой: а что, мол, правда я могу высказывать свои мысли и мне за это ничего не будет? Так и тут - ребята «пробуют на зуб» новые порядки.
«Я не хочу!» - это были любимые у нас слова. «Я не хочу!» - значит, я открыто заявляю свою позицию, и это первое зёрнышко её определения. Раньше учителя хватались за голову: «Как не хочу? Надо!» Открытость позиции - огромное завоевание по сравнению с покорностью: «Я-то не хочу, но вам про это знать не надо, и я вам подчиняюсь, чтоб вы отстали. Ну а уж за школой стану собой».
Нам в первые годы важнее всего было сделать школу местом жизни ребят, со всеми её «хочу - не хочу», со всеми противоречиями, а для этого - не бояться никаких их проявлений! Чтобы ребёнку перейти от полной выключенности своего истинного существа, своих желаний, ему нужен и этот этап: путь к «хочу» через «не хочу!». Важно обеспечить не всеохватность, массовость того или иного мероприятия, как прежде, а вырастить вот это «хочу», но собственное, зрелое. Для этого не давить ни властью педагога, ни «мнением большинства».
«Я не хочу!» - это были любимые у нас слова. «Я не хочу!» - значит, я открыто заявляю свою позицию, и это первое зёрнышко её определения. Раньше учителя хватались за голову: «Как не хочу? Надо!» Открытость позиции - огромное завоевание по сравнению с покорностью: «Я-то не хочу, но вам про это знать не надо, и я вам подчиняюсь, чтоб вы отстали. Ну а уж за школой стану собой».
Нам в первые годы важнее всего было сделать школу местом жизни ребят, со всеми её «хочу - не хочу», со всеми противоречиями, а для этого - не бояться никаких их проявлений! Чтобы ребёнку перейти от полной выключенности своего истинного существа, своих желаний, ему нужен и этот этап: путь к «хочу» через «не хочу!». Важно обеспечить не всеохватность, массовость того или иного мероприятия, как прежде, а вырастить вот это «хочу», но собственное, зрелое. Для этого не давить ни властью педагога, ни «мнением большинства».
* * *
Меня постоянно спрашивают: «Свобода - прекрасное слово. А как насчёт обязанностей?»
Но я вслед за своим другом Симоном Соловейчиком уверен: ребёнок никому ничего не обязан. Взрослые вокруг ребёнка - обязаны, а ребёнок никому ничего не обязан. Он должен полноценно прожить своё детство, без всякой обязаловки. Я глубоко убежден: свобода, если это настоящая свобода, не декларируемая - она приводит к ответственности. Но если всё время ставить условия: вот, мы тебе дали свободу, но ты не забывай об ответственности, об обязанностях своих не забывай… Вот этого занудства ребята не терпят, и ни к чему оно не приводит.
Если у свободного человека есть возможность делать выбор, он будет его делать - куда денется? Если есть возможность формировать, высказывать своё мнение и сталкивать своё мнение с другими - не может не возникать за него ответственности. Куда денешься?
Говорят, для того, чтобы демократия не превратилась в охлократию, необходим определённый уровень культуры. Но я не думаю, что к демократии можно двигаться, лишь опираясь на высокий уровень культуры людей. В школе, как и в обществе, сначала надо дать детям не видимость свободы, а ясно видимую свободу в образовании. Свободу самим организовывать свою жизнь, выбирать предметы, выбирать учителей...
Конечно, пена будет, и у нас вначале её было очень много. Разбитые окна в кабинете директора, матерные слова на стенах, прогулы, наплевательское отношение к учёбе - все это мы прошли. Ребята всё время как бы пробовали на зуб: а правда ли в школе свобода, правда ли нас слушают, правда ли мы вместе принимаем решения и учителя их будут исполнять? Да и сейчас эти пробы продолжаются.
Мы приняли школьную конституцию, и все подчиняемся одним законам. А в конституции написано, в частности, что общий сбор имеет право наложить вето на любое решение директора. Конечно, общий сбор нередко принимал решения, которые шли вразрез с моим мнением. Но в этом и суть демократии. Авторитет может быть только неформальный. Я, например, не смог исключить из школы одного стервеца. Но сам факт этого разбора (ребята его защищали, жалели, но и давали оценку его поступкам) и моего уважительного отношения к общему мнению очень важны.
Или вот уже несколько лет я не могу добиться отмены обязательных домашних заданий. Моя логика проста: задания должны быть только добровольные. Такой закон нужен, потому что он помогает самоопределению. Я сажусь за домашнее задание не потому, что боюсь учителя, а потому, что мне нужно потренироваться. А другому не нужно. Возражают, как ни странно, больше ученики, чем учителя. «Палочка» нам, мол, всё же нужна.
…В этом году мы выбрали новый Совет школы. Я им пожаловался, что не могу пробить закон о домашних заданиях. Может быть, они помогут. А другого способа действовать у меня нет.
Но я вслед за своим другом Симоном Соловейчиком уверен: ребёнок никому ничего не обязан. Взрослые вокруг ребёнка - обязаны, а ребёнок никому ничего не обязан. Он должен полноценно прожить своё детство, без всякой обязаловки. Я глубоко убежден: свобода, если это настоящая свобода, не декларируемая - она приводит к ответственности. Но если всё время ставить условия: вот, мы тебе дали свободу, но ты не забывай об ответственности, об обязанностях своих не забывай… Вот этого занудства ребята не терпят, и ни к чему оно не приводит.
Если у свободного человека есть возможность делать выбор, он будет его делать - куда денется? Если есть возможность формировать, высказывать своё мнение и сталкивать своё мнение с другими - не может не возникать за него ответственности. Куда денешься?
Говорят, для того, чтобы демократия не превратилась в охлократию, необходим определённый уровень культуры. Но я не думаю, что к демократии можно двигаться, лишь опираясь на высокий уровень культуры людей. В школе, как и в обществе, сначала надо дать детям не видимость свободы, а ясно видимую свободу в образовании. Свободу самим организовывать свою жизнь, выбирать предметы, выбирать учителей...
Конечно, пена будет, и у нас вначале её было очень много. Разбитые окна в кабинете директора, матерные слова на стенах, прогулы, наплевательское отношение к учёбе - все это мы прошли. Ребята всё время как бы пробовали на зуб: а правда ли в школе свобода, правда ли нас слушают, правда ли мы вместе принимаем решения и учителя их будут исполнять? Да и сейчас эти пробы продолжаются.
Мы приняли школьную конституцию, и все подчиняемся одним законам. А в конституции написано, в частности, что общий сбор имеет право наложить вето на любое решение директора. Конечно, общий сбор нередко принимал решения, которые шли вразрез с моим мнением. Но в этом и суть демократии. Авторитет может быть только неформальный. Я, например, не смог исключить из школы одного стервеца. Но сам факт этого разбора (ребята его защищали, жалели, но и давали оценку его поступкам) и моего уважительного отношения к общему мнению очень важны.
Или вот уже несколько лет я не могу добиться отмены обязательных домашних заданий. Моя логика проста: задания должны быть только добровольные. Такой закон нужен, потому что он помогает самоопределению. Я сажусь за домашнее задание не потому, что боюсь учителя, а потому, что мне нужно потренироваться. А другому не нужно. Возражают, как ни странно, больше ученики, чем учителя. «Палочка» нам, мол, всё же нужна.
…В этом году мы выбрали новый Совет школы. Я им пожаловался, что не могу пробить закон о домашних заданиях. Может быть, они помогут. А другого способа действовать у меня нет.
* * *
Каждый должен выбрать себя сам, и ни школа, ни учитель, ни коллектив не имеют права заменять собою этот выбор. Но вот создать ситуации выбора, как можно более разнообразные, мы обязаны.
Беда в том, что учитель, который должен сегодня растить свободных, независимых людей, сам закрепощён ещё более, чем его ученики. И ему ещё труднее избавиться от этого духовного крепостничества, обрести, определить себя - естественного, живого, нефальшивого.
Меня часто спрашивают: откуда вы набрали таких учителей? Да ниоткуда, они сами «сделались». Если нормальному, незатурканному учителю дать возможность свободно и творчески действовать, забыв о спущенной сверху программе, которую он обязан вдолбить в своих учеников, о соотношении двоек с пятёрками, которые ему предстоит выставить в конце четверти, - такой учитель способен на чудеса.
Символ новой школы - педагог, осознающий свою недостаточность, который отошёл от сознания собственной «правоверности». Ведь 90 процентов педагогов в любой ситуации уверены: со мной-то все в порядке, а не в порядке с детьми, с родителями, начальством. Именно неудовлетворённость даёт толчок к развитию.
И может, куда важнее, чтоб ребята видели в педагоге не готовый «образец для подражания», а сердцем воспринимали его неудовлетворённость собой, тревогу, муки несовершенства.
Беда в том, что учитель, который должен сегодня растить свободных, независимых людей, сам закрепощён ещё более, чем его ученики. И ему ещё труднее избавиться от этого духовного крепостничества, обрести, определить себя - естественного, живого, нефальшивого.
Меня часто спрашивают: откуда вы набрали таких учителей? Да ниоткуда, они сами «сделались». Если нормальному, незатурканному учителю дать возможность свободно и творчески действовать, забыв о спущенной сверху программе, которую он обязан вдолбить в своих учеников, о соотношении двоек с пятёрками, которые ему предстоит выставить в конце четверти, - такой учитель способен на чудеса.
Символ новой школы - педагог, осознающий свою недостаточность, который отошёл от сознания собственной «правоверности». Ведь 90 процентов педагогов в любой ситуации уверены: со мной-то все в порядке, а не в порядке с детьми, с родителями, начальством. Именно неудовлетворённость даёт толчок к развитию.
И может, куда важнее, чтоб ребята видели в педагоге не готовый «образец для подражания», а сердцем воспринимали его неудовлетворённость собой, тревогу, муки несовершенства.
* * *
Как появилось такое понятие: школа самоопределения? Действительно, ведь слово не из детского лексикона. «Самоопределение - это свойство личности…» и так далее - соответствующий термин можно найти в психологических словарях. Но не формула важна. С ребятами я говорю о том, что человек сам должен определиться в своём отношении к себе, к другим людям, к проблемам, с которыми он сталкивается. У него должно быть своё, личное отношение к жизни. Этот процесс, конечно, не исчерпывается школьными годами. В школе я могу лишь создать условия, которые бы помогали самоопределению.
Иногда спрашивают, какой концепции самоопределения я придерживаюсь (их в психологии около тридцати). Я отвечаю: «Никакой». Потому что ни одна из теорий не создала школу. Педагогический бульон, который я пытаюсь приготовить, не теориями создаётся. Здесь всё конкретно: дети, отношения с ними, дела, право на выбор учителей, предметов, темпа продвижения, результатов, критериев…
Иногда спрашивают, какой концепции самоопределения я придерживаюсь (их в психологии около тридцати). Я отвечаю: «Никакой». Потому что ни одна из теорий не создала школу. Педагогический бульон, который я пытаюсь приготовить, не теориями создаётся. Здесь всё конкретно: дети, отношения с ними, дела, право на выбор учителей, предметов, темпа продвижения, результатов, критериев…
В ситуациях выбора и ответственности
Недавно один коллега мне признался: а я понял, есть школы технологические, а твоя - атмосферная... Ну и что это такое - атмосфера? - спросил я его… Во всяком случае, я на этот вопрос ответа не знаю.
И не могу я сказать, каким знаниям должна научить школа. В сознании каждого из нас, взрослых, какой-то образ этого минимального набора знаний присутствует, только у всех он - разный.
Меня всегда лукаво пытают: а грамотно писать школьники должны? А владеть счётом? На что я отвечаю: даже самые отстающие, именуемые двоечниками, в живой жизни считают порой лучше нас с вами и получше отличников. Да и вообще математика - не для умения считать.
Что касается родного языка... Да, взрослый человек должен уметь писать. Но кто сказал, что он обязан научиться писать в семилетнем возрасте? Кто определил, какие правила он должен знать и уметь ими пользоваться в семь или десять лет?
И потому первоклашки у нас не пишут. Тексты - сочиняют! За них записывает учитель. До тех пор, пока ребёнок сам не попросит его научить писать. Есть у нас такой парнишка, Лёша Давыдов, чего-то он на уроке придумал (про верблюда, кажется), учитель записал его гениальную фразу на очередном длинном полотнище, типа обоев, и обратился к классу: ребята, послушайте, как здорово придумал Лёша...
На следующий день тот подбежал к учителю и возбуждённо спросил: где вы записали то, что я вчера сказал? Учитель показал, Лёша стал вглядываться в буквы и срисовывать их в свою тетрадь; видно, ему было плохо, фраза была написана высоко, так он стул подставил, каждую буковку запоминал, бегал к тетрадке, снова взбирался на стул... Вот с этого момента его можно учить писать. И наши филологи утверждают: ребёнок должен сформировать свой стиль устной и письменной речи, а грамотность должна этот стиль обслуживать!
А наши девятиклассники в начале сентября писали первое в учебном году сочинение. Вместо неизбежного «Как я провёл лето» на доске - список из пятнадцати тем, которые придумали сами ученики: «Монолог дождевой капли», «Кошмары моего лета», «Послевкусие...». Хочешь - выбирай из списка, хочешь - придумай свою. Если сочинение пишешь про то, что ты сам подумал и почувствовал, тогда ты овладеваешь словом.
И не могу я сказать, каким знаниям должна научить школа. В сознании каждого из нас, взрослых, какой-то образ этого минимального набора знаний присутствует, только у всех он - разный.
Меня всегда лукаво пытают: а грамотно писать школьники должны? А владеть счётом? На что я отвечаю: даже самые отстающие, именуемые двоечниками, в живой жизни считают порой лучше нас с вами и получше отличников. Да и вообще математика - не для умения считать.
Что касается родного языка... Да, взрослый человек должен уметь писать. Но кто сказал, что он обязан научиться писать в семилетнем возрасте? Кто определил, какие правила он должен знать и уметь ими пользоваться в семь или десять лет?
И потому первоклашки у нас не пишут. Тексты - сочиняют! За них записывает учитель. До тех пор, пока ребёнок сам не попросит его научить писать. Есть у нас такой парнишка, Лёша Давыдов, чего-то он на уроке придумал (про верблюда, кажется), учитель записал его гениальную фразу на очередном длинном полотнище, типа обоев, и обратился к классу: ребята, послушайте, как здорово придумал Лёша...
На следующий день тот подбежал к учителю и возбуждённо спросил: где вы записали то, что я вчера сказал? Учитель показал, Лёша стал вглядываться в буквы и срисовывать их в свою тетрадь; видно, ему было плохо, фраза была написана высоко, так он стул подставил, каждую буковку запоминал, бегал к тетрадке, снова взбирался на стул... Вот с этого момента его можно учить писать. И наши филологи утверждают: ребёнок должен сформировать свой стиль устной и письменной речи, а грамотность должна этот стиль обслуживать!
А наши девятиклассники в начале сентября писали первое в учебном году сочинение. Вместо неизбежного «Как я провёл лето» на доске - список из пятнадцати тем, которые придумали сами ученики: «Монолог дождевой капли», «Кошмары моего лета», «Послевкусие...». Хочешь - выбирай из списка, хочешь - придумай свою. Если сочинение пишешь про то, что ты сам подумал и почувствовал, тогда ты овладеваешь словом.
* * *
Мы учим ребят ситуациями выбора и ответственности. Когда не каждый урок тебя отмечают, а говорят: вот, выбирай на месяц сколько хочешь домашних заданий, но через месяц ты должен написать контрольную работу. И т.д.
Случается ли, что, оказавшись «на свободе» - без оценок, без домашних заданий, - школьники перестают учиться? Бывает. Я сразу говорю родителям, которые приводят к нам детей в седьмом-восьмом классах, что будет очень трудно. Одно дело, когда ты с первого класса в этой школе, когда ты с детского сада к этому приучаешься - с трёх лет, а другое дело, когда ты вдруг попал в эту ситуацию вроде бы «вседозволенности». Но мы в этом смысле не столько про ребят думаем, сколько про родителей. Все ли родители готовы к тому, что их ребёнок будет учиться в нашей школе?
Ведь многие взрослые люди сами больше всего боятся ситуаций выбора, ответственности, открытости, диалога.
Это одной школой не уберёшь, но в школе можно создать ситуацию совета с родителями, ситуацию открытости родителям.
Вот ко мне пришла мама с жалобой на учительницу, я ей сказал: «Собирайте родительское собрание, меня даже не приглашайте, и разберите: это действительно типичная проблема или случайно произошло». Она посопротивлялась сперва (ну зачем же, мол, давайте я вам нажалуюсь, а вы что-нибудь сделаете…), но всё же вскоре провели собрание, и проявилась совсем другая «картинка» происходящего у каждого участника.
Те способы, с которыми мы обращаемся к детям, чтобы они были открыты, не боялись, - их можно ориентировать и на учителей, и на родителей.
И родители в нашей школе почувствовали свою востребованность. Кто-то из них стал профессиональным педагогом, кто-то музыкант, художник, деятель театра - они приходят на три-четыре часа в неделю, помогая интересующимся этой деятельностью реализовать свою индивидуальную образовательную программу. У нас нет специальных родительских дней, у нас каждый день и каждый урок родители могут приходить, сидеть на уроке и задавать какие угодно вопросы, чтобы они понимали, чем занимается их ребёнок.
Случается ли, что, оказавшись «на свободе» - без оценок, без домашних заданий, - школьники перестают учиться? Бывает. Я сразу говорю родителям, которые приводят к нам детей в седьмом-восьмом классах, что будет очень трудно. Одно дело, когда ты с первого класса в этой школе, когда ты с детского сада к этому приучаешься - с трёх лет, а другое дело, когда ты вдруг попал в эту ситуацию вроде бы «вседозволенности». Но мы в этом смысле не столько про ребят думаем, сколько про родителей. Все ли родители готовы к тому, что их ребёнок будет учиться в нашей школе?
Ведь многие взрослые люди сами больше всего боятся ситуаций выбора, ответственности, открытости, диалога.
Это одной школой не уберёшь, но в школе можно создать ситуацию совета с родителями, ситуацию открытости родителям.
Вот ко мне пришла мама с жалобой на учительницу, я ей сказал: «Собирайте родительское собрание, меня даже не приглашайте, и разберите: это действительно типичная проблема или случайно произошло». Она посопротивлялась сперва (ну зачем же, мол, давайте я вам нажалуюсь, а вы что-нибудь сделаете…), но всё же вскоре провели собрание, и проявилась совсем другая «картинка» происходящего у каждого участника.
Те способы, с которыми мы обращаемся к детям, чтобы они были открыты, не боялись, - их можно ориентировать и на учителей, и на родителей.
И родители в нашей школе почувствовали свою востребованность. Кто-то из них стал профессиональным педагогом, кто-то музыкант, художник, деятель театра - они приходят на три-четыре часа в неделю, помогая интересующимся этой деятельностью реализовать свою индивидуальную образовательную программу. У нас нет специальных родительских дней, у нас каждый день и каждый урок родители могут приходить, сидеть на уроке и задавать какие угодно вопросы, чтобы они понимали, чем занимается их ребёнок.
* * *
Меня спрашивают: идёт ли самоопределение постоянно, или человек, раз и навсегда определившись, уже не свернёт с намеченного пути? Я отвечаю встречным вопросом: а как вы думаете, в каком возрасте самоопределился Лев Николаевич Толстой? На мой взгляд, это произошло в момент его ухода из Ясной Поляны... Поэтому говорить об окончании средней школы как о рубеже самоопределения просто смешно.
Речь идёт о другом: о создании в школе условий для осознанного взрослого выбора. Мы такие условия создаём, но за окончательный результат не отвечаем. Именно такая позиция удивительна для наших визитёров, всегда требующих предъявить результат.
Это сложно понять и многим родителям: ладно, сомневаются они, а хотя бы в вуз ваши выпускники поступают без проблем? Но я и на такой вопрос отвечаю откровенно: не знаю. И предлагаю родителям самим сделать свой выбор.
Тогда меня спрашивают: так где же и в чём результат вашей работы? И если вы не стремитесь лепить отличников, так хотя бы все ли ваши выпускники выходят самоопределившимися?..
А я их ничем утешить не могу. Скажу, например, что в последние годы из школы не вышел ни один медалист. Для меня это показательно: начавшая осознавать свои интересы личность вкладывается во что-то больше, во что-то меньше, и сплошные пятёрки в аттестате никто не может вообразить основополагающей ценностью.
Я не могу отвечать за все качества своих выпускников, но могу быть уверен, что эти ребята в подавляющем большинстве не винят в своих проблемах и трудностях никого вокруг - ни президента страны, ни жэк, ни мэра, ни преподавателей, ни папу с мамой. Что-то не получилось - значит, это я дурак, надо было лучше подумать, лучше понять ситуацию, поработать самому, не полениться приложить силы. Мне кажется, такая позиция - не сваливать все свои беды на окружающих - это существенное качество во все времена, а особенно в нынешние.
Другой момент: практически каждый наш выпускник раньше или позже находит свою творческую нишу, в чём бы его интересы ни выражались. Среди наших ребят мало агрессивности, в школе почти нет агрессии. Мало среди них и двуличных, которые изображают из себя старательных и скромных для учителя, а стоит тому зайти за угол...
Ещё я замечал, что наши школьники и выпускники очень хорошо видят, когда ими пытаются манипулировать.
Конечно, у нас меньше ребят поступают в вузы, чем из гимназий и лицеев, которые отбирают себе учеников. Но пусть мы недоучим их чему-нибудь из молекулярной генетики или у них будут ошибки в сочинениях (хотя очень не хочется), главное всё же, чтобы они смогли протянуть руку другому. Чтобы они, сознавая свой интеллект, могли понять другого человека даже и не с таким высоким интеллектом. Чтобы у ребят, слабых в чём-то, не было чувства униженности перед теми, кто много знает. Чтобы у них не было злобы на тех, кто в чём-то успешнее.
Дух помощи друг другу культивируется в нашей школе, хотя не скажу, что он окончательно восторжествовал. Но ученики и родители, которые приходят к нам из других школ, говорят: «У вас другие ребята». Может быть. Я точно знаю одно - что они очень разные. И слава Богу. У них есть возможность быть «другими». Для этого мы тут и работаем.
Речь идёт о другом: о создании в школе условий для осознанного взрослого выбора. Мы такие условия создаём, но за окончательный результат не отвечаем. Именно такая позиция удивительна для наших визитёров, всегда требующих предъявить результат.
Это сложно понять и многим родителям: ладно, сомневаются они, а хотя бы в вуз ваши выпускники поступают без проблем? Но я и на такой вопрос отвечаю откровенно: не знаю. И предлагаю родителям самим сделать свой выбор.
Тогда меня спрашивают: так где же и в чём результат вашей работы? И если вы не стремитесь лепить отличников, так хотя бы все ли ваши выпускники выходят самоопределившимися?..
А я их ничем утешить не могу. Скажу, например, что в последние годы из школы не вышел ни один медалист. Для меня это показательно: начавшая осознавать свои интересы личность вкладывается во что-то больше, во что-то меньше, и сплошные пятёрки в аттестате никто не может вообразить основополагающей ценностью.
Я не могу отвечать за все качества своих выпускников, но могу быть уверен, что эти ребята в подавляющем большинстве не винят в своих проблемах и трудностях никого вокруг - ни президента страны, ни жэк, ни мэра, ни преподавателей, ни папу с мамой. Что-то не получилось - значит, это я дурак, надо было лучше подумать, лучше понять ситуацию, поработать самому, не полениться приложить силы. Мне кажется, такая позиция - не сваливать все свои беды на окружающих - это существенное качество во все времена, а особенно в нынешние.
Другой момент: практически каждый наш выпускник раньше или позже находит свою творческую нишу, в чём бы его интересы ни выражались. Среди наших ребят мало агрессивности, в школе почти нет агрессии. Мало среди них и двуличных, которые изображают из себя старательных и скромных для учителя, а стоит тому зайти за угол...
Ещё я замечал, что наши школьники и выпускники очень хорошо видят, когда ими пытаются манипулировать.
Конечно, у нас меньше ребят поступают в вузы, чем из гимназий и лицеев, которые отбирают себе учеников. Но пусть мы недоучим их чему-нибудь из молекулярной генетики или у них будут ошибки в сочинениях (хотя очень не хочется), главное всё же, чтобы они смогли протянуть руку другому. Чтобы они, сознавая свой интеллект, могли понять другого человека даже и не с таким высоким интеллектом. Чтобы у ребят, слабых в чём-то, не было чувства униженности перед теми, кто много знает. Чтобы у них не было злобы на тех, кто в чём-то успешнее.
Дух помощи друг другу культивируется в нашей школе, хотя не скажу, что он окончательно восторжествовал. Но ученики и родители, которые приходят к нам из других школ, говорят: «У вас другие ребята». Может быть. Я точно знаю одно - что они очень разные. И слава Богу. У них есть возможность быть «другими». Для этого мы тут и работаем.
