Лестница, ведущая только вниз
БЕЗ ОСОБЫХ ОБСУЖДЕНИЙ, без учета общественного мнения и, можно сказать, почти без экспериментов решена участь тысяч и тысяч детей, к которым судьба и так неблагосклонна. Трагедия развертывается незаметно - никто не протестует, не пишет петиций, не ходит с негодующими плакатами. А стоило бы. На плакатах могло быть написано: «Верните наших детей в их класс!»
Сообщения о том, что открываются классы компенсирующего обучения, классы для отстающих, приходят со всех сторон. Кажется, это едва ли не самое распространенное новшество. Другие новые идеи годами не могут прийти в школу, а эта - пожалуйста. Пожаром по стране.
Чем же руководствовались те, кто принимал эти решения?
Главных доводов за разделение детей по способностям - два.
Первый - забота о ребенке. Утверждают, что ребенку в специальном классе, где собраны вместе такие же, как и он, отстающие, легче учиться. Здесь щадящие условия, облегченная программа, больше помощи, индивидуальный подход, здесь нет соревнования с сильными, и в результате...
Вот тут и начинается самое серьезное.
Что в результате - никто не исследовал. Допустим, детям в специальном классе живется легче. Но никто не изучал отдаленных последствий подобной интеллектуальной сортировки. Что бывает с выпускниками второсортных классов, когда они взрослеют?
Есть опасность, что ребенок, которого зачислили в дураки, на всю жизнь в дураках и останется.
Обычно на это возражают: «Мы же не навсегда переводим ребенка, вот исправится - и обратно к умным». Однако случаи обратного передвижения чрезвычайно редки. Кто отстал от могучего поезда образования, мчащегося вперед по накатанным рельсам, тот отстал навсегда.
Второй довод - забота об учителе.
Этот довод можно понять. Грех обвинять учителя в стремлении избавиться от двух-трех непослушных и непоседливых, с которыми нет сладу. Он спасается. Пусть бросит камень в такого учителя тот, кто хоть однажды не мечтал о том, чтобы такой-то мальчик не пришел к нему сегодня. И всегда кажется: убери только одного - и в классе все преобразится.
Начинающая учительница просит директора школы: «Николай Петрович, одного только заберите, и тогда я справлюсь». Назавтра: «Николай Петрович, ну еще двоих - и все». А через неделю: «Еще одного...»
Но, с другой стороны, куда их денет Николай Петрович? И всякая ли учительница рада, когда ей сплавляют неудобных из другого класса? У нее своих хватает.
Вот в чем истинная причина разделения. Оно начинается не тогда, когда фамилию ребенка заносят в какой-то особенный список, а самого сажают в коррекционный класс. Оно начинается в нашем сознании, принципиально ложном, привыкшем делить детей на лучших-худших по успеваемости и поведению. Школьный класс - как бригада на стройке или в лагере. Кто-то ударник, а кто-то отстающий. Кому-то красное знамя, а кому-то рогожное.
Вслушаемся в привычнейшие для нас слова: успевающий, отстающий... Этот образ поезда, на который одни успевают, а другие вечно опаздывают, въелся в нас. Мы смотрим на неуспевающего едва ли не с враждой. Он портит показатели, мешает жить!
Итак, классы компенсирующего обучения, если говорить на педагогическом языке, и классы дураков, если на детском (а то и на языке учительской: «Пойду к своим дуракам!»), кажутся удобными и для детей, и для учителей.
Мы не первопроходцы. Во всем цивилизованном мире детей начали разделять десятки лет назад. Но все передовые педагоги приходят к выводу: это заводит школу в тупик, из которого нет выхода.
Вот, пожалуй, главное. Мы должны знать, что деление детей необратимо. Разделенные классы через два-три года объединить нельзя. Это не просто одна из реформ, к которым мы привыкли относиться снисходительно. Это поворотный пункт школы. Американцы, когда приезжают в нашу страну, буквально умоляют учителей: только не повторяйте эту ошибку, из тупика нет выхода!
Не хотим прибегать к сильным сравнениям. Но надо сказать и правду: спецкласс для дураков - это прообраз психушки, в которую совсем недавно помещали и здоровых людей.
На каком основании мы зачисляем ребенка в отстающие? От чего он отстает? От средней программы? Но кто сказал, что она составлена идеально? Кроме того, где тот инструмент, который позволял бы разделять детей, не допуская ошибок?
В министерском документе есть предупреждение против профанации, советы по отбору в коррекционные классы. Но сколько ни издавай указов и приказов, нет гарантии, что в отсев не попадут вполне нормальные, обыкновенные, а может быть, даже лучшие - неординарные! - дети. Говорят, что процент ошибок не так уж велик, что на целый класс - всего двое-трое случайно попавших. Зато какое дело делается!
Что же, снова: лес рубят - щепки летят?
Наконец, посмотрим на проблему и с точки зрения родителей нормальных и «бракованных» учеников. Родители, чьи дети учатся прилично, обычно стоят за разделение и негодуют - мол, чему можно научиться, если в классе сидят и умные, и глупые, и совсем глупые?
Родители детей, которым труднее справиться с программой, обычно боятся спецклассов. И совершенно справедливо. Впрочем, в законе сказано, что в специальный класс можно переводить только с согласия родителей. Но школа обязана объяснять им их права и предупреждать об опасности, грозящей их детям.
Мы не ведем здесь речь о тяжело больных ребятах. Вопрос этот действительно сложный. Мы не говорим и о том, как учить особо одаренных. Это опять-таки особый разговор.
Но тех, кому грозит «опасность стать человеком второго сорта, и притом на всю жизнь, - тех надо спасать.
«Первое Сентября», № 23, 1992 г.
