Содержание:
ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ РЕДАКТОРА
Легенды о школе Тубельского ходят по стране четверть века. Посреди учительских разговоров где-нибудь в Новгороде, Новосибирске или Краснодаре вдруг начинают расспрашивать именно о ней: «А там действительно похоже на то, о чём они пишут в своих сборниках?»
Школа Тубельского стала символом движения авторских школ, показателем их сил, трудностей и достижений.
Про типовое здание 734-й школы на окраинной 15-й Парковой чаще случается услышать не восторженное: «Замечательная, чудесная, изумительная», - а скорее задумчивое: «Да, возможно, это лучшая школа в стране».
Конечно, в привычных измерениях она совсем не лучшая: ей не сравниться по «продвинутости» выпускников со знаменитыми физматшколами или лингвистическими гимназиями, у неё нет бассейнов и конюшен, в ней не преподают университетские профессора, она не выигрывала призов «Лучшая школа района» и не подчиняла себе школы окрестные.
Но она смелее и успешнее всех решала (и, по большому счёту, решила) главный вопрос будущего: какой может стать достойная массовая школа в России, школа для всех, школа для самых разных детей. Устроенная на тех же материальных основаниях, что и самые обычные - но на совсем другом фундаменте идей. Школа, стремящаяся не научить одному и тому же, а помочь всем своим ученикам в чём-то самом существенном: понять нечто главное про себя, про жизнь и других людей, научиться именно тому, что пригодится именно тебе.
Многим знаком классический афоризм: «Образование - то, что остаётся, когда всё выученное забыто». Но здесь в этом высказывании сумели увидеть не образец философского остроумия, а само собой разумеющуюся деловую задачу. Задачу, к которой каждый учитель должен подобрать своё профессиональное решение.
Раскрытая перед вами книга - о том, как создаётся такая школа.
…Переступив её порог, сразу чувствуешь себя погружённым в какие-то клубки течений и особые магнитные поля. Происходящее ускользает от всех определений и тем более от собственного: «школа самоопределения». От тонкого голоса флейты до громовых дискотек, от туристических песен до звонков, играющих Моцарта и круглосуточных балов лицейской недели всё здесь словно пропитано музыкой. Но главный нерв всеохватного музыкального движения всё же не в многослойности звукового фона, а в переполняющих пространство вспышках скрещивающихся взглядов, обменивающихся короткими улыбками лиц, быстрых перепархиваниях реплик. И дети. Кажется, что по всей Москве вторую такую тысячу не отобрать. С глазами, светящимися ровным и сильным светом. Относящиеся к счастью как к нормальному состоянию человеческой жизни. Открытые, любопытствующие, доброжелательные и до неправдоподобия разумные; их рассуждения звучат не только свободней, но куда великодушнее и точнее наших. «Как устроена наша школа? - удивляется вопросу Наташа, славнейший местный флейтист, - этого никто не скажет. Она ведь как река; в одну и ту же школу нельзя ступить дважды. Каждый день приходишь в новую».
Сам Александр Наумович Тубельский вспоминал так:
- С чего всё начиналось? - с мысли о том, что странно не использовать наиболее естественные и эффективные по жизни формы образования - в сверстнических сообществах. А ещё - с желания вести себя честно перед самими собой и исключить фиктивные регламентации и отношения.
Кто только не призывал к борьбе с формализмом! Но что происходит, если с ним не бороться, а взять и отменить? Немудрёные завалы пустых заготовленных фраз, уроков поверх голов, бездушных мероприятий, бездумного исполнения инструкций - это ведь не пережитки и недостатки, а монументальный оборонительный рубеж, защищающий школу от жизненной стихии. Жизнь - это дома и во дворе, а здесь всё строго, солидно и... понарошку. Разрушение этой дистанции оборачивается затоплением образования внешним хаосом и множеством личных проблем, в конечном итоге - либо крахом, либо принятием на себя школой настоящей ответственности за своих обитателей.
В этапах школьной биографии сменялись свои этапы тревог.
Первым был страх перед анархией. Несколько лет искали, придумывали, пробовали одновременно десятки разнонаправленных вещей, идей, людей, способов... А потом вдруг началось почти счастье. За пару лет разгул вседозволенности перебродил, вошёл в берега и обернулся первоосновой той школьной демократии, где все со всеми научились ладить и договариваться. Дети стали меняться на глазах. Из школы их стало силой не прогнать. Грубость, агрессивность, разболтанность таяли - и вдруг заменились нежностью и трепетностью отношений. Всё ожило, куда-то само поехало, завертелось по на ходу рождающимся орбитам...
Потом эйфория утихала, приходили страхи, что у чересчур развитых детей со знаниями, похоже, совсем не так здорово. Но тут как раз подросли классы, выпускники которых могли давать фору ребятам из отборных гимназий, по полкласса поступая в университет.
Впрочем, класс на класс не приходился и академическая успеваемость год от года заметно менялось; в живой школе каждое поколение, похоже, будет искать и находить себя по-разному (и с точки зрения стремления к знаниям в особенности). Если хорошая школа обычно ассоциируется со стабильным уровнем успеха в обучении, то здесь успеваемость как раз оказывается величиной переменной, а вот разные эффекты происходящих с детьми личностных изменений довольно устойчивы.
…Мало где можно представить такой, например, разговор учительниц по телефону: «Извини, я приболела; ты не сможешь заглянуть завтра на несколько минут в мой третий класс?» - «А что надо делать?» - «Ничего особенного, они сами знают». Наутро: «Да, нам сказали, Елена Павловна сегодня не придёт. Не переживайте, мы разберёмся. Серёжа, поведи урок». Серёжа выходит и ведёт урок…
Так с надёжностью саморегулируемой системы уже в начале девяностых уверенно покатился ход событий в этой едва ли не единственной в стране большой, общедоступной, насквозь сверху донизу живой школе.
Все инновационные термины прокатились над палубой этого флагмана «альтернативной педагогики»: рефлексия, мыследеятельность, компетентности, учебная задача... - и в той или иной мере по разным углам обосновались. Во что-то неузнаваемо трансформировалась коммунарская методика. Сплошь и рядом - погружения, ведущие свою родословную от Щетинина. Именно здесь в полную силу смогли развернуться классы «парк-школы» Милослава Балабана, здесь зародилась физкультура спорткомплексов «от простого к сложному» Сергея Реутского, нашло приют «музыкальное движение», ведущее биографию ещё от Айседоры Дункан. И так далее. Относительно списка тех знаменитых педагогов, у кого учились здешние учителя впору подшучивать строчкой из «Бородина»: «Всё промелькнуло перед нами, все побывали тут».
Но, похоже, не будь той или иной новации или даже большинства из них, не так уж радикально изменился бы школьный уклад. Каждая из новаций растворялась в общей активной среде, в немалой степени преображая её и умощняя, но точный вклад той или иной трудно выделить.
В средоточии жизни этого небывалого образовательного учреждения высвечивается как раз нечто такое, что в той или иной мере происходит в школе самой обычной. В отдельности здесь словно нет ничего, что недоступно какой угодно школе. Сложен и фантастичен сам круговорот из десятков и сотен таких «общедоступностей.
Короткие вспышки увлечённых диалогов на уроках и доверительные беседы после них; чаепития учителей, на которых невзначай завязываются новые планы, некие школьные события, к которым долго и кропотливо готовятся, совместные дела подростков - то полутайные, то с вовлечением взрослых, то взрослыми инспирированные; места для предсказуемых встреч и внезапные удивительные столкновения; нежданные обстоятельства, в которых у учителя или группы детей возникает выбор того или иного развития событий; сюрпризы и розыгрыши; придумывание учителем, как преподнести новый урок поражающим воображение образом; всплеск чьей-то долго спавшей и вдруг проснувшейся ни с того ни с сего тяги к самообразованию; выезды в летние или зимние школы, просто походы и обсуждения своих и чужих судеб… Что в этом такого удивительного?
Но то, что обычно рассматривается как дополнительные эффекты, как «пена» на регулярном процессе обучения, здесь стало сердцевиной образования, воздухом жизни школы. Тонкое и неисчислимое стало системным, а общеутверждаемая регулярность и поступательность в обучении всё более переходили в разряд внезапных эффектов.
«Смотрите-ка, сколько они всего, оказывается, знают!» «И как это они всему научились?»
«Ну здесь же ничему не учат. Одна только замечательная внеурочная работа». «Учат они очень неплохо, но какие тут инновации? Просто работает много хороших учителей». «Учителя самые обычные, просто добросовестные. Это директор смог придумать удивительные формы их с детьми соорганизации». «Да уже давно самые интересные дела идут не от директора; Тубельский чаще сдерживает…»
Взаимоисключающих определений было не счесть.
Прошло пять лет с тех пор, как не стало в 734-й школе её великого директора.
Уже некому в роли Тубельского пройти по коридору так, чтобы за каждые десять шагов поболтать с дюжиной прохожих («и всех пролетапроползающих тоже»). Некому ответить на вопросы, переживания, новый замысел учителя так, чтобы тот твёрдо поверил: «Надо спокойно всё обдумать, поискать решение в себе - оно есть, обязательно есть, его нужно только почувствовать, понять и воплотить в жизнь». За 734-й удержалось название «Школа самоопределения», но статус научно-педагогического объединения сохранить не смогли.
Школа, которую невозможно было представить без Тубельского, продолжает плыть в будущее, в чём-то сделавшись осторожнее и чуть печальнее, став чуть покладистее к внешнему давлению, чуть более замкнутой в своих автономных пространствах. Но она остаётся собой - школой, в которой дети считают взрослых своими соратниками: «Всё равно учитель в нашей школе сначала запомнит имена детей и много позже - фамилии; прежде всего будет заботиться об укладе и атмосфере в классе и школе; он подумает, как «прожить» с ребёнком учебное содержание, а не вложить его в голову ученика; он будет мучаться над тем, как увлечь детей, привить им радость и жажду созерцания, размышления, познания (в том числе и самих себя); он может придумывать и воплощать свои замыслы без страха».
Но книга, которую вы держите в руках - всё-таки не про 734-ю школу. Про школу многое сказано, опубликовано, многое, уверен, ещё будет написано её учениками и учителями.
Это и не книга о Тубельском (такая книга тоже нужна, и, надеюсь, в близком будущем появится на свет).
Перед вами книга самого Александра Наумовича. Та, которую он не успел составить и отредактировать при жизни, но успел написать.
Начиная собирать для этой книги статьи, заметки, записи выступлений, предисловия к сборникам, друзья Тубельского полагали, что написано им не так-то много, да и фрагментарно, импульсивно.
Но оказалось: стоило его строчкам и страницам собраться вместе, как они начали выстраиваться в ясное, последовательное, точное и выверенное изложение сути дела, тщательно подготовленное целое.
Потому мы постарались объединить работы Тубельского не подобием альманаха, а именно цельной книгой - какую, на наш взгляд, мог бы сделать сам Александр Наумович, если бы успел.
«Каждый ребёнок уже несёт в себе высокое предназначение, и следует помочь ему это предназначение осознать», - с этого тезиса начинает разворачиваться книга. Если же согласиться с такой мыслью, утверждает автор, то неизбежно в центре нашего внимания должны оказаться слова о воспитании достоинства, о самоопределении, об умении понимать себя и других, об умении быть свободным.
В воспитании свободоспособности человека нам в этом случае и предстоит признать основное содержание общего среднего образования. А то, что казалось «содержанием образования» прежде, предстанет перед нами именно учебным материалом, не целью, а средством, инструментом работы школы.
А далее, шаг за шагом, в книге рассматриваются ключевые идеи и направления действий, в которых придётся разобраться, подступаясь к созданию вроде бы немыслимой «школы по программе ученика» (причём «программа» эта заранее неизвестна и самому ученику).
Тубельский предложит признать за единицу учебного процесса не урок, а образовательную ситуацию. Предложит рассматривать уклад школьной жизни не как фон, а как важнейшую часть содержания образования. Предложит перенести акцент в учёбе со знаний и навыков даже не на «компетенции», а на то, что он назовёт «индивидуально окрашенными универсальными умениями».
Он будет настаивать на переходе от линейного планирования к пространственной организации школы; от внимания к расчасовке уроков - к рассмотрению того, как могут проникать друг в друга, взаимодействовать, взаимоусиливать различные образовательные среды и разные стороны школьной жизни.
Что означает для директора переход от управления людьми к управлению условиями? Какими могут быть другие типы отношений учителя с детьми и другие отношения учителей? На что может опираться качественно иная экспертиза школы? Какой может быть наука о школе, в которой бы практика опережала теорию - т.е. наука, нацеленная на создание и осмысление прецедентов практики, служащих не образцами, а импульсами, источниками творческой мысли для других педагогических коллективов?
Какими, наконец, могут нормальные отношения школы и родителей, школы и общества, связанных не внешними обстоятельствами, а внутренним родством - но не ущербно-подчинённым, а дружественным, договорным, взаимовнимательным?
«Демократия - это ведь не процедура, а состояние сознания, способ мышления, способ подхода к явлениям», - утверждает Тубельский.
Звучащие в этой книге варианты развёрнутых ответов на многие резко поставленные вопросы, разумеется, тоже не стоит изучать как сборник правил и рекомендаций. Перед нами - именно приоткрытый для нас способ мышления и действия, осмысленный опыт всестороннего подхода к чему-то главному в понимании школы.
Школа Тубельского стала символом движения авторских школ, показателем их сил, трудностей и достижений.
Про типовое здание 734-й школы на окраинной 15-й Парковой чаще случается услышать не восторженное: «Замечательная, чудесная, изумительная», - а скорее задумчивое: «Да, возможно, это лучшая школа в стране».
Конечно, в привычных измерениях она совсем не лучшая: ей не сравниться по «продвинутости» выпускников со знаменитыми физматшколами или лингвистическими гимназиями, у неё нет бассейнов и конюшен, в ней не преподают университетские профессора, она не выигрывала призов «Лучшая школа района» и не подчиняла себе школы окрестные.
Но она смелее и успешнее всех решала (и, по большому счёту, решила) главный вопрос будущего: какой может стать достойная массовая школа в России, школа для всех, школа для самых разных детей. Устроенная на тех же материальных основаниях, что и самые обычные - но на совсем другом фундаменте идей. Школа, стремящаяся не научить одному и тому же, а помочь всем своим ученикам в чём-то самом существенном: понять нечто главное про себя, про жизнь и других людей, научиться именно тому, что пригодится именно тебе.
Многим знаком классический афоризм: «Образование - то, что остаётся, когда всё выученное забыто». Но здесь в этом высказывании сумели увидеть не образец философского остроумия, а само собой разумеющуюся деловую задачу. Задачу, к которой каждый учитель должен подобрать своё профессиональное решение.
Раскрытая перед вами книга - о том, как создаётся такая школа.
…Переступив её порог, сразу чувствуешь себя погружённым в какие-то клубки течений и особые магнитные поля. Происходящее ускользает от всех определений и тем более от собственного: «школа самоопределения». От тонкого голоса флейты до громовых дискотек, от туристических песен до звонков, играющих Моцарта и круглосуточных балов лицейской недели всё здесь словно пропитано музыкой. Но главный нерв всеохватного музыкального движения всё же не в многослойности звукового фона, а в переполняющих пространство вспышках скрещивающихся взглядов, обменивающихся короткими улыбками лиц, быстрых перепархиваниях реплик. И дети. Кажется, что по всей Москве вторую такую тысячу не отобрать. С глазами, светящимися ровным и сильным светом. Относящиеся к счастью как к нормальному состоянию человеческой жизни. Открытые, любопытствующие, доброжелательные и до неправдоподобия разумные; их рассуждения звучат не только свободней, но куда великодушнее и точнее наших. «Как устроена наша школа? - удивляется вопросу Наташа, славнейший местный флейтист, - этого никто не скажет. Она ведь как река; в одну и ту же школу нельзя ступить дважды. Каждый день приходишь в новую».
Сам Александр Наумович Тубельский вспоминал так:
- С чего всё начиналось? - с мысли о том, что странно не использовать наиболее естественные и эффективные по жизни формы образования - в сверстнических сообществах. А ещё - с желания вести себя честно перед самими собой и исключить фиктивные регламентации и отношения.
Кто только не призывал к борьбе с формализмом! Но что происходит, если с ним не бороться, а взять и отменить? Немудрёные завалы пустых заготовленных фраз, уроков поверх голов, бездушных мероприятий, бездумного исполнения инструкций - это ведь не пережитки и недостатки, а монументальный оборонительный рубеж, защищающий школу от жизненной стихии. Жизнь - это дома и во дворе, а здесь всё строго, солидно и... понарошку. Разрушение этой дистанции оборачивается затоплением образования внешним хаосом и множеством личных проблем, в конечном итоге - либо крахом, либо принятием на себя школой настоящей ответственности за своих обитателей.
В этапах школьной биографии сменялись свои этапы тревог.
Первым был страх перед анархией. Несколько лет искали, придумывали, пробовали одновременно десятки разнонаправленных вещей, идей, людей, способов... А потом вдруг началось почти счастье. За пару лет разгул вседозволенности перебродил, вошёл в берега и обернулся первоосновой той школьной демократии, где все со всеми научились ладить и договариваться. Дети стали меняться на глазах. Из школы их стало силой не прогнать. Грубость, агрессивность, разболтанность таяли - и вдруг заменились нежностью и трепетностью отношений. Всё ожило, куда-то само поехало, завертелось по на ходу рождающимся орбитам...
Потом эйфория утихала, приходили страхи, что у чересчур развитых детей со знаниями, похоже, совсем не так здорово. Но тут как раз подросли классы, выпускники которых могли давать фору ребятам из отборных гимназий, по полкласса поступая в университет.
Впрочем, класс на класс не приходился и академическая успеваемость год от года заметно менялось; в живой школе каждое поколение, похоже, будет искать и находить себя по-разному (и с точки зрения стремления к знаниям в особенности). Если хорошая школа обычно ассоциируется со стабильным уровнем успеха в обучении, то здесь успеваемость как раз оказывается величиной переменной, а вот разные эффекты происходящих с детьми личностных изменений довольно устойчивы.
…Мало где можно представить такой, например, разговор учительниц по телефону: «Извини, я приболела; ты не сможешь заглянуть завтра на несколько минут в мой третий класс?» - «А что надо делать?» - «Ничего особенного, они сами знают». Наутро: «Да, нам сказали, Елена Павловна сегодня не придёт. Не переживайте, мы разберёмся. Серёжа, поведи урок». Серёжа выходит и ведёт урок…
Так с надёжностью саморегулируемой системы уже в начале девяностых уверенно покатился ход событий в этой едва ли не единственной в стране большой, общедоступной, насквозь сверху донизу живой школе.
Все инновационные термины прокатились над палубой этого флагмана «альтернативной педагогики»: рефлексия, мыследеятельность, компетентности, учебная задача... - и в той или иной мере по разным углам обосновались. Во что-то неузнаваемо трансформировалась коммунарская методика. Сплошь и рядом - погружения, ведущие свою родословную от Щетинина. Именно здесь в полную силу смогли развернуться классы «парк-школы» Милослава Балабана, здесь зародилась физкультура спорткомплексов «от простого к сложному» Сергея Реутского, нашло приют «музыкальное движение», ведущее биографию ещё от Айседоры Дункан. И так далее. Относительно списка тех знаменитых педагогов, у кого учились здешние учителя впору подшучивать строчкой из «Бородина»: «Всё промелькнуло перед нами, все побывали тут».
Но, похоже, не будь той или иной новации или даже большинства из них, не так уж радикально изменился бы школьный уклад. Каждая из новаций растворялась в общей активной среде, в немалой степени преображая её и умощняя, но точный вклад той или иной трудно выделить.
В средоточии жизни этого небывалого образовательного учреждения высвечивается как раз нечто такое, что в той или иной мере происходит в школе самой обычной. В отдельности здесь словно нет ничего, что недоступно какой угодно школе. Сложен и фантастичен сам круговорот из десятков и сотен таких «общедоступностей.
Короткие вспышки увлечённых диалогов на уроках и доверительные беседы после них; чаепития учителей, на которых невзначай завязываются новые планы, некие школьные события, к которым долго и кропотливо готовятся, совместные дела подростков - то полутайные, то с вовлечением взрослых, то взрослыми инспирированные; места для предсказуемых встреч и внезапные удивительные столкновения; нежданные обстоятельства, в которых у учителя или группы детей возникает выбор того или иного развития событий; сюрпризы и розыгрыши; придумывание учителем, как преподнести новый урок поражающим воображение образом; всплеск чьей-то долго спавшей и вдруг проснувшейся ни с того ни с сего тяги к самообразованию; выезды в летние или зимние школы, просто походы и обсуждения своих и чужих судеб… Что в этом такого удивительного?
Но то, что обычно рассматривается как дополнительные эффекты, как «пена» на регулярном процессе обучения, здесь стало сердцевиной образования, воздухом жизни школы. Тонкое и неисчислимое стало системным, а общеутверждаемая регулярность и поступательность в обучении всё более переходили в разряд внезапных эффектов.
«Смотрите-ка, сколько они всего, оказывается, знают!» «И как это они всему научились?»
«Ну здесь же ничему не учат. Одна только замечательная внеурочная работа». «Учат они очень неплохо, но какие тут инновации? Просто работает много хороших учителей». «Учителя самые обычные, просто добросовестные. Это директор смог придумать удивительные формы их с детьми соорганизации». «Да уже давно самые интересные дела идут не от директора; Тубельский чаще сдерживает…»
Взаимоисключающих определений было не счесть.
Прошло пять лет с тех пор, как не стало в 734-й школе её великого директора.
Уже некому в роли Тубельского пройти по коридору так, чтобы за каждые десять шагов поболтать с дюжиной прохожих («и всех пролетапроползающих тоже»). Некому ответить на вопросы, переживания, новый замысел учителя так, чтобы тот твёрдо поверил: «Надо спокойно всё обдумать, поискать решение в себе - оно есть, обязательно есть, его нужно только почувствовать, понять и воплотить в жизнь». За 734-й удержалось название «Школа самоопределения», но статус научно-педагогического объединения сохранить не смогли.
Школа, которую невозможно было представить без Тубельского, продолжает плыть в будущее, в чём-то сделавшись осторожнее и чуть печальнее, став чуть покладистее к внешнему давлению, чуть более замкнутой в своих автономных пространствах. Но она остаётся собой - школой, в которой дети считают взрослых своими соратниками: «Всё равно учитель в нашей школе сначала запомнит имена детей и много позже - фамилии; прежде всего будет заботиться об укладе и атмосфере в классе и школе; он подумает, как «прожить» с ребёнком учебное содержание, а не вложить его в голову ученика; он будет мучаться над тем, как увлечь детей, привить им радость и жажду созерцания, размышления, познания (в том числе и самих себя); он может придумывать и воплощать свои замыслы без страха».
Но книга, которую вы держите в руках - всё-таки не про 734-ю школу. Про школу многое сказано, опубликовано, многое, уверен, ещё будет написано её учениками и учителями.
Это и не книга о Тубельском (такая книга тоже нужна, и, надеюсь, в близком будущем появится на свет).
Перед вами книга самого Александра Наумовича. Та, которую он не успел составить и отредактировать при жизни, но успел написать.
Начиная собирать для этой книги статьи, заметки, записи выступлений, предисловия к сборникам, друзья Тубельского полагали, что написано им не так-то много, да и фрагментарно, импульсивно.
Но оказалось: стоило его строчкам и страницам собраться вместе, как они начали выстраиваться в ясное, последовательное, точное и выверенное изложение сути дела, тщательно подготовленное целое.
Потому мы постарались объединить работы Тубельского не подобием альманаха, а именно цельной книгой - какую, на наш взгляд, мог бы сделать сам Александр Наумович, если бы успел.
«Каждый ребёнок уже несёт в себе высокое предназначение, и следует помочь ему это предназначение осознать», - с этого тезиса начинает разворачиваться книга. Если же согласиться с такой мыслью, утверждает автор, то неизбежно в центре нашего внимания должны оказаться слова о воспитании достоинства, о самоопределении, об умении понимать себя и других, об умении быть свободным.
В воспитании свободоспособности человека нам в этом случае и предстоит признать основное содержание общего среднего образования. А то, что казалось «содержанием образования» прежде, предстанет перед нами именно учебным материалом, не целью, а средством, инструментом работы школы.
А далее, шаг за шагом, в книге рассматриваются ключевые идеи и направления действий, в которых придётся разобраться, подступаясь к созданию вроде бы немыслимой «школы по программе ученика» (причём «программа» эта заранее неизвестна и самому ученику).
Тубельский предложит признать за единицу учебного процесса не урок, а образовательную ситуацию. Предложит рассматривать уклад школьной жизни не как фон, а как важнейшую часть содержания образования. Предложит перенести акцент в учёбе со знаний и навыков даже не на «компетенции», а на то, что он назовёт «индивидуально окрашенными универсальными умениями».
Он будет настаивать на переходе от линейного планирования к пространственной организации школы; от внимания к расчасовке уроков - к рассмотрению того, как могут проникать друг в друга, взаимодействовать, взаимоусиливать различные образовательные среды и разные стороны школьной жизни.
Что означает для директора переход от управления людьми к управлению условиями? Какими могут быть другие типы отношений учителя с детьми и другие отношения учителей? На что может опираться качественно иная экспертиза школы? Какой может быть наука о школе, в которой бы практика опережала теорию - т.е. наука, нацеленная на создание и осмысление прецедентов практики, служащих не образцами, а импульсами, источниками творческой мысли для других педагогических коллективов?
Какими, наконец, могут нормальные отношения школы и родителей, школы и общества, связанных не внешними обстоятельствами, а внутренним родством - но не ущербно-подчинённым, а дружественным, договорным, взаимовнимательным?
«Демократия - это ведь не процедура, а состояние сознания, способ мышления, способ подхода к явлениям», - утверждает Тубельский.
Звучащие в этой книге варианты развёрнутых ответов на многие резко поставленные вопросы, разумеется, тоже не стоит изучать как сборник правил и рекомендаций. Перед нами - именно приоткрытый для нас способ мышления и действия, осмысленный опыт всестороннего подхода к чему-то главному в понимании школы.
Андрей Русаков
