Часть VI. Послесловия в разные стороны

Игра с классиками.
Совсем немного о пятом шаге.

С другой стороны

Традиционная методика работы над композициями с детьми предлагает начинать с просмотра произведений мастеров, работавших над подобной темой. Что выразил автор? Какими средствами он сумел добиться выразительности своей работы? Предполагается, что, идя вслед за открытиями мастеров, подражая им, дети осваивают азы языка искусства.
Во многом это действительно так. Но на таком пути ребёнок не видит процесса рождения художественной формы, получает её как готовый шаблон. Это часто приводит к обидным последствиям: даже умея рисовать, подросток не готов понимать глубину авторского замысла, не готов к встрече с произведениями, не укладывающимися в известные ему средства искусства.
Наш подход – обратный по отношению к такой методической традиции.
Дети в игровых заданиях открывают выразительные возможности художественных средств и приёмов, затем каждый по-своему используют их в собственных композициях. И только после выполнения композиций знакомятся с работами художников, сделанных на близкую тему или выполненных с помощью освоенных ребёнком приёмов.
В этом случае дети открывают язык искусства не как правила, существующие в культуре, но как язык, который творится автором, причем творится здесь и сейчас, в процессе создания произведения. Они становятся способны оценить художественные открытия мастеров, неожиданность и точность найденных решений, тончайшую зависимость формы и содержания. Они оказываются ближе к тому, чтобы самостоятельно понимать произведение, читать его как текст.
Занятия, на которых мы знакомимся с творчеством художников, завершают каждый блок программы или отдельную тему по композиции. Они выстраиваются как диалог детей, педагога и автора произведения.
Особенности таких занятий и примеры обращения к мастерам самых разных эпох, направлений и стилей будут представлены в следующей книге «Игры с классиками».
Один из примеров таких занятий – вечный вопрос о смысле чистой формы.

Хулиган Гриша и Чёрный квадрат. Богемная история

Гриша приходит в школу не рисовать. Уткнуться в лист картона и пропустить что-нибудь более важное – не для него. Он подсаживается то к одному, то к другому; ведёт разговоры за жизнь, критикует или снисходительно хвалит рождающиеся шедевры. Мои призывы – завершить в конце концов и собственное творение – не приводят к желаемому результату. И вот уже половина класса поглощена светской беседой. Любовно выстраивается сцена: свободные художники за работой ведут небрежный разговор.
Гришу любят за язвительную, но добродушную интерпретацию общих художественных усилий, за создаваемую атмосферу художественного салона. Только Алёша его не любит. Алёша спокоен, внутренне сосредоточен – и Грише приходится пускать в ход тычки линейкой, подкладывание кнопок, чтобы вывести его из непонятного для Гриши состояния.
Я сажаю Алёшу в конец класса, Гришу – на первую парту. Гришу – на галёрку, Алёшу – к себе поближе. Не спасает. Сначала светские беседы, потом вода разлита, краски на полу.
Сегодня пока всё спокойно. Рисуем кота, который гуляет сам по себе. Условие: фон светлый, кот тёмный, рисунок фона (цветы, облака…) повторяются в узоре шерсти. Остальное – как хотите. И вот коты, нагулявшиеся по вечерним сумеркам, коты, пахнущие мокрой сиренью, коты, разморённые летним зноем – уже вывешены на стене. Среди них рисунок Алёши. Чёрный, взъерошенный кот с диким взглядом круглых глаз. Он только что, презрев все опасности, обежал все закоулки своего двора и жадно ищет новых приключений.
«Пират!» – сказала Женя.
«Это – Гриша! – смеётся Наташа, – поэт и хулиган».
Гриша польщён. Лёша горд – и отомщён. Портрет удался.
Герой и автор в примирении. А мы разбираем законы формы.

Дорожные знаки

Как содержанием картины стал не кот, а вся его жизнь, его жгучее желание приключений и наше сопереживание трудностям героической кошачьей жизни? Ребятам уже не шесть лет, а десять. Рисуя, они также ждут чуда – но уже готовы разобраться, как всё произошло, готовы предугадывать эффекты формы и свои ходы в её создании. Интерес к проблемам композиции обострён. Становятся возможны «теоретические» беседы.
«Расскажите нам о «Чёрном квадрате». Почему он считается картиной?» Урок уже завершался. Вопрос был не Гришин, но именно Гриша начал сердиться: «Дайте послушать, не шуршите своими бумажками!» Начинаю рассказывать.
 
Картины Малевича и сегодня некоторые исследователи называют «дорожными знаками». (Слышу одобрительные вздохи разделённого понимания). А между прочим, и сам Малевич никогда не выставлял свой квадрат как отдельную картину. Он создавал и экспонировал не квадрат – а серию из шестидесяти работ.
Первая – «Чёрный квадрат». Массивная плоскость, собравшая неразличимые по цвету краски. Бездонная пропасть, создающая ощущение затягивающей пустоты. Потом – «Чёрный круг». Квадрат начал вращаться, и движение изменило его форму. Круг, не выдержав стремительного движения, раскалывается на четыре части и образует новую фигуру – «Чёрный крест» – с новым смыслом: судьбы, тайны, рока. Стройность рождённой формы – лишь на мгновение. И вот уже множество осколков вращается и разлетается дальше. Чёрная масса дробится на отдельные составляющие – и вдруг обретает цвет. Цветные плоскости, удаляясь, сбегаясь, наслаиваясь друг на друга, создают композиции, каждая из которых – новый знак, новое ощущение. Это рождение нового мира: мира форм и красок, из которого и строится вся художественная реальность. Она не повторяет знакомые природные формы. Бессмысленно искать их в строгих и смелых движениях пятен и линий. Из этих форм творится реальность наших переживаний. Мы волнуемся, удивляемся, проникновенно внимаем. Наши переживания – только всплески энергии, у которой нет видимой формы. Но эта форма может быть создана. Для её создания есть все элементы. Есть язык, на котором можно воплотить вселенную собственных чувств.
«Живопись, краска, цвет – она заложена внутри нашего организма. Её вспышки бывают велики и требовательны. Моя нервная система окрашена ими. Мой мозг горит от их цвета, – говорил Малевич, – художник должен знать, что и почему происходит в его картинах. Раньше он этого объяснить не мог. Теперь я могу сделать это».
Казимир Малевич и другие художники-абстракционисты создали «алфавит» языка изобразительного искусства. Они открыли возможности чистой формы, не обозначающей конкретного предмета, воплощать движения человеческой души. Нельзя сказать, что до того художники не знали о выразительных возможностях цвета и формы. Но абстракционисты сложили эти знания в понятные, точные и красивые в своей лаконичности формулы. И мир, как и в результате любого значительного открытия, изменился.
Пластика простых и чётких форм составляет основу современной архитектуры. Элементы зданий утрачивают свою однозначность как изображения в картинах абстракционистов свою предметность: стены могут превратиться в сплошное окно, крыша – в наклонную стену, а само здание – в абстрактную скульптуру, восхищающую лёгкостью и энергией конструкции. Простые геометрические формы лежат в основе промышленного дизайна. Само его рождение как нового вида искусства было бы немыслимо без художников-абстракционистов.
Я вижу и на ваших рубашках не цветочки и человечков – а абстрактные фигуры; похоже, вам нравятся эти формы.

«Ай да Малевич, ай да сукин сын», – сказал Гриша.
И попросил о нём книжку.

О теннисе, танцах и рисовании

Мне десять лет. Я стою у пианино. Смотрю, как мои одноклассники разучивают фигуры танца. А я забыла форму. Без белых чешек и белого купальника – можно только стоять и смотреть.
Как смешно все повторяют движения! Один не присел, другой – не так наклонился. Критиковать, конечно, легко. Но, оказывается, этот взгляд со стороны невероятно полезен. На следующем занятии я знала весь танец, и характер каждого движения получался безошибочно.
По легенде, знаменитый теннисист Иван Лендл до 14 лет просто смотрел на игру мастеров. А когда взял в руки ракетку – сразу стал играть как спортсмен-разрядник.
У меня почти в каждом классе есть такие наблюдатели, как Гриша. Они мало рисуют, но меня это не пугает. В тот момент, когда все заняты практической деятельностью, они заняты деятельностью интеллектуальной. Чаще всего, когда к концу года у всех готово несколько больших картин, у них – одна-две. Но рассказать они могут о любой работе.
Когда на наших выставках журналисты пытаются взять у детей интервью, все норовят улизнуть – и только такой Гриша расскажет всё и за всех. Он – наш персональный искусствовед. На самом деле, умение понимать автора, читать его мысли, вступать с ним в дискуссию, объяснять логику своего понимания произведения, а в результате и своего понимания мира – может быть, самая важная сторона художественного образования. К ней можно идти самыми разными путями.
Впрочем, Гриша и рисовать научился не хуже других. Он ведь научился всё видеть…