О вкусной жизни

Свою школьную жизнь
я вспоминаю с удовольствием

О каждом из моих школьных друзей я могла бы рассказывать бесконечные смешные, грустные и героические истории. Спустя 30 лет после окончания школы мы продолжаем встречаться, но про современную жизнь друг друга мы знаем меньше. Когда на последней встрече я сказала, что преподаю в школе, немая сцена и длинная неловкая тишина обозначили ситуацию конфуза.
– Как в школе?!
Действительно, сегодня работать в школе, пусть не простой, художественной – зазорно. И не только потому, что не платят, но по убежденности: учит тот, кто сам ничего не умеет. Героем Александра Калягина из фильма «Механическое пианино» я себя тогда ощутила, но бегать по ночному дому с криками: «Мне 35 лет! Пушкин уже всё написал! Лермонтов уже 7 лет как лежал в могиле!» потребности не возникало.
Придя случайно и на время из архитекторов в педагогику, я и сама не знала, что учить рисовать может быть столь захватывающе интересно. В глазах непрофессионала, да подчас и профессионала тоже, педагогический процесс при обучении изобразительному искусству имеет два варианта.
В одном случае педагог занудно учит как надо «правильно» рисовать. Ученические работы в своей тщетной попытке соблюсти все правила никак не дотягивают до совершенства, вызывая тоску и скуку своим несовершенным видом.
Второй вариант веселее. Педагог приходит в класс и говорит: «Дети, рисуем помидор!», и дети рисуют, а педагог сидит, дисциплину проверяет. Шедевры тихо зреют сами собой.
Оба варианта не только в представлении, в реальном педагогическом процессе живут и процветают, хотя для их осуществления педагог не нужен: достаточно образца в первом случае и одиночества во втором.

Я пришла в школу без какого бы то ни было педагогического образования, и, наверное, поэтому была твёрдо убеждена не только в том, что в школе детям должно быть интересно (об этом говорили не только в педагогической среде), но в том, что интересно должно быть и самому педагогу! Детей нельзя кормить знаниями силком, против их воли, но и педагог должен жить вкусно! Только тогда дети захотят что-нибудь «съесть» из того, что он им может предложить.
Подтверждение своей эгоистической позиции я неожиданно услышала на семинаре, который проводил в нашей школе Николай Николаевич Тарасов (психолог, директор юридического лицея в Екатеринбурге). Он стоял перед нами в белоснежном костюме (педагоги так не ходят!) и на вопрос: «Чему Вы можете нас научить? Что Вы хотите нам дать?» ответил (педагоги так не отвечают!): «Я ничего не хочу вам дать. Я не знаю, что вы хотите взять. Я пришёл, потому что я знаю, что я хочу взять от вас».
Конечно, это было об умении ставить цель, которая должна быть не только целью педагога, но и целью самого ребёнка, о развитии способности к самообразованию, но я всё равно смысл этих слов прочту так: педагогу должен быть предельно интересен тот процесс, который он организует.

Какая же жизнь видится нам
приключением и праздником?

Ясное дело, никто не хочет яму копать, все хотят жизни творческой, делать новое, небывалое. Не только для детей, но и для себя. Не только для себя, но и в культуре.
Но что значит: быть творцом в школе?
Придумывать новые методики обучения? Наверное. Давать детям советы в процессе их изобразительных поисков? Тоже может быть. Радоваться их самостоятельным находкам? Обязательно.
Но к самой художественной деятельности всё это имеет косвенное отношение. Я ведь не методическому творчеству хочу учить детей, а художественному, поэтому процесс обучения для меня должен тоже быть не методическим, а художественным творчеством.
Совместимы ли педагогическая и собственная профессиональная художественная деятельность?
Нет. Потому что, предощутив замысел, который мне кажется интересным, новым, неожиданным, точным, я, как педагог, не смогу не поделиться им со своими учениками. Раскрыть его так, что желание воплотить станет ощутимым, несложно, ведь я сама так этого хочу.
И вот – 60 рисунков (сколько у Вас учеников?) как веер возможностей существования этого замысла. Тебе самому воплощать уже нечего. Ты реализован, но в других. Это их творения, где ты был лишь толчком, скажем так: напрягателем пространства. Но нет ничего заманчивей, чем присутствовать при рождении иной ипостаси замысла, боль которого, от его невысказанности, ты уже ощутил.
Так однажды я почувствовала, что снежный зимний вечер в лесу это не синяя поверхность неба, не темные силуэты деревьев на белом снегу, но … что? Рука чертила узоры линий, ища форму для ощущения возможности сказки и чуда, острого блеска невидимых глазом ледяных кристаллов в холодном гаснущем небе. Не так, не то. То, что видишь, скорее, чувствуешь, формы не имеет. Наконец, похоже.
Потом с детьми играешь в игру, где движутся по листу волнистые линии и острые узоры холодных линий с редкими вспышками тёплого цвета. Чудо снежного воздуха, сосновых веток, запорошенных снегом, ледяного узора замерзшей земли открывается заново и детям и мне в абстрактных композициях, созданных этой игрой с формой. Желание каждого ребёнка высказаться о том, что он видит и, главное, что переживает, рассматривая эти рисунки, – знак того, что переживание зимнего пространства, холодного воздуха и для них приобретает форму.
Новый приём подскажет изображение. Приём – для всех один, но как непохожи рисунки! Вечерняя сказка запорошенных снегом сосен у Лёвы. Я тоже знаю этот блеск тёмного зимнего неба.
Сияющее пламя зимнего солнца у Насти. Зимой небо действительно кажется тёплым. Первый снег, опасно-нежный на ещё зелёных кронах деревьев у Саши. Холодный утренник в ломком соединении синих и жёлтых красок у Тани. Мороз и солнце (как у Пушкина) в инее на работе у Юры. Собственные переживания детей каждый раз заново преобразят первоначальный образ и восхитят богатством преображений, непосредственностью видения, смелостью формы.

Правда, те качества,
которые делают эти рисунки столь
ценными для взрослого, сами дети не ценят

У них – другие приобретения. Открытие того, что твои чувства могут быть воплощены, открытие того, что для этого существуют средства, а, главное, что эти средства ты можешь сам создавать, – открытие, подобное открытию силы тяготения в науке. Отныне процесс создания изображений начинает приобретать иной смысл, он становится, пусть не сразу, средством невербального общения.
Взрослому, мне, важно другое. Непривычное изменение масштаба или неровная фактура красочной поверхности, идущие не от задумки, а пока от неумелости; рождение особенно острой динамики композиции или ощущения мерцания, подвижности пространства от неровности полос и пятен краски, – замечательно выразительны. Все эти искажения формы не совсем случайны. Они пока непреднамеренны (ребёнок не собирался использовать их как выразительные средства), но они непременно отражают его понимание мира, непредвзятое, нешаблонное, сосредоточенное на иных приоритетах.
Не только многовариантное воплощение замысла, но появляющаяся возможность смотреть на мир глазами ребёнка – вот, что делает процесс преподавания столь увлекательным и подлинно творческим. Ты на пороге рождения нового мира, на пороге бытия в момент его сотворения. Нет для художника большего наслаждения, потому что обретение иного взгляда на мир и есть суть и смысл любого творчества.