НАРОЧНО ставлю это имя в заголовок, чтобы оно прочно вошло в сознание читателей. Многие, конечно, знают его, не раз встречали на обложках книг, в журналах и газетах (в том числе и в «Комсомольской правде»). Но недавно произошло событие, которое придает имени Сухомлинского совершенно новое качество.

Событие это вот какое: в Киеве, в издательстве «Радянська школа», вышла новая книга В А.Сухомлинского «Сердце отдаю детям». Одновременно книга вышла в Берлине, на немецком языке. Уверен, что она будет переведена и на другие языки.

Читатель поймет мое волнение: не каждый день бывает так: поднимаешься из метро, на всякий случай подходишь к книжному киоску и берешь в руки книгу – и вдруг чувствуешь, что ты держишь в руках нечто совершенно необычное, нечто такое, о чем позже, уверен, будут писать во всех учебниках педагогики...

 

ПО МНОГИМ работам В.А.Сухомлинского мы знаем, кажется, все подробности жизни Павлышской средней школы (это под Кременчугом), где он директор с послевоенных лет. Но, если не ошибаюсь, никогда раньше не рассказывал он о той работе, которой посвящена новая его книга, много лет обдумывал ее результаты. Знаменательная неспешность.

Получилось так, что Василии Александрович почувствовал однажды, что он не может руководить школой, если сам не будет воспитывать детей, вести класс. «Я завидовал классным, руководителям: они всегда с детьми...»

Так родилась эта книга: от невозможности жить без детей. Мы знали до сих пор главным образом директора Сухомлинского. Теперь перед нами он – учитель.

Сухомлинский взял ребятишек, которым надо было идти в школу через год, шестилеток, 16 мальчиков и 15 девочек, и открыл в селе Павлыш, рядом с обычной средней школой, новую, особую. Позже ее назвали школой радости.

Дети собрались в школу, но учитель не повел их к тем дверям, куда шли все ученики. Он повел их в сад.

– Наша школа будет под голубым небом, на зеленой травке, под ветвистой грушей, на виноградинке, на зеленом лугу. А завтра приходите босиком, в нашей школе это будет лучше всего...

– Вот здесь и начинается наша школа,– торжественно, словно поднимая занавес в театре, говорит учитель. И занавес поднимается: – Будем смотреть отсюда на голубое небо, сад, село, солнце.

Школа? Да, это школа, самые истоки школы. Учитель, который встречает детей в классе и открывает перед ними Букварь, начинает спектакль не с первого, а сразу со второго действия, будто ему очень некогда или будто его бедные ученики опоздали к началу, провинились.

Первое действие школы – не в школе, а в природе. Здесь – «источник слова и разума». Дети Сухомлинского припадают к нему. Они много ходят вместе со своим учителем – по пять, по шесть километров в день, они встречают рассветы и сумерничают, осенью они всматриваются в облака, а зимой – в очертания сугробов и фантазируют, слушают сказки, сочиняют их, придумывают стишки и потом вместе с учителем кричат от радости и бегают вокруг кустов, повторяя только что придуманные строчки... У них есть свой Уголок мечты – пещера, где они сами построили печку, и развалившаяся избушка, где они собираются, когда за окном шумит осенний дождь... Они слушают музыку природы и музыку на пластинках, поют и рисуют – очень много рисуют. Но все это не просто игры и забавы. «До тех пор, пока ребенок не почувствовал аромата слова... нельзя вообще начинать обучение грамоте и если учитель делает это, он обрекает дитя на тяжелый труд...»

Ученики школы радости рассматривают освещенный солнцем луг, слушают жужжание мошкары, стрекотание кузнечика, потом рисуют луг и, наконец, подписывают: «Луг». Для них «Л» – это согнутый стебелек, дли них «Р» в слове «Роса» – это росинка на стебельке, для них каждое слово и каждая буковка приходят, как открытие, они встречаются не в книге – в живом лесу, на живом лугу.

Путешествие за путешествием, в альбомах появляется «село», «бор», «дуб», «ива», «лес», «дым», «лед» – и так, «без душного класса, без доски в мела, без бледных рисунков и разрезанных букв дети... на-учились читать и писать».

Анахронизм? Руссоизм? Пастораль в духе XVIII века – лужочек, цветочки, свирели (у Сухомлинского все дети мастерят свирели и играют на них)? Попридержим скептические улыбки – как бы «восемнадцатый» век Сухомлинского не обернулся веком двадцать первым... Ибо Сухомлинский, обучая, вторгается в святая святых педагогики, куда очень и очень немногие учителя рискуют вступить, подобно тому, как далеко не все еще хирурги умеют делать операции на сердце или в глубине головного мозга. Эта область, о которой так много пишут, которую так тщательно исследуют и в которой многие еще новички, – область эмоций, чувств, подсознательного. Сухомлинский утверждает, что фантастические сказочные образы открывают ребенку не только красоту, но и истину. Истина – это что-то живое, а без сказки все объяснения для ребенка мертвы, ибо молчит его сердце. На солнце живут два кузнеца? В этом больше истины для маленького ребенка, чем в рассказе о физической природе солнца, хотя, конечно, ни один ребенок в кузнецов не верит.

Эмоциональность для Сухомлинского не добавка к другим, основным «сторонам» обучения, не десятый пункт в перечне требований к уроку, не средство заинтересовать ребенка, а единственная возможность развивать его ум, единственная возможность обучать детей и сохранять им детство.

«Эмоциональное пробуждение разума» – вот метод Сухомлинского и его коллег – учителей Павлышской школы. Детский ум они пробуждают, обращаясь не к уму, а к чувству – и лишь через чувство к уму.

Кажется, прямая дорога: знание учителя – знание ученика. Да не выходит, кратчайшая эта дорога оказывается самой длинной и самой трудной, если не обратиться к проводнику – к чувству. «Знание учителя – чувство учителя – чувство ученика – знание ученика» – так выходит короче...

«Не зубрежка, а бьющая ключом интеллектуальная жизнь, протекающая в мире игры, сказки, красоты, музыки, фантазии, творчества, – таким будет обучение моих питомцев», – размышляет В. А. Сухомлинский, когда его дети переходят из школы радости в первый класс. Его ученик – это не ребенок с мешком за плечами, куда надо насовать побольше знании. Он даже – о ужас! – не стремится «овладеть знаниями». Такая цель недоступна ребенку, считает Сухомлинский: «Учить следует так, чтобы дети не думали о цели, – это облегчит умственный труд». Сухомлинский дает ребенку радость интеллектуального напряжения и связанных с ним переживаний, ребенок стремится к этой радости, и от того хорошо учится. Для него цель – удовольствие, радость! И эта радость – в школе.

Дети в школе что-то теряют от своей детскости. У Сухомлинского они только в школе и становятся настоящими детьми... Школа не обрывает детство, а продлевает его. Больше того – она возвращает детство тем ребятам, которые по каким-то причинам не получили его в семье.

И вот первоклашки, второклассники, третьеклассники месяцами играют на «Острове чудес» в Робинзона, сочиняют «сказки вечерних сумерек», строят из камыша и фанеры «страну лилипутию», высаживают розовые кусты в «уголке красоты», выкладывают из разноцветных стеклышек «подземное изумрудное царство» (под впечатлением от «Малахитовой шкатулки»), и в специально созданной учителем комнате сказок, где Соловей-разбойник, Илья-Муромец, где живут Красная шапочка и Мышка-Норушка, читают вслух о Робинзоне, Мюнхгаузене, Гулливере, царе Салтане, читают и перечитывают по десять раз сказки Андерсена, Л. Толстого, Ушинского, братьев Гримм, Чуковского, Маршака... И тут же и девочки и мальчики играют в куклы. У каждого – своя, любимая. У Сухомлинского дети играют в куклы до десяти лет, и это нисколько не мешает им уже с первого класса выращивать на делянке хлеб, много работать руками, заботиться о деревьях, птицах, рыбках, мастерить арифметические «электрины», строить модель ветровой электростанция и тридцать других таких же сложных моделей, всем до одного играть в шахматы («без шахмат нельзя представить себе полноценного воспитания умственных способностей и памяти»), проводить математическую олимпиаду уже в третьем (!) классе и свободно употреблять такие слова, как явление, причина, следствие, событие, обусловленность, различие, сходство...

Нет,. «не мешает» – это сказано плохо. Именно сказки, игры, собственное творчество детей, задачи на смекалку из народной педагогики – именно это и открывает кратчайший путь к самому современному в науке, к абстрактным представлениям, ибо пробуждает, развивает, обогащает мышление.

 

ПОЧЕМУ порой так трудно идет учение, почему с первых же классов ребята начинают отставать, оставаться на второй год, пока насовсем, на всю жизнь не поссорятся со школой? Встречается еще учитель, который, применяя хитроумные методы и большое искусство, строит здание без фундамента, громоздит блок на блок, а они рассыпаются. Учитель терпеливо собирает их вновь и все-таки – великий мастер! – выводят этаж за этажом, сохраняя постройку и на время школьных лет, а затем, после школы, это шаткое здание блистательно рушится...

Со всех сторон раздаются требования «повысить эффективность урока», причем на практике «эффективность» часто оборачивается «(интенсивностью».

Дети Сухомлинского не торопятся. Учитель старается сохранить им душевное равновесие – чувство полноты жизни, ясность мысли, уверенность в своих силах. Они и к школьному-то режиму привыкают вовсе не с первого дня (чем так гордятся многие хорошие учителя), а лишь спустя 3–4 месяца, некоторым из них поначалу разрешено выхолить из класса когда захочется – учитель воспитывает детей, а не ломает их привычки. И почти половину уроков он проводит на воздухе, в беседке или на лугу, потому что – так считает Сухомлинский – 85 процентов всех неуспевающих ребят отстают в учении из-за каких-то скрытых недугов, и он очень заботится о здоровье детей. У Сухомлинского все дети дома нормально завтракают перед школой, спят на открытом воздухе, домашние уроки делают в специально выстроенных для них старшими ребятами беседках. У его детей не бывает бледных щек, синих жилок под глазами, они все румяные, загорелые, «кровь с молоком». И сказки учитель рассказывает не только для умственного развития детей – для их здоровья, потому что он установил связь между радостью и здоровьем, между скукой и нездоровьем. Он гордится успехами своих учеников, но, быть может, вот главный его успех: уже в 3–4 классе ни один из ребят ни разу не простудился!

 

И НИ РАЗУ не расплакался из-за неуспехов в учении, из-за двоек.

Сухомлинский не ставит своим ученикам плохих отметок. Его ребята вышли в пятый класс, не получив ни одной двойки, в глаза ее, двойку, не видав! Этот учитель не представляет себе, как можно ставить маленькому ребенку двойку. Он, говоря словами Корчака, «уважает детское незнание», он терпелив: год, два, три года у ребенка «может что-нибудь не получаться, но придет время – научится». Детское сознание – могучая, но медленная река. Если что-то не выходит, учитель вообще не ставит отметки. Ребенок не опозорен, не наказан, он просто старается заслужить отметку.

У Сухомлинского отметка всегда оптимистична, это вознаграждение за трудолюбие, а не наказание за лень. Он всего шесть раз не поставил отметки в четверти, но половина его ребят кончила четвертый класс с похвальными грамотами, а почти все остальные – без троек. Сухомлинский добился, чтобы и родители его учеников не требовали от ребятишек высоких опенок. Его школа не знает «психоза погони за отличными отметками»: «отличники не чувствовали себя счастливчиками, а успевающих на тройки не угнетало чувство неполноценности».

...И родители в этой школе особые: они двенадцать лет два раза в месяц приходят в школу и изучают здесь курс психологии и педагогики: 350 часов, больше любого институтского или университетского курса.

И учителя здесь живут по-другому: Сухомлинский считает, что свободное время учителя – корень, питающий ветви педагогического творчества. Никаких письменных отчетов, никаких дежурств: не хиреть над тетрадями – проверять их выборочно; и все собрания и семинары в школе отменяются, если по телевизору – опера или симфонический концерт...

Где берет этот человек силы и время? Что у него – две жизни сразу? Как можно руководить большой школой, со всем ее хозяйством, вести класс, часами гулять и играть с детьми, досконально изучить все школьные предметы, перерешать, будучи литератором, все школьные математические задачи до десятого класса включительно, собрать домашнюю библиотеку в 19 тысяч книг, составить для родителей «Книгу человечности» (вот бы ее издать!), вести несколько многолетних исследований, руководить родительским университетом и психологическим практикумом учителей, и при этом еще написать около тридцати больших книг, трехсот статей?

Быть может, разгадка в этих его словах:

«Что самое главное было в моей жизни? Без раздумий отвечаю: любовь к детям».

 

СОВРЕМЕННАЯ школа – сгусток многих противоречий-единств: обучение детей – развитие их способностей; обучение – воспитание; книжное учение – стремление приблизить детей к природе, теоретическое обучение – практика; обучение основам наук – новейшие достижения тех же наук; усиленные занятия – здоровье детей: роль учителя – роль всей системы образования, программ и методик; личность ребенка – школьный коллектив; сегодняшняя жизнь ребенка – его подготовка к будущему и еще много других таких же сложных проблем.

Хотя в теоретических трудах всегда (да и то не всегда!) все уравновешено, всему отдано должное и ничего не забыто, в массовой школьной практике то обучение идет за счет развития – заедает зубрежка: то возникает перегрузка за счет здоровья: то книга вытесняет труд, а то, бывало, труд – книгу.

Можно сказать, что Сухомлинский развивает, генерализует принцип «параллельности», открытый Макаренко: похоже, что в воспитании ничего нельзя добиться прямым воздействием, всегда надо прибегать к действию параллельному.

Сухомлинский в каждой паре противоречий усиливает как раз ту сторону, которая вроде бы меньше отвечает первой задаче школы – учить детей, и это, оказывается, ведет к мощному усилению другой, непосредственно «школьной», что ли, стороны...

Именно небывало старательная забота учителя о здоровье детей помогает им учиться с таким напряжением, какое невозможно в обычной школе; именно постоянная работа над развитием способностей внепрограммными методами (скажем, музыкой) позволяет лучшим образом проходить обязательную программу; именно путешествия к истокам мысли и слова – в природу – помогают его детям любить в знать книгу.

Маленькая деталь: в классе Сухомлинского не уроки труда, как всюду, а уроки любимого труда. А праздники? Их очень много. Праздники родного слова, праздник книги – 31 августа, когда всем детям со всех сторон дарят книги, праздник урожая, где угощаются собственноручно выращенным хлебом, интимный весенний праздник матери, и четыре праздника цветов: весенний (ландыши, тюльпаны, сирень), праздник роз, праздник полевых цветов и осенний праздник хризантем – грустное прощание с летом...

Это гармоническая педагогика. Но гармония существует на многих уровнях: и на нуле, и у самого предела возможного... Педагогика Сухомлинского гармонична и предельна, если так можно сказать. Это мощная педагогика. Оттого ее не занимают многие, казалось бы, сложные проблемы, волнующие других учителей. Поразительный факт: в книге педагога, трактующей о самых разных сторонах обучения и воспитания, ни разу не встречается – даже не упоминается! – слово «дисциплина»... Дисциплина в класс Сухомлинского приходит сама собою.

Сколько у нас писали о так называемой «бездетной» педагогике, которая вся состоит из перечисления «методов» и «способов», но в которой нет ребенка... И вот, ребенок появляется на страницах научной педагогической книги. Он живой, он прыгает и скачет, он, бывает, ленится, у него горести и печали (в детстве так мало нужно, чтобы пришло горе!), у него свои представления о справедливости... И рядом с ним, вместе с ним приходит в педагогическую науку педагог, которым всегда помнит, что он и сам был ребенком, для которого ученик – прежде всего человек, ребенок, а потом уж ученик... Не сторож у дворца Детства, а Добрый Волшебник в этом дворце – и оттого-то он и есть самый настоящий педагог.

«Школа становится подлинным очагом культуры лишь тогда, когда в ней царят 4 культа: культ Родины, культ человека, культ книги и культ родного слова». Все крепчайшим образом увязано в одно и все подчинено высшим задачам: развить ум ребенка, научить ребенка, вырастить его человеком добрым, чутким к людям и любящим свою Родину, – одним словом, дать ему счастье.

Здание, построенное Сухомлинским, непритязательно на вид; но войдите в здание – простор, воздух и солнце, веселые детские голоса...

 

БЫЛ ЛИ на свете хоть одни ребенок воспитан по «Эмилю» Руссо? Много ли было повторении Ивердона Песталоцци, Яснополянской школы Л. Толстого, «Бодрой жизни» Шацкого, коммуны Макаренко?

Наверно, такая же – закономерная – судьба постигнет и Павлышскую школу. Весьма возможно, что слово «Павлыш» будет со временем известно всякому культурному человеку: но – второй Павлыш? Вряд ли. Педагогика – не химия, здесь каждый опыт дает новый результат. Но она развивается только потому, что время от времени появляются дерзкие, новаторские школы и книги о них.

Несколько лет назад один молодой человек прислал в редакцию «Комсомольской правды» письмо: «Где же у нас знаменитые педагоги?» Я долго думал тогда над этим письмом, не знал, что ответить, какое имя назвать. Теперь можно было бы сказать: «А Василий Александрович Сухомлинский, автор книги «Сердце отдаю детям»? Вы читали его книгу?»