Административные и научно-методические службы в образовании привычно расписаны по соответствующим этапам: начальная школа, предметное обучение, довузовская и вузовская подготовка... Пограничные полосы между ними принимают как бы за пунктирные штрихи, не имеющие ни собственного веса, ни содержания.
Но границы в образовании не условный пунктир. Их нравы и законы приобретают порой большее значение, нежели то, что ими разделяется. Процедура поступления в вуз занимает считанные часы, зато её силовые линии дотягиваются до детского сада. Жанр сочинений, кроме как для сДачи экзаменов, ни на что не пригоден, но он остаётся главным видом работ, который долгие годы осваивают на уроках литературы. Одной угрозы периодической сортировки детей по успеваемости или результатам тестирований достаточно для сведения на нет усилий по налаживанию отношений в ученических коллективах. Перечисление можно продолжать бесконечно.
Процесс нарастания роли внутри- и вокругшкольных рубежей подобен энергичному наступлению оврагов на плодородные почвы. Ему вполне подошло бы определение педагогической эрозии. Пока специалисты соревнуются в тонкости рассуждений о правильной педагогике тех или иных возрастов и предметов, реальная практика тихо сдаётся на милость убийственным вкусам пограничных административно-экзаменационных лотерей, ни о какой педагогике и психологии не желающих и слышать.
Но вдруг ещё не поздно обратить исследования и управленческие усилия от замкнутых образовательных долин к господствующим водоразделам? Пока границы окончательно не превратились, как принято в нашем отечестве, из административных и условных в суверенные и неприкосновенные, а то и вовсе в полыхающие прифронтовые полосы.

Аллеи и котлованы преемственности. Первый рубеж – вступительный. Большинство психолого-педагогических концепций рассматривает возраст от пяти до десяти лет как единое целое. Практически все серьёзные педагогические практики начальной школы сходятся в одном: только грамотная работа с пяти- и шестилетками обеспечивает предсказуемость успехов всех детей в начальной школе. Но столь же единодушно они подчёркивают и другое: работу с детьми до семилетнего возраста и после него нужно вести по-разному. Воспитателям важно сохранить свой взгляд на детей, учителям – свой. Во взаимосвязи, но каждый по-своему.
На деле торжествует обратное: или пренебрежение всякой работой с детьми в саду, или натаскивание школьными методами. (В придачу это накладывается на советские традиции образцово-показательных выступлений перед проверяющими, пения хором и хождения строем.)
На дверях немалой части дошкольных заведений стоит начертать более соответствующее название: камера хранения. Сдали ребёнка утром – получите вечером.
Но, увы, ежедневное консервирование детей в эпоху, требующую самого бурного внутреннего развития, сбережению их психического и физического потенциала явно не способствует. Человек не багаж: если он в камере, то редко остаётся в сохранности.
Впрочем, куда опаснее передовые прогимназии, где идеалом занятия у шестилеток считается школьный урок, а идеалом воспитателя – быть похожим на учителя. Для завлечения же родителей модно преподавать как можно больше предметов, особенно английский, экономику и информатику. (Конечно, по-своему это удобный индикатор: если на рекламе детсада гордо начертано, что здесь изучают экономику, сюда заглядывать не стоит, тут точно не ведают что творят.)

Кому у кого учиться? Здесь аукается общий недуг образовательной системы. Детский сад подгоняется под начальную школу, начальные классы подстраиваются под средние (а как высший шик – в начальную школу строем идут учителя-предметники), школа – под институт. Это и зовут преемственностью. Так происходит взаимная дискредитация всех педагогических профессий. Каждая из них вынуждена чувствовать себя неполноценной по отношению к последующей.
Но преемственность заключается в обратном: те, кто будет работать потом, идут присматриваться к тем, кто живёт с детьми сейчас, кто их уже знает и как-то научился с ними обходиться. Так вроде естественнее. Да и для детей безопаснее.
Только трещащую по всем швам систему образования безопасность детей заботит меньше всего. Тестами её не проверишь, доброго слова за неё не скажут. Это ж не экономика и не пение строем.
Такое положение дел тем более обидно, что детсады – самая податливая к переменам часть образовательной системы. При наличии доброй воли, грамотных консультантов и минимально необходимых средств за три-четыре года любое дошкольное учреждение способно приобрести нормальный, яркий и человечный облик. Нынешняя педагогическая удручённость никак не позволяет чего-то требовать от воспитательниц; но опыт многих и многих людей подтверждает, что полноценная жизнь с детьми придаёт силу духа и чувство достоинства педагогам даже самых нищих поселков, превращая их из обслуги по выпасу детей в мудрых и тонких специалистов, умеющих радоваться своему делу и дарить радость другим.

Разгром шестилетнего фронта. Впрочем, мы рассуждаем об уже в основном несбыточном. Нынешний переход на начальную школу от шести с половиной лет вовсе упраздняет педагогику старшего дошкольного возраста. (Как если бы мы объявили первое полугодие одиннадцатого класса временем вступительных экзаменов в вуз – тем самым не только отменялся бы одиннадцатый, но и терял всякий смысл десятый.) Прощание с шестилетками – это сознательный отказ от педагогических усилий в детском саду и, соответственно, отказ от надежд на нормальную начальную школу для всех. При такой политике, несмотря ни на какие репрессии сверху, отбор и сортировка первоклассников будут продолжаться во все возрастающих масштабах.
Есть и более прозаическая сторона дела. Детские сады – маленькие дворцы. С уютными спальнями, коврами, с любовно обустроенными комнатами для занятий, часто с парками и бассейнами. Классы начальной школы – безыскусные коробки, нанизанные на голое коридорное пространство, замыкаемое общим туалетом и бетонной лестницей. Советским архитекторам и дизайнерам надо было сильно не любить семилетних соотечественников, чтобы обеспечить начальным классам столь убогий вид даже в сравнении с кабинетами химии или физики.
Рождаемость падает, ведомства и предприятия разоряются, детские сады и так в массовом порядке закрываются, а Министерство образования ещё и сокращает дошкольный возраст. Вместо того чтобы хвататься за каждую возможность сохранения освобождающихся детсадовских помещений в образовании, оно и оставшиеся здания радо освобождать ускоренным образом. Можно быть уверенным, что они не залежатся.
Причём происходит это не от чьей-то вредности. И четырёхлетняя начальная школа сама по себе, конечно, лучше трёхлетней. Вот сделали бы это за счёт подвижки вверх или за счёт перевода пятого класса из средней школы в начальную! Но привычка продавливания верхнего этажа на нижний, а не наоборот, превратила преимущественно благое дело в преимущественно пагубное.

Дорога к феодалам. Рассказы про средневековье ждут школьников в седьмом классе. Пролог средневековья историки именуют тёмными веками. Такие же тёмные века предшествуют седьмому классу и во внутреннем мире большинства учеников. Удручающие наблюдения над разломом дошкольного и начального образования покажутся мелочью перед той пропастью, которая разверзнется на пороге пятого класса. Расспросите своих знакомых: ясно ли они помнят себя пятиклассниками? И многие с удивлением обнаружат провалы в памяти.
Катастрофическое падение успеваемости, крах сложившихся отношений и перетасовка классов; как-то пригретый и присмотренный в начальной школе ребёнок теперь ощущает себя одиноким объектом, вброшенным в движимую расписанием кабинетно-урочную машину. Для троечников это период окончательного отчуждения от школы, для добросовестных детей – эпоха беспросветных монотонных усилий. Минимум дельных знаний, максимум зубрёжки, избыток недоразумений с учителями и разочарований в себе.

Несуществующие специалисты непризнанного возраста. Проблема полной нестыковки навыкового подхода в начальной школе и сложного теоретического материала предметных курсов осознана в России сорок лет назад. Она стала одной из отправных точек знаменитых ныне исследований Занкова и Давыдова.
Но даже такая постановка проблемы оказалась неполной. Теоретический материал предметных курсов всерьёз начинается в седьмом классе. А до того царит некая псевдопредметность, псевдопропедевтика, качественная убогость хаотического материала при его немалом количестве. Любые блестящие результаты начального образования буксуют, утрачиваются, подавляются абсурдом учебной жизни двух последующих лет.
Младший подростковый возраст в европейских странах обычно относится к начальной школе; этот вариант гораздо лучше нашего, хотя тоже не самый правильный. Этот возраст требует особого педагогического стиля, особого устройства детской жизни, особой логики программ. (Например, именно здесь удачно показывают себя интегративные, межпредметные курсы, которые в дальнейшем выглядят куда более сомнительно.)
Но в российской дидактике возраст после четвёртого класса обсуждается только с точки зрения «доступности материала» – то есть того, насколько слащавым и псевдонаивным стилем излагать материал в учебниках.
Наиболее сильным учителям-предметникам работать с программами пятого и шестого классов обычно неинтересно; сплошь и рядом на младшем подростковом возрасте «специализируются» наименее знающие учителя, боящиеся иметь дело с ехидными старшеклассниками. Пятиклашек подавить куда легче.

Равновесие навынос. В стране сотни и тысячи управленческих подразделений, методических служб, научных лабораторий официально посвящены начальному образованию. Я не знаю ни одной, в название которой были бы включены слова «младший подростковый возраст». Хотя именно в этом возрасте пропорция между успевающими и неуспевающими учениками роковым образом переворачивается.
Не замечают его, видимо, не случайно. Ещё Толстой формулировал, что «самое существенное различие между высшей и низшей школой составляет степень подразделяемости предметов преподавания. В низшей школе её совсем нет. В ней все предметы соединяются в одно и, начиная с неё, постепенно разветвляются». А пятый-шестой класс – как раз эпоха, когда предметное деление и целостность преподавания оказываются паритетны. Потому он и знаменуется особо показательным дидактическим крахом. В седьмом остаётся подбирать обломки.
Вероятно, в России до сих пор не существует цельных педагогических практик, соответствующих потребностям и возможностям младших подростков. Есть очень удачные методические разработки по отдельным предметным курсам. Но ими общую картину исправить сложно. Хотя мы были бы очень рады узнать, что ошибаемся, и услышать от каких-то школ, что у них сложилось понимание того, как может быть успешно устроена учебная жизнь пяти-шестиклассников.

Девятый класс – чётко обозначенный рубеж. Торжественная рассортировка учеников на несколько не пересекающихся в дальнейшем образовательных потоков. Но сам рубеж гораздо шире; все последующие годы -сплошная пограничная полоса. Старшее звено, как ни парадоксально, – самый благополучный этап и одновременно самый безнадёжный.
С одной стороны, общепринятые методы преподавания только старшим классам более-менее соответствуют. Жизнь и учёба наконец встречаются. Нормализуются отношения вокруг школы, возникает осмысленность, растёт интерес друг к другу, к знаниям, к учителям, формируются навыки самообразования. Если рассматривать российскую старшую школу саму по себе, то она отнюдь не плоха.
Но самой себе она не предоставлена. И если оценивать её не изнутри, а взглянуть на опутавшие её границы, то идиллия уступит место отчаянию.
Замечательно усовершенствовать образование в старших классах умеют многие, сделать его общедоступным – практически никто. Официальное торжество после девятого класса законов образовательного апартеида, раздельного развития рас согласно полученным оценкам – залог продолжения вялотекущей национальной катастрофы, обеспечиваемой взаимным отчуждением и недоверием всех слоев общества.
И если дошкольно-начальный рубеж нуждается по преимуществу в административно-методических переменах, пятый-шестой класс – в педагогических исследованиях и разработках, то нормализация верхнего этажа среднего образования требует переустройства всей структуры отношений вокруг школы, серьёзных общественных реформ. Переустройства, которое не в учительских, да обычно и не в директорских силах.
Американская система образования стремительно двинулась вперёд, когда был изобретён колледж как самостоятельная промежуточная ступень между школой и вузом, через которую проходят большинство подростков.
Вероятно, спасительную роль могло бы сыграть становление системы трёх-четырёхлетних учебных заведений, промежуточных между школой, вузом и профессиональным образованием, подразделяемых по направленности и сферам деятельности, а не по разным способностям и социальному статусу учащихся. Первые частные опыты, которые интуитивно делаются в этом направлении, представляются чрезвычайно значимыми.
Впрочем, это тема для отдельного разговора и ныне звучащая скорее прожектёрски. До того ли... Только если откладывать подобные задачи до времени, когда в России все уладится, то этому времени будет все труднее наступить.

Нащупывание новых соединений между разрубленными образовательными блоками – лекарство если не от всех бед, то от большинства. Проблемы начальной школы успешно решаются там, где ищут тропинки к детскому саду. Проблемы подростковой – там, где к ним подходят через соединение учебной и внеурочной работы, школы и дополнительного образования. Проблемы старшей – там, где выходят за её стены. Осознание и оформление педагогики границ становится необходимым условием того, чтобы вся педагогика не была порабощена границами.