Оглавление

 

...Но сначала установим точку отсчета. Впервые я был в 308-й ленинградской школе в октябре 72-го, когда новый организатор внеклассной работы и две новые пионервожатые только приступили к работе, только заняли пионерскую комнату па первом этаже мрачноватой старой школы возле Витебского вокзала. Не хотел бы ругать школу, не бездельничали там, на хорошем счету всегда были; но в первом же походе на двадцать «детских» рюкзаков оказалось двенадцать бутылок вина и водки; но перед собранием запирали ребячьи портфели, чтобы комсомольцы не сбегали с собрания; но когда на вечере объявили танцы, то никто танцевать не хотел, пока не погасят свет.

Все положенные мероприятия в школе проводились, а в случае необходимости все положенные меры принимались, но воспитательная работа словно в песок уходила: почти никакого эффекта. Обычная беда мероприятельной педагогики.

Во второй раз я приехал в школу через год, в декабре 73-го, и вновь приезжал недавно, в декабре 74-го, и могу засвидетельствовать: уже год спустя на комсомольское собрание «Школа, комсомол, ты» ребята пришли нарядные, как на вечер, и перед микрофоном стояла очередь желающих выступить. Если кто-нибудь говорил глупости, не без этого, то зал смеялся – но дружелюбно, это надо отметить: дружелюбно! Случилось так, что вдруг погас свет, выбило пробки, но и в кромешной темноте никто не выкрикнул, не свистнул – просто запели вместе туристскую песню. Свет зажгли, собрание продолжалось. Редакционная комиссия на большой классной доске мелом выписывала предложения из выступлений; доски не хватило, принесли вторую, потом третью. Под конец председатель дал время «на шум», ребята собрались по группам и о чем-то толковали в кружках, затем принимали решение собрания – от предложений отбоя не было.

Я был также в вечернем школьном кафе, которое теперь устраивают старшеклассники раз в месяц. Кафе было математическое (а прежде – «театральное», «поэтическое», «политкафе»). У входа в зал висел огромный плакат; «Сережа + Таня = ?» Математика же! В зале накрыли столики – посуда, баранки, сушки, сахар. Двери школы открыты настежь – даже дежурных не было, и пришло много чужих. Девятиклассник негромко пригласил всех за столики, и его сразу услышали, повторять не пришлось. Сели девочки; оставшиеся места, выждав, заняли мальчики; кому места не хватило, устроились вдоль стен, и все стали терпеливо и с интересом слушать рассказы о выдающихся математиках. Потом, после того как дежурные разлили кофе, был капустник – защита математических действий, в том числе танцевальная сюита «Извлечение корней».

Вот где сказка, вот где педагогическая фантастика. Можно за год провести 365 мероприятий, можно воспитать потрясающе активный актив. Но чтобы там, где прежде никого ничего не заставить, теперь на каждую просьбу – десятки добровольцев? Чтобы образовалась атмосфера всеобщего доброжелательства? Чтобы лица переменились – за год?!

Математик Нина Васильевна Кожанова (9-й год в школе) сказала мне:

– Ученики стали неузнаваемы. Деловой настрой. Сдвиг в сознании.

Маргарита Васильевна Иванова, учительница литературы, 23-й год в школе:

– Отношение к общественной работе стало лучше во сто раз.

Я был придирчив, как старый брюзгливый бухгалтер-ревизор, я проверял и перепроверял, пытал ребят недоверчивыми расспросами и, наконец, попросил пригласить в школу родителей – первых двенадцать человек по списку одного из десятых классов. Родители в один голос говорили о том, как переменились их дети. Одна мама сказала:

– Одухотворенность – вот самое положительное, что появилось в их жизни.

...Оставим недоверие. Это все объяснимо. Тут, несомненно, педагогические таланты, но мало ли у нас талантов? Тут современнейшая педагогическая технология.

 

ОБ ИДЕЯХ, делах, о поиске доктора педагогических наук, профессора герценовского пединститута Игоря Петровича Иванова мы знаем уже почти двадцать лет. «Комсомольская правда» поддерживала его эксперименты еще тогда, когда совсем неясен был исход – больше полутора десятков публикаций поместила газета. Однако только теперь, после решающего опыта в 308-й школе, мы можем наконец придать работе профессора Иванова то значение, которого она заслуживает. «Сказка» 308-й школы не сегодня сложена, это лишь звено в длинной цепи событий.

Не просто объяснять систему Иванова, ее легче перенять, чем понять, так бывает в педагогике. Но вот, на мой взгляд, главное.

Если присмотреться, как идет мало-мальски серьезная работа в нашей жизни, то легко заметить, что мы сначала обдумываем ее, потом исполняем, потом оцениваем. В процессах обдумывания и оценки, даже свернутых до предела, – суть человеческого отношения к работе. А в воспитании мы подчас лишаем детей возможности обдумывать и оценивать свое дело или в лучшем случае лишь призываем ребят думать. Когда же выясняется, что они не умеют этого делать (и потому не хотят), мы сердимся, говорим, что они «неактивные», и вообще – «не те» дети пошли.

Но, оказывается, умению думать над своей жизнью и работой можно учить точно так же, как обучают, например, решению математических задач, тем же самым способом: коллективно, вместе с учителем, вслух. Не призывать думать, не бранить за бездумье, а учить, показывать, как это делается, выдвигать задачи и вместе с ребятами вслух, коллективно решать их.

Какие же это задачи надо решать вместе с детьми? Да любое дело: дежурство по школе, сбор, собрание, праздник, воскресник – любое дело можно рассматривать как задачу, которую надо коллективно решить – коллективно придумать лучшую организацию работы. В субботу в 308-ю школу пришла запоздалая телефонограмма: необходимо прислать в воскресенье 50 человек на уборку моркови. Объявили через комсоргов: требуются добровольцы. И сразу собрались ребята в пионерской комнате, потому что знали: есть работа, надо обговорить. Решили: утром на вокзале проведем линейку с веселыми рапортами. В поле – «перекус по комсогруппам». Устроим выставку смешных морковок с забавными подписями. Привезем морковки учителям, начистим, поставим тарелки в учительской... И весело прошел воскресник! В 7.30 утра на линейке у вокзала стояло сто человек, а работали они в поле так, что инструктор райкома сказал потом: «В жизни ничего подобного не видел». Но на следующий день, когда по обычаю состоялось короткое собрание с разбором воскресника, общая оценка его была сердитой: почему только сто добровольцев явилось, а не двести? Решили в следующее воскресенье ехать всем.

 

ДЕЛО, как видим, кропотливое: придумай, проведи да еще раз собери ребят для обсуждения. Но разве легко обучать решению математических задач? Почему же на бассейны, трубы, пирамиды и логарифмы – годы и годы, терпение и терпение, а умение думать над работой и жизнью должно будто бы прийти само собой, от одних только благородных призывов? С нынешнего года в 308-й начали учить творческому отношению к общественной жизни и первоклашек: когда их принимают в октябрята, то не устраивают им концерта, а после короткой торжественной линейки ребята звездочками расходятся по домам и вместе с родителями (учительницы заранее договариваются с ними) придумывают и готовят сюрприз для класса: сценку, песенку, фокус – вот и будет в классе праздник.

Последствия такого воспитания для жизни человека, в какой бы области он ни работал, предвидеть нетрудно. Мы все очень озабочены развитием художественного, литературного, технического творчества детей, об этом много пишут. Но не лежит ли в основе всякого творчества – творческое отношение к жизни и работе вообще, творчество, как способ жить на свете? И не в творчестве ли скрыта главная воспитывающая сила? Быть может, не столько воспитатель воспитывает и даже не коллектив сам по себе, сколько эта подъемная сила коллективного творчества. Когда она появляется, она буквально преображает ребят и взрослых. Ведь если воспитатель постоянно сидит с ребятами и придумывает, изобретает, оценивает, то он физически не может командовать детьми, он вынужден быть демократичным, иначе вся затея сразу провалится. Крикни раз, оборви другой – какое там творчество! Но воспитатель не может и сидеть в стороне, приговаривая: «Думайте, дети, думайте» – без помощи взрослых ребята редко придумывают что-нибудь дельное, особенно поначалу. Следовательно, взрослым тоже приходится ломать голову, изощряться, изобретать, ибо на задачи из общественной жизни готового ответа нет ни у кого. Однако человек устроен так, что когда появляется необходимость в творчестве – появляются и способности к творчеству, и какой же духовной, полной становится его жизнь!

Игорь Петрович и его последователи отобрали и испытали сотни всевозможных ребячьих дел для всех возрастов – с тем, чтобы всякая работа была и уроком творчества, и праздником творчества. Описание их находок можно найти в книге «Коллективные творческие дела коммуны им. Макаренко» (Ленинград, 1970 г., тир. 9 тыс. экз.) и в книге «Фрунзенская коммуна» (Москва, «Детская литература», 1969 и 1972 гг.). Неважно, что книги эти неполны и недоступны. Важно, что дело двинулось, что у нас есть теперь методика коллективного творческого воспитания, что открывается новая, быть может, самая важная сторона воспитания в коллективе, видны новые преимущества его. Тут именно новое, потому что если кто-нибудь скажет, что все это давно известно, все было, то спрошу: а что же вы молчали, уважаемые товарищи. «Все было», почему пробавлялись жидким педагогическим компотом из сушеных «принципов» и «стадий» и не говорили о главном, не делали главного?

Чехов заметил об одном своем герое, что он «чрезвычайно любит ум и честность, но чтобы устроить около себя жизнь умную и честную, у него не хватает характера и веры в свое право». А ведь и верно – кто не любит умную и честную жизнь чрезвычайно? Но все ли умеют устроить ее около себя? В обычных житейских обстоятельствах, на службе, в своем деле, дома? И, не умея устроить ее, эту умную и честную жизнь, не слишком ли усердно ищем мы порой виноватых? Из всех нелепых способов провести свои, такие короткие, человеческие жизни самый нелепый – провести их в нытье. Будем внимательны к простым идеям Иванова – он с детства обучает деятельному искусству устраивать умную и честную жизнь. Да он и сам, этот пятидесятилетний человек, которого увидишь то на профессорской кафедре, то среди ребят – концы пионерского галстука смешно топорщатся на широкой груди,– он и сам, этот человек, с тяжело больным сердцем, философ по образованию, теоретик по складу ума, фантазер по душевным своим свойствам, – он и сам представляет собою повод для размышлений о том, что может один человек, как может он рассеивать около себя красивую жизнь...

 

НАВЕРНО, его идеи нужны были людям, потому что первая же попытка Иванова и его добровольных сподвижников испытать новые методы на практике привела к удивительным результатам. Созданная при районном Доме пионеров «Фрунзенская коммуна» (слово «коммуна» – знак уважения к Макаренко) поражала всех ребят, которые в нее попадали, и всех взрослых, которые ее видели. Был год, когда коммуна организовала восемнадцать лагерей-спутников, где на каждые сто ребят-новичков приходилось всего пять-шесть коммунаров-старшеклассников, И, однако, через неделю во всех «спутниках» установился тот же стиль творчества, доброжелательства, заботы друг о друге. По направлению ЦК ВЛКСМ и «Комсомольской правды» семь ребят из коммуны и трое вожатых приехали в «Орленок» – следующим летом весь лагерь работал так же. Мало того, ребята, разъехавшись, стали передавать эти приемы своим школьным учителям в разных городах – в Перми, Барнауле, Петрозаводске, Ленинакане, Горловке. Недавно вышла в Челябинске интересная книга директора школы В. А. Караковского «Грани воспитания», где, по существу, описывается десятилетний опыт работы по методике Иванова, но самого автора, как он пишет, всем этим премудростям научили... два девятиклассника, вернувшиеся из «Орленка», – случай, пожалуй, небывалый в педагогике и свидетельствующий о прочности и жизненности идей Иванова. Добавлю, что Игорь Петрович создал при герценовском институте «Коммуну имени Макаренко», и вот уже больше десяти лет будущих учителей учат искусству творческого воспитания не только лекциями и короткой практикой, но и в собственной общественной работе. Так кругами идет от одного человека, работающего за целый исследовательский институт, кругами и независимо от него идет хорошая, умная жизнь...

Однако была до сих пор и загвоздка, была некоторая трудность, которая ставила под сомнение все дело Иванова. Коммуна – хорошо, но в ней собирались ребята с общественной жилкой. «Орленок» – замечательно, но в нем были активисты. Но кто же с высокими своими идеями переступит порог обычной городской школы, открытой всем ветрам жизни?

До сих пор казалось, что это и невозможно, и потому исключительно важны для нас события в ленинградской школе с порядковым номером 308, где директор Н. Ф. Брицына. Расскажу о них подробнее – чтобы не осталось у читателя и тени уютного недоверия.

____

 

БОЛЬШЕ всего притягательны люди, которые не обладают сильными характерами, не находятся в обстоятельствах, требующих самоотверженности, занимают очень скромные должности, неотличимы от сослуживцев – и тем не менее живут жизнью самых великих людей: такая же страсть, такая же высота духа, такое же чувство личной ответственности перед миром. Быть может, именно их Сент-Экзюпери назвал «вестниками чудесного» – только они сами про себя этого не знают, добавлял он.

...В райкоме партии сказали: «Выбирайте любую школу района». Остановились на 308-й, там были вакансии, и вот – полторы тысячи ребят, полсотни педагогов, администрация, общественные организации... И они трое перед этим налаженным, устоявшимся, огромным учреждением, которое им предстояло перевоевать. Трое: Фаина Яковлевна Шапиро, методист Дома пионеров (двадцать лет опыта работы с детьми), Елена Ивановна Махняева, Лена, тоже методист, учитель истории (десять лет стажа), и Елена Борисовна Шалыгина, Леночка, вожатая (три года самостоятельной работы). Все трое из «Фрунзенской коммуны»: Фаина Яковлевна создавала ее вместе с Ивановым и много лет одна вела ее, Лена и Леночка воспитывались в коммуне с пятого класса. Три разных человека, три поколения представляют они, но у всех троих одна цель, один и тот же опыт, одно и то же представление о том, что такое воспитание. Бывает, мальчишка подбежит к Лене: «Вы мне вчера говорили...» – но говорила не Лена, а Леночка, однако Лена продолжит разговор, а Леночка закончит любое дело, начатое Фаиной Яковлевной, – объяснять никому ничего не надо. Ребята скоро стали принимать их как одного человека, как «пионерскую», – «Как ты относишься к пионерской?»

К новой пионерской отнеслись плохо. Хотя им было страшно, хотя давила ответственность, которую они сами, даже с Игорем Петровичем не советуясь, взяли на себя; хотя они понимали, что в случае провала придется поставить крест на всем, чем жили они сами и чем годами жили десятки людей вокруг них (кому нужна методика, если с ней нечего делать в школе?), все же они втайне надеялись, что успех придет в считанные дни: выступит Фаина Яковлевна перед учителями – они загорятся; расскажет ребятам о новой жизни – будут в восторге.

Но учителя не понимали, о чем они толкуют, что им надо и вообще – что случилось? Разве их 308-я – плохая школа? А ребята-старшеклассники встретили их откровенно насмешливо: «Какие там еще отношения? Зачем – работа? Вы что, мир собираетесь перевернуть?» Десятиклассник, который произнес последнюю фразу (потом он стал другом пионерской), смотрел в корень: они действительно собирались перевернуть мир школы, да только мир этот даже и шелохнуться не хотел.

 

КАК ОНИ РАБОТАЛИ в эти первые месяцы, и представить себе трудно! С раннего утра и до ночи, каждый день запирали школу. Бывало, по три дня друг с другом не разговаривали – некогда было. Ребята ничего не умеют, не слышат их... Соберут председателей советов отрядов – молчат. Организуют комитет дела – сидят, не знают, чем заняться, ждут подсказки. Обсуждают вчерашний сбор – опять все молчат, никто ничего толком не заметил, стесняются говорить. В пионерской поставили несколько столиков, и в одном углу Фаина Яковлевна говорит с большими парнями о смысле жизни, книгу им о Скуйбине подсовывает; в другом Лена с комитетом дела вечер поэзии готовит; в третьем Леночка с первоклассником шепчется, положив голову на стол, чтоб глаза в глаза.

Первой удачей была работа на молокозаводе. Повели туда старшеклассников, договорились: каждый класс будет работать по часу в педелю. Недоумевали ребята, возражали родители: «Зачем? Не пустим!» Но без совместного физического труда воспитание практически невозможно, это пионерская твердо знала по опыту. Мальчишки паясничали, не вынимали рук из карманов, девочки таскали ящики, все шло вкривь и вкось, однако думали комитеты дела, и каждый раз после работы ее обсуждали. Все, что можно было сочинить про тару и молоко, было сочинено и нарисовано, обсуждения шли все горячее, и ребята увидели, что работать вместе – весело. В классах появились новые герои – те, кто берет на себя побольше. А что такое перевоспитание? Смена героев, больше ничего.

В ноябре был первый сбор в пригородном интернате. К нему готовились, как к битве. «Сбор должен пройти на 5+, иначе нам капут», – заключила Фаина Яковлевна одно из писем, которые, по уговору, с самого начала работы каждую неделю отправлялись в Москву. Но, несмотря на большую агитацию, поехало всего тридцать человек, да в то не активисты, не влиятельные в классах ребята, а случайные, кто не знал, куда деться на каникулах. Что ж! Будем работать с теми, кто есть! Четыре дня с утра – трудовой десант (кстати, эти слова, сейчас всем известные, придумал Иванов), а там – парад в честь 7 ноября, вечер революционной песни, День Греции, университет с четырьмя факультетами, разговор о школе, и каждый вечер общий сбор-«огонек» с обсуждением дня. И все весело, все на сюрпризах, на соревновании – кто остроумнее? Ну, скажем. День Греции – что такое? А это с утра игра: украли Елену Прекрасную, ищут ее, потом каждому отряду достается по Елене или Алене (а одному – Людоедка Эллочка), и предстоит в речах-импровизациях доказывать, что именно данная Елена – Елена Прекрасная. Вечером серьезное: греческий театр, каждый отряд представляет разные его жанры – театр масок, трагедия, комедия... Книгами завалены кровати и подоконники, «ни одной свободной минуты у нас не было, постоянно нужно было думать, чего многие из нас просто не привыкли делать в таком количестве», – писала девятиклассница со сбора. И добавляла: «Мы жили, как в другом мире».

По записям Леночки Шалыгиной, на заключительном «огоньке» говорили:

– Для меня сбор – как гром среди ясного неба, не могу прийти в себя. Главное – какие интересные люди!

 

В ЧЕМ СЕКРЕТ? Отчего «другой мир», «интересные люди» – гром среди ясного неба? Новейшее открытие педагогики XX века – мощная концентрация педагогических влияний. Иностранному языку учат в месяцы, погружая в атмосферу чужой речи. Шаталов дает материал огромными дозами. А здесь, на сборе, полное погружение в творческую атмосферу, здесь ум не спит ни минуты. И открывается лучшее в ребятах! Состязаться в выдумках совсем не то, что соревноваться за чистоту спален или примерное поведение.

Ну и, конечно, нельзя забывать об опыте воспитателей. Для Фаины Яковлевны это был примерно 35-й такой сбор, и Лена с Леночкой с двенадцати лет по три-четыре раза в году на сборы ездили – все отработано и рассчитано, и понятно, в какую минуту, на какой день надо спросить ребят: «Кто заметил, кому и когда сегодня было труднее всего?». А как же иначе? Это и есть профессионализм. Должны же и воспитатели-профессионалы уметь делать что-то такое, чего все другие люди не умеют. Новая пионерская может взять любых тридцать детей и в четыре дня привести их в «другой мир» – для все это вопрос техники.

Первые тридцать ребят со сбора и стали опорой пионерской комнаты. Из них выбрали нового секретаря комитета комсомола (а раньше этого девятиклассника никто и не замечал), они были заводилами в творческом дежурстве по школе, они пошли по комитетам дела, когда проводили грандиозные, для всех классов, День географии и День истории, они первые бежали в университет – это обычные лекции, какие и всюду проводят, но здесь их сразу пять, в одно время, по физике, истории, педагогике, живописи и биологии – на выбор, и ребята идут охотно, заставлять не приходится.

А потом... «Гром среди ясного неба» понемногу затих и забылся, на школьное кафе явились какие-то пьяные парни, а привели их свои; и один свой десятиклассник тоже не выдержал, напился («А мы думали, с этим все», – с горечью писала Фаина Яковлевна); девятый класс отправился на молокозавод, но половина по дороге разбежалась; а на шестые-восьмые классы нашла эпидемия игры в «болтанку», на деньги... Из школы писали: «Просто удивительно, как все это быстро получается. Это – я имею в виду полную бездеятельность и безразличие ко всему».

Отчаяние было глубочайшее. «Ничего за полгода не произошло, ребята какими были в сентябре, такими и остались» – такой итог подвели они... Можно поверить в любое чудо, но никогда не поверишь, что был на свете хоть один педагог, не познавший отчаяния. «Только работать, – повторяла Фаина Яковлевна в те дни, – только работать, и отдача будет, не тут выпрыгнет, так там...»

 

ОТДАЧА «выпрыгнула» после восьмидневного зимнего сбора. Казалось бы, опять только сорок случайных ребят, в основном новичков, но через несколько дней после сбора два десятиклассника пришли и стали тайно убирать комнату для домашних заданий. У Лены Махняевой был день рождения – старшие узнали, пришли поздравлять строем, принесли молоко, разлили по чашкам, выпили... Пионеры, давно и не слишком охотно работавшие в типографии, добровольно остались на два лишних часа, а один девятый до того настроился на новую жизнь, что постановил на собрании «общими усилиями создать в классе доброжелательную обстановку»!

В середине февраля пришло внеочередное письмо: «Пишу, чтобы сообщить: вчера было первое настоящее кафе. Ура!» Надо знать Фаину Яковлевну и ее привычку представлять свою работу в самом худшем свете, чтобы оценить это «ура». От чего удовлетворение? «В 10 ч. вечера объявили кафе закрытым. Никто не побежал в раздевалку, очень многие спрашивали, не нужно ли помочь. Все быстро убрали, вымыли посуду, и мы пошли домой вместе. Хорошо!».

Летом на сбор под Даугавпилс вывезли на месяц 170 ребят, на следующий год – почти двести под Минск. Работали в колхозе, провели массу творческих дел, сдружились, сплотились, постоянно проверяли себя. Как развивается человек? В испытаниях. Не случайно дети испытывают себя во всем – в играх, в спорте, в работе. Это им необходимо: если нет испытания, нет и напряжения сил – нет и роста. Где нет испытания, там нет и воспитания, там остановка в развитии. Коллективная творческая жизнь в школе и на сборах полностью удовлетворяет потребности детей и подростков испытывать свою выносливость, волю, ум, нравственность.

 

ЧТО ЖЕ – победа? Победа. Но чья? Ребят. Судьба всех педагогических экспериментов: они кончаются, лишь только дети становятся для воспитателей своими. И уже дети – главное, а не опыт и не идея, и одно важно: хорошо ли ребятам. Наверное, хорошо, если выпускники прислали телеграмму: «Снова хотим быть с вами в лучшей в мире пионерской»... Хотя и до сих пор в каждом старшем классе есть по 3 – 4 человека, которые не принимают пионерской, но остальные ребята (я дважды, с интервалом в год, проводил анонимные письменные опросы) относятся к общественной жизни школы исключительно хорошо: «У нас есть теперь пример и путеводная нить». И до сих пор не все учителя довольны работой новых воспитателей, считают, что они только отвлекают учеников от занятий. И до сих пор, чуть ослабнут усилия Фаины Яковлевны, Лены, Леночки и новых их помощников – Михаила Федоровича Масалева,, учителя физики, и Тамары Алексеевны Старицыной, учительницы химии (теперь фактически пять воспитателей в пионерской, да еще выпускники первого года приходят помогать), – чуть ослабнут усилия, сразу неприятность за неприятностью. И до сих пор воспитатели 308-й почти каждый день запирают школу, уходят последними: «Стыдно, но работаем с утра до ноченьки...» Они ведь первые идут, ощупью, и они не могут не торопиться. «Мы поняли свою главную ошибку, – писала Фаина Яковлевна.– Мы хотим сделать все и немедленно». Действительно, большая ошибка для воспитателя. Но терпение и нетерпение – как топливо и кислород, они сгорают в одном огне и дают энергию душе. Кто не хочет сделать все и немедленно, не сделает ничего и никогда.