3. РОК И ХАРАКТЕР
Яростен рок;
Яростней жар воли одной...
Эсхил
Чтобы продолжить диалог с ребятами, учитель должен еще немного продвинуться в построении собственного понимания мифологической культуры, в таком поворачивании ее, при котором возникают диалогические грани. Обернем теперь мифологию на психологические проблемы человека. Рассмотрим два предшествующих мифологических периода в качестве определенных ступеней самосознания индивида.
В мифах архаики человек полностью слит со своим характером, со своей судьбой. Он поступает только так, как хочет. Но его желания — не в его власти. Его страсти, как и «деяния» природы, не имеют четкой цели. Эти деяния нельзя остановить, прервать мыслью. Со своими страстями нельзя общаться, как нельзя общаться с архаическими демонами земли, воды, молнии (См. Лосев А. Ф., Античная мифология в ее историческом развитии – М., 1957. – С 35 и др.)
В титаномахии человек покоряет в себе титаническое, архаическое начало. Он перестает быть кентавром, человеком-зверем, перестает быть лапифом, человеком-деревом. Он противопоставляет себя природным силам и хтоническим чудовищам, поведение которых непредсказуемо. Эти чудовища должны быть уничтожены — вне себя и в себе.
Но преобразованный, цивилизованный человек теряет свободу воли, становится законопослушным, постигающим и претворяющим в жизнь не им, а Зевсом установленные законы. Да, теперь жизнь строится по разумным законам, в мире есть порядок. Но человек не может изменить этот порядок. Он поступает по воле Рока—порядка, Рока—закона. Каждый шаг подчинения своей воли закону Рока воспроизводит титаномахию в каждом отдельном человеке.
Герой не просто умерщвляет титаническое начало, но и насаждает порядок в жизнь, вводит четкие божественные законы. Но жизнь героя — главы патриархального государства оказывается куда более сложной, чем самый полный свод законов. Возникает конфликт между законом и законом, трагическая ситуация выбора между благом и благом, грехом и грехом. Возникает возможность свободы выбора. В бездну между законом и законом вторгается титанический характер. Характер возрождается не как свойство исполнителя воли Рока, а как свойство человека, выбирающего свою судьбу и кару. В выборе между грехом и грехом Я (Прометей, Агамемнон, Орест, Эдип) выбираю это не по воле богов, а потому, что не могу иначе. Таков герой античной трагедии, следующего этапа переосмысления мифа.
Античная культура в трагедии концентрируется в образе трагического героя. Именно он будет Собеседником детей на новом витке диалога. В этой главе мы расскажем о диалоге шестиклассников с Эдипом — одним из центральных трагических героев. Детям рассказывали миф об Эдипе в изложении Н, А, Куна. В наиболее острых и «узловых» точках мифа изложение прерывалось чтением трагедии Софокла «Эдип-царь». Диалог начинает учитель:
— Не кажется ли вам, ребята, что Эдип чем-то похож на Атланта? Что в нем как бы оживает титанова правда?
Аня Дидур: Эдип выше Атланта тем, что он человек, тем, что он смертен, тем, что над ним властвует судьба, но он тем не менее пытается противостоять судьбе. Бессмертному и ничем не ограниченному титану все это легче.
(Аня своеобразно переосмысливает реплику Вадика Бабырева о неограниченности титанов. Хотя сам Вадик и не назван, его позиция выступает в качестве Собеседника, позволяющего Ане поставить новую проблему.)
Саша Ахиезер: Человек — это материальное существо. Бог, титан — это идеальное, придуманное людьми существо, Их нельзя сравнивать.
Глеб Кутепов: Титан, как ребенок, борется «из принципа», за свои личные права, за свои личные «хочу». Титан может бороться до конца за самые маленькие права, ничего по сути ему не дающие. А у Эдипа отнимают жизненно важное. Он вынужден бороться.
Аня Дидур: Но вместе с тем Эдип чем-то ниже титанов. Титаны боролись активно против Зевса. А что Эдип — просто ушел из своего города. Если на то пошло, он мог броситься в море, убить себя и тем доказать богам, что он не станет убийцей своего отца, что пророчество не исполнилось.
Вадик Бабырев: Эдип боролся за свое духовное существование. Ему важнее всего на свете доказать, что он живет по своим собственным, а не но предписанным Зевсом законам.
Женя Ковалев: Но он идет к Аполлону, когда хочет узнать, почему на Фивы ниспослан мор! Значит, он верит в пророчества и смиряет свой дух!
Вадик: Он — государь, он любит свой народ и отвечает за него. Он любит людей, граждан Фив, сильнее, чем свой собственный дух, он смиряет свой дух и идет к Аполлону ради людей.
Саша: Но против чего боролся Эдип? Какой смысл в этой борьбе? Ведь он боролся против силы, которая повелевает всем!
Вадик: Легче сказать, за что он боролся. Он боролся за то, чтобы не быть игрушкой богов. И величие его в том, что он, зная пророчество, не согнулся, а всю свою жизнь прожил гордо, радостно, уверенно, так, как будто никакого пророчества и не было. Он не трясся, не умолял богов изменить его судьбу.
Саша: Что хотел сказать Софокл? Зачем он писал свою трагедию? Неужели только для того, чтобы еще раз продемонстрировать, что боги сильнее человека, что дело богов -изменить его судьбу.
Вадик: Быть может, Софокл хотел показать, что Эдип — «золотая середина» между Атлантом и Зевсом. Атлант — беззаконие, полное непризнание любых принципов и законов (хотя беззаконие — это тоже принцип!). Зевс устраивает жизнь по жестким законам. А Эдип борется не вообще против законов, а за то, чтобы человек жил по своим законам, по законам, созданным им самим.
Дима Мац: Софокл хотел выразить свое презрение к богам. Для Эдипа всего важнее было унизить богов: «Вот я все сделал по-своему!»
Миша Гринберг: Ну и что он сделал? Ничего!
Паша Бондаренко: Ну как же! Ведь он так резко и бесстрашно говорил презрительные слова о вещателях, о вещих птицах, о пифии!
Учитель: Я думаю, что даже зрители трагедии Софокла внутренне сжимались, когда актер, игравший Эдипа, произносил эти слова: а вдруг Аполлон поразит его вот сейчас, на сцене!
Вадик: Вот Миша говорит, что Эдип ничего не сделал. Он сделал очень много. Он всю жизнь, почти до самого конца, жил своей жизнью. Для богов он был страшен тем, что много лет жил в своем мире, а не в мире, созданном богами.
Саша: Он жил по законам Зевса. Все свершилось так, как предсказали боги. Это — полное поражение.
Вадик: Но ему казалось, что он жил по законам своей жизни. А Зевсу казалось тоже, что Эдип живет по законам, созданным Зевсом. Значит, возможны две правды, две точки зрения на жизнь Эдипа. И этой неоднозначностью он и бросает вызов богам. И в этом —его победа.
Миша: Он — восставший. И как любое восстание, пусть это Жакерия или восстание Спартака, как любое восстание, которое потерпело поражение, оно велико уже потому, что возможно.
Саша: Но что такое жизнь спартаковцев вне закона, вне закона мощнейшего государства, внутри огромной враждебной страны, которая живет по другим законам!
Вадик: Четыре года люди жили иначе. Это очень долго, если учесть среднюю продолжительность жизни раба, тем более — гладиатора. Все время жизни восстания они жили по-другому. Жили как люди.
Намечаются новые темы уроков-диалогов. Среди них едва ли не самая перспективная — переосмысление исторического события (восстание Спартака) как варианта античной трагедии.
Если внимательно присмотреться к репликам детей, то можно обнаружить, что каждый участник диалога ведет свою линию разговора, а не просто ситуативно реагирует на реплики товарищей. Например, Вадик Бабырев, по сути дела, развивает тему, заявленную им в самом начале обучения: «неограниченность» героев мифа, возможность свободного существования, жизни «по своим законам». Саша Ахиезер последовательно развивает тему античности как «только придуманного мира», мира идеальных образов и героев, к которым вообще неприменимы мерки обыденной жизни. Костя Хавин, наоборот, стремится «погрузиться» в античные реалии как можно глубже, поверить в них по-настоящему и т. д. Осваивая античность, шестиклассники формулируют свое понимание человека в истории и культуре. И это — самый важный итог диалогов.
